Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Рыба-пластик

Как витязь у Бродского, он сделал себе карьеру из перепутья. Если «Хайятт» – такой карманный город где-то в Табском нигде, то Остров Фараонов – а мы сейчас как раз о нем – это и есть самая середина нигде, главная точка интерференции больших границ. Земли старейший перекресток, примерно так. Само название оттого и происходит, что еще при фараонах здесь был пограничный пост. Потом финикийцы (с одобрения египтян) открыли тут торговый порт. Затем, уже в Средние века, остров захватили крестоносцы и построили на нем крепость для защиты паломников, державших путь в Иерусалим.

У крестоносцев крепость отбил султан Саладин, их главный и, наверное, самый удачливый на арабском Востоке оппонент. Саладин практически сровнял цитадель с землей в ходе битвы – чтобы отстроить ее заново. Кто-то говорит, что крепость, которая украшает остров сегодня, – новодел, нарядная декорация для туристов. Но с другой стороны, она охраняется ЮНЕСКО, так что вам самим решать, новодел или нет. (далее…)

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Я в домике!

Раз оазис, то много зелени. И точно: «Хайятт» – самый зеленый отель на Высотах. Пальмы, платаны, бугенвиллеи, аккуратно подстриженная живая изгородь, бесконечные цветники, клумбы, боскеты. Причем видно, что работали действительно садовники, а не местная служба озеленения. Правда, тут и имя хорошо известно: Майкл Грейвз. За его плечами блестящая школа – Университет Цинциннати, Принстон, Гарвард, множество почетных степеней и званий и внушительный список построенных зданий. В том числе гостиниц. В Египте он много трудился в Эль-Гуне, иногда называемой красноморской Венецией и, строго говоря, «ИнтерКон» в Таба-Хайтс – тоже его работа. Но только в случае с «Хайяттом» ему удалось построить скорее город, нежели просто отель.

В центре города находится так называемый Рельефный бассейн, вокруг которого встали караван-сараем наиболее значимые постройки: рестораны Tanour и El Fresco (соответственно ливанской и итальянской кухни), центральный холл с баром On the Rocks и еще одним рестораном – Limoncello, где кормят тех, у кого все включено. Есть небольшое казино, бильярд, сувенирная лавка. И отсюда же начинается отсчет номеров: если хочется жить в центре, выбираем комнаты с литерой А перед цифирью – это здесь. В рассуждении видов лучше всего номера под литерой G. Они стоят полукругом на берегу отельной лагуны, которую, конечно же, питает море – через особую трубу, протянутую под пляжем. Как ни странно, вода в лагуне гораздо холоднее, чем в море.

На пляже – бар, пункт проката (маски, трубки, ласты, гидрокостюмы), детская площадка, вышка спасателей, всегда безлюдная, и куча всяких запрещающих знаков, отчего снова начинаешь думать о Табе как о табу. Рыб не кормить, не ловить их на удочку, из подводного ружья по ним не стрелять, по кораллам не ходить и не трогать руками, с мостков не нырять, по горам не лазить. Если кто-то, особенно в отлив, отправляется пешком в море, тут же возникает человек со свистком и требует вернуться обратно. Кораллы охраняются строже всего, даже если это выброшенные на берег обломки – собирать их можно, но вывозить из страны нельзя, говорят, оштрафуют на $1000, если поймают на таможне.

Зато если кто-то полез в горы – там, кстати, и тропинки есть хорошо протоптанные – никто свистеть не будет. Горы в самом деле сильно смахивают на груды щебня: чуть свернешь с тропинки, нога сейчас же плывет вниз, инспирируя точечные обвалы. Высоты тут незначительные, но вот про виды этого никак не скажешь. Акабский залив прекрасен. Под ногами – бирюзовые отмели и пегие рифы. Чуть дальше начинается синева, а над горизонтом весь день висит молочная дымка, из которой встают горы напротив – их поначалу принимаешь за грозовые тучи. К вечеру дымка рассеивается, наводя резкость на хребты Иордании и Аравии. Гранит на закате меняет цвет ежеминутно – от горчичного до охры, от ветчинно-розового до сирени, от лилового до этикеток лимонада «Саяны», если кто-то помнит их неповторимый оттенок. Зимние дни коротки, и в полпятого на пляже уже почти никого. Только в море у мостков еще видны головы с трубками, слышны похожие на рев слона выкрики в эти трубки (типа «Папа, смотри, какая рыба!»), да кто-то поднялся вслед за тобой в горы – полюбоваться закатом. И замер возле горки камней у обрыва, потому что в горке – каменная плита с объявлением на ломаном английском: «Добро пожаловать бедуинская палатка! Ест все: чай, кофе, шиша, татушки из хны». Никакой палатки поблизости нет. Но подойдя поближе к краю пропасти, видишь на дне именно это: палатки, кострища, колодец, танцпол и поваленные стволы пальм с одеялами поверх. Как ни странно, все это тоже находилось в черте города под названием Hyatt Regency Taba Heights.

Окончание восьмой истории

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Правила наложения

«… И хотя именно граница, в конечном счете, задает форму предмета или пространства, на стыке границ эта форма почему-то совершенно размывается. Да и само пограничье, выходит, – не столько пограничное состояние (в смысле – экстремальное, последнее, крайнее), сколько сумерки и неопределенность, текучесть и всяческая межеумочность, место нигде».

За завтраком я думал в том числе и об этом. Чем мне особенно понравилась Таба? Да тем, что никакой Табы, в сущности, нет. Накануне отъезда я что-то читал про маленький городок с таким названием: в 8 километрах от его центра – исторический остров Фараонов, в 30 – Табский международный аэропорт, еще сколько-то – до местечка Таба-Хайтс, где стоит мой «Хайятт». В автобусе из аэропорта (мы прилетели в Шарм-Эль-Шейх, это 200 км до заданной точки) гид Мустафа несколько раз повторил, что для прогулки по Табе (городу) при себе нужно обязательно иметь паспорт. Но я так никакого города и не увидел. Ни по дороге в отель, ни после. Где начинается и заканчивается сам курорт, тоже неясно. Мне так показалось, что Таба – это все побережья от Нувейбы до «Хилтона Таба», стоящего прямо на таможне (гостиницу исходно строили на израильской территории, а затем земля отошла к Египту). Однако побережье называлось ни много ни мало египетской Ривьерой, тем самым подтверждая мой вывод: наложение границ сильнейшим образом их размыло, и почва как бы освободилась от навязанных ей амплуа. Просто гористая пустошь у синего-синего моря. Причем скажу честно: если вы остановились в Таба-Хайтс, из аэропорта (все равно какого) туда лучше ехать с завязанными глазами (все равно, днем или ночью). (далее…)

Начало книги – здесь. Предыдущая история – здесь.

Обед класса «воздух – земля»

Бывает, что начинающим лучшего всего начинать с того, чем заканчивают люди опытные и искушенные. Ну, там, где это технически возможно. Например, я ни разу не отдыхал в Египте. Он вообще был для меня табу – до тех пор, пока я не наткнулся на Табу (в последнем слове ударение падает на первый слог, так что за каламбур можно и не извиняться). Оказалось, курорт молодой, ему чуть больше десяти лет. И уже по этой причине туда успели добраться далеко не все любители Хургады, Масади-Бей или Шарма. Кроме того, дальше Табы в Египте, если двигаться на восток, просто ничего уже нет, дальше – Израиль, Палестина, Иордания. Саудовская Аравия, говорят, тоже хорошо просматривается на другом берегу Акабского залива. И все это называется гордым словом «Синай». В самолете я случайно подслушал такую реплику: «Все, едем в Табу и завязываем с Египтом». Для начала это был добрый знак. Не говоря уже о том, что «Таба» означает не «табу» и не «запрет», она означает – «добрая».

Задержка рейса на шесть часов (спасибо «Оренбургским авиалиниям») тоже послужила к добру. В первом Шереметьеве мы славно погуляли с женой и ребенком вокруг сбербансковской елки (был конец декабря), вдоволь накатались в стеклянном лифте, купили (и успели разбить по оплошности) бутылку мартини. А самое главное – в качестве задержанных нас по посадочным талонам накормили обедом. Со мной это тоже было в первый раз: питаться самолетной едой на земле, а не в воздухе.

«Пассажиры рейса такого-то, просьба получить горячий обед у стойки такой-то». Все, конечно, бросились к стойке. И после расселись в зале ожидания с пластиковыми коробками на коленях. Корытца под плотной фольгой бережно штабелировались на свободных креслах – видимо, чтобы не обжечься. На лицах светилась радость. Для многих это была очень своевременная закуска. Для некоторых – законная компенсация. Еще для кого-то – халява.

«Кошечка, там еще курица осталась».

«Сходи и возьми, котик. А если не будет курицы, рыбу бери, в дороге все пригодится».

Бебу обе пелись губы, висеээй пелись взоры, налиаай пелись брови, пиээо пелся облик – так на холсте каких-то сплошных несоответствий вне протяжения жило сваренное вкрутую яйцо. Салатик из свежей капусты. Курица-рис и рыба-картошка. Булочка, масло, джем.

«Никогда не было так вкусно», – ясно сказал пацан лет восьми, который сидел прямо за нами и до этого рассказывал своей бабушке в инвалидной коляске, как он борется с папиным курением. «Он купит пачку, я украду и выкину, он опять купит, а я опять украду и выкину». «Но ты же просто выбрасываешь папины деньги!» – ужасалась бабушка. «А зачем он курит?» – резонно возражал внучок. Потом у них вообще завязалась беседа о природе Христа (бог или человек – старая песня), и тут вдруг на тебе – «никогда не было так вкусно». Вот она, подумал я, сила счастливых несоответствий! К тому же, самолетная еда, съеденная на земле, сама съела больше часа времени. И пока мы из ланчбоксов перекладывали в сумку баночки с джемом, уже объявили посадку. А чуть набрав высоту, снова начали обносить горячим. Народ не отказывался: ритуал – это ведь тоже дико важно. В конце концов, лишь его соблюдение и придает несоответствиям силу. Или как?

На пленэре

Или как: тема ланчбокса получила развитие на израильской границе. Это я уже, забегая вперед, еду из Табы в Иорданию, на экскурсию в Петру. Подъем затемно. Коробка с едой на стойке ресепшн (комната-номер). Автобус. Паспорта. Какие-то розовые бланки. Имя? Фамилия? Национальность? Трудно дышать? Боли в мышцах? И после еврейские пограничники с их странной игрой – «Закончи начатую фразу». Суешь в очко документы. Тебе из очка: «Павел?» Ты: «Павел». Ответ неверный, потому что все начинается заново: «Павел?». «Ну, Павел, Павел, я помню, как меня зовут». Нет ни подсказок, ни опции «звонок другу» – ты сам должен догнать, что нужно всего лишь назвать фамилию.

Народ в очереди волнуется и напирает, лишая тебя возможности поделиться своим опытом. Зато в результате высвобождается достаточно времени, чтобы в ожидании остальных членов группы спокойно съесть свой завтрак.

Никогда не завтракал на границе. Или может, даже на нейтральной полосе, потому что впереди было еще несколько КПП. А в промежутке вот это: восход над Акабским заливом, железные силуэты горных козлов, взбирающиеся по склону скалы к амбразуре пулеметчика (декор такой), скамеечка и фирменная темно-синяя коробка на ней с надписью Hyatt Regency Taba Heights . «Хайятт» «Хайяттом», а завтрак как будто снова собрали где-нибудь на «Оренбургских авиалиниях»: пара черствых круассанов, сок в пакете, булочка, джем, масло, яйцо. И, конечно же, снова все было очень вкусно. Я теперь развивал про себя не только тему счастливых несоответствий, но и каламбурил, в духе «Таба – табу». Потому что – вот ведь к слову пришлось – наши «Оренбургские авиалинии» пишут у себя в билетах перед номером рейса ORB, а на фюзеляж – ORENAIR. В первом случае вспоминается старый добрый дядя Арли из английского стишка, от всего сердца удивлявшийся закатному солнцу: Orb! You are amazing! How I wonder what you are! Во втором – мерещится не то какой-то пленэр (open air) в аэропорту прибытия, не то банально расгерметизация салона по пути. Впрочем, пленэр у меня определенно был. Вот прямо сейчас, с ланчбоксом, на границе Египта с Израилем.

Вы не подскажете, где тут урна?

Продолжение

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Стекла в серванте

Форт-Зак – это, напомним, форт Закари Тейлора (имя одного из президентов США), построенный как оплот против южан во время Гражданской войны. Крепость, окруженным рвом с водой, прекрасно сохранилась. В бойницах торчат толстые, как бревна, пушки – между прочим, самая крупная в Штатах коллекция орудий, принимавших участие в войне Севера и Юга. Прямо у входа в форт – место для кемпинга. Чуть дальше – места для пикников. Парковка. Но всего интересное: внедренные в пейзаж скульптуры и инсталляции молодых художников. Идешь по тропинке, а вдоль нее тянутся предупреждающие знаки. «Осторожно, русалки» (это рядом с водяным рвом). «Осторожно, пираты» – в кустах поблизости обнаруживаются три скелета над сундуком, собранные из сантехнических сгонов. «Осторожно, москиты» (никаких москитов, по счастью).

Тропа выводит к самой экстравагантной из разбросанных вокруг форта работ – «Ловцу снов».

Это ажурная пирамида высотой три-четыре метра, целиком сваренная из велосипедных рам. На вершине – винт, приводимый в движение ветром, внутри – колесные ободья на веревке, приводимые в движение винтом. Необъяснимым образом они крутятся даже в безветренный день. Медленное вращение завораживает, ощутимо вытягивая из тебя дурные мысли и подозрения, страхи и фобии, вообще всю привычную пищу ночных кошмаров. Для склонных к медитации людей прямо напротив пирамиды поставлена лавочка, тоже из рам, плюс с одним логическим перевертышем: подлокотниками служат велосипедные педали. И вот они-то как раз не крутятся, можно опереться и задуматься ненадолго. Внимая стрекоту самолета, который тащит за собой странный слоган: «Дыхание борова лучше, чем никакого дыхания вообще». Убаюканный «Ловцом снов», я подумал было, что это не реклама, как обычно, а некий глубокий афоризм неизвестного мне мудреца – из здешних. Выяснилось, однако, что реклама, потому что «Дыхание борова» (Hog’s breath) – название одного из самых популярных баров в Ки-Уэсте. Кроме того, это идиома, которую следовало бы переводить так: «Зловонное дыхание (в смысле – с перегаром) лучше, чем бездыханность». (далее…)

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Котоварежки

«Чарли Чаплин был единственный, кто умел плавать. Во всяком случае, бассейн в саду он переплывал легко и после отряхивался, как собака. Месяц тому назад Чарли не стало. Еще одна тяжелая утрата – Билл Клинтон. Он выбежал за ворота, преследуя соседскую кошку, и с тех пор его больше никто не видел. Пропал, бедняга».

Мне нравилось слушать экскурсовода. Дело было в доме-музее Хемингуэя, на Уайтхед-стрит, и речь шла всего-навсего о котах, этот дом населяющих (или населявших). Но клянусь, представить себе реального Чаплина отряхивающимся как собака и Клинтона гоняющимся по улицам за кошечками не составляло труда. Такое их поведение здесь сочли бы вполне естественным. Потому что в Ки-Уэсте вообще нет ничего естественнее фантасмагорий. И начало этому порядку вещей положил, кстати, не кто иной, как сам Эрнест Хемингуэй, когда в 1928 году вместе со своей второй женой Полин Пфайффер поселился тут в симпатичном двухэтажном домике и тем самым нанес город на карту. (далее…)

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Долой амплуа!

Говорят, сегодня Ки-Уэст уже не тот, что прежде, особенно в самом начале, когда здесь любили гостить литераторы, например, Хемингуэй и Теннеси Уильямс. Теперь, мол, кругом одни туристы (их приезжает каждый год до 3 млн., численность же местного населения всего в 26 тыс. человек). Конечно, оно в каком-то смысле все так. Но вот только правильный, «тот» Ки-Вест – это что такое? Никто не знает. Потому что и нельзя этого знать. Потому что праздновать Новый год каждый день – значит, сознательно отказаться от более-менее внятного амплуа.

Ну в самом деле, что это такое? Говорите, Ки-Уэст – вечный праздник? Прекрасно, но только это еще и закрытый гарнизонный городок, где находится военный аэродром и крупнейшая в США тренировочная база для обучения пилотов палубной авиации. Дальше что – богемная вольница, рай для геев, лесбиянок и трансвеститов? Все правильно, только в этом раю побывало сразу семь президентов Америки – и всегда по делу. Гарри Трумэн – тот и вовсе превратил Ки-Уэст в административную столицу Штатов (на период зимних каникул, с декабря по март). Его резиденция так прямо и называлась – Маленький Белый Дом. Сегодня, кстати, это очень неплохой музей, всего в двух шагах от Мэллори-сквер.

Позволю себе еще немножко истории. Во время войны Севера и Юга Флорида, штат солнца и апельсинов, естественным образом присоединился к Конфедерации, однако Ки-Уэст, самая южная точка страны, от юга откололся и принял сторону юнионистов. Здесь даже построили форт, призванный служить оплотом против южан. А не так давно Ки-Уэст пытался полностью отделиться от остальных США. В 1982 году, обеспокоенное выросшими объемами наркотрафика с архипелага Флорида-Кис, правительство выставило блок-посты в том месте, где островная дорога становится континентальной. Разумеется, возникли пробки, и Ключи оказались отрезаны от Америки. Ки-Уэст тотчас провозгласил себя независимой республикой, объявил войну США, после чего незамедлительно сдался, потребовав у врага $1 млрд. компенсации за причиненный ущерб и беспокойство. Часть денег, в самом деле, была выплачена, и вдобавок у горожан появился еще один праздник – День независимости республики Конхов. Откуда название? Конх – это такой моллюск, который встречается только в Ки-Уэсте и на Багамах. Раньше, когда у островитян в семье появлялся ребенок, на палке перед крыльцом всякий раз вывешивалась витая раковина конха. Теперь она украшает национальное знамя. А содержимое раковины служит основой многих здешних деликатесов. Например, конх-фриттеров – пончиков из перекрученных с перцем и обжаренных в масле моллюсков. Этими конх-фриттеррами жители Ки-Уэста обещали закидать всю Америку. И конечно, попробовать, каковы на вкус боеприпасы, определенно стоит.

Тем более стоит задуматься, о чем это все. Я имею в виду – Новый год в ежедневным режиме и полный отказ от амплуа. О чем? Да о все о том же: о всхожести. О бульоне и протоплазме. Главное, растет, а что именно, не важно. Только бы погуще из земли перло! И в этом смысле Ки-Уэст в самом деле альфа и омега Америки, ее нулевая отметка и последняя вешка на пути. Это, можно казать, ее точка роста и отброшенный ящеркой хвост. И пусть во всем остальном мире устраиваются праздники урожая, наш праздник всхожести, наш карнавал счастливого обнуления – он тоже ведь чего-то стоит.

Продолжение

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Когда следующий?

Главной целью моей поездки в Штаты был Ки-Уэст, крошечный, 2 на 4 мили город-остров на южной оконечности гряды Флорида-Кис – Ключей Флориды (хотя на самом деле это никакие не ключи, а именно острова, просто испанское слово «cayos», собственно «острова» и означающее, в английской огласовке превратилось в «ключи» – «keys»). Рядом – Багамы, рядом – Карибы, до Гаваны – рукой подать. Идеальный курорт. Город-праздник. Город-карнавал. Так, во всяком случае, уверяют путеводители. Плюс невероятно красивый (я честно изучил картинки) отрезок федерального шоссе №1, соединяющего Ключи с материком. Местами трасса превращается в один бесконечный мост, построенный прямо в открытом море. И рядом с ним тянутся руины другого моста – останки разрушенной ураганом железной дороги, где теперь любят собираться рыбаки (некоторые даже разбивают себе на этом втором мосту палатки). В сущности, перед нами своего рода граница между Атлантикой и Мексиканским заливом: чтобы не запутаться, нужно помнить, что когда едешь туда, океан будет слева, когда обратно – справа. В Ки-Уэсте эта граница стирается, и, например, купаясь на пляже в Форт-Заке (полностью – форт Закари Тейлора), ты купаешься одновременно в заливе и в океане.

Кстати, нормальная ситуация для городка, где расположена самая южная точка континентальных США (отмечена особым буем) и откуда, можно сказать, Америка начинается: федеральное шоссе №1 идет вдоль всего Атлантического побережья вплоть до канадской границы. Общая протяженность трассы – 2377 миль. И судя по тому, что нулевая миля – знак Mile O на зеленом фоне, регулярно похищаемый туристами в качестве сувенира – находится именно в Ки-Уэсте, логично было бы предположить, что там дорога и берет свое начало. Во всяком случае, я рассуждал именно так, когда думал не только про позагорать и поплавать, но и об изучении Америки, так сказать, от азов, от истока.

Как выяснилось, аборигены убеждены в обратном: для них шоссе №1 начинается в штате Мэн, у канадской границы, а завершается как раз нулевой отметкой. Эта очевидная логическая ошибка никого не смущает. В месте, где океан есть одновременно залив, начало очень легко может оказаться итогом. А если вдуматься, тут вообще нет никакой ошибки – все дело в обратном отсчете. Старый год, к примеру, он ведь тоже честно тянется от начала к концу, однако на излете время как бы совершает кувырок, и мы заменяем сложение вычитанием: две недели осталось, одна, шесть дней, пять, четыре… Каким бы удачным год ни был, радость избавления от него перевешивает все остальное: впереди – точка обнуления, белый лист и начало новой жизни, свежей, юной, полной надежд.

В этом смысле приверженность граждан Ки-Уэста своей нулевой миле приобретает особое значение. Это место, где Новый год прописался навсегда. И хотя здесь не бывает снега, в магазинах никогда не переводятся елки, обвешанные забавными игрушками, сушеными морскими звездами, раковинами. Хорошо помню свое изумление, когда в жаркий и душный полдень, выходя из кубинского ресторана, где славно пообедал махи-махи с желтым рисом, я увидел возле дома напротив оленей Санты. Это были такие колченогие куклы размером с собаку, сделанные из проволоки и густо оплетенные мохнатым елочным «дождиком». На рогах болтались вылинявшие на солнце красные колпаки с помпонами. Олени выглядели не слишком авантажно, это правда, но правда и то, что неуместными они вовсе не казались – даже на фоне матовых от пыли пальм. Стало быть, в самом деле – Новый год. (далее…)

Начало здесь. Предыдущее – здесь

Чернозем

Сказать по правде, только законченный идиот может всерьез оскорбиться, если ему дадут вдруг почувствовать себя такой спорой, сгустком бульона. Расчет на протоплазму подразумевает вовсе не желание унизить (слишком сложно для протоплазмы, да и вектор неверный), а, прежде всего, заботу о грунте. И Америка – это тотальный чернозем. Тут даже и доказательств никаких не нужно.

Первые два дня я провел соответственно в Майями и соседнем с ним Форт-Лодердейле. Путеводители в один голос твердили: «американская Венеция». И не ошибались они, как выяснилось, только в одном – обилии воды. В остальном же здесь не было и намека на венецианское тонкачество и архитектурные кружева, на всю эту прелесть обветшания, погружения на дно, жизни в рассеянном свете. Солнце Флориды светило в полную мощь, и тонуть никто не собирался. Даже Форт-Лодердейл с его многочисленными каналами не мог ввести в заблуждение. Потому что каналы, как и стриты с авеню, были расчерчены по линейке (будто грядки на огороде). Потому что самый узкий из них легко бы уделал Гранд-Канал. Потому что вместо облезлых палаццо дожей по берегам вставали либо высотки даунтауна, либо низкорослая жилая застройка, а вместо гондол перепахивали воду роскошные катера и яхты с такими высокими мачтами, что приходилось то и дело разводить мосты. Процедура, надо сказать, напрочь лишенная всякой романтики – примерно как на железнодорожном переезде. Дребезжит звонок, опускаются с обеих сторон шлагбаумы, поднимаются фермы моста. А потом – раз, и полезли из земли такие тяжелые стальные закрылки (и оно опять-таки больше похоже на переезд, оборудованный устройствами дополнительного заграждения). Уже ни за что не сунешься. Но в Америке и так не суются. На проезжей части терпеливо ждут водители, на тротуарах – любители бега трусцой, которые, впрочем, времени даром не теряют и даже перед лицом непреодолимой преграды продолжают трусить на месте, иногда целой колонной. Единицы отвлекаются на посмотреть – а что там, внизу? А там всего ничего: катамаран «Дух Лодердейла», к примеру. Мачта, конечно, высоченная, но даже будь она пониже, навстречу духу все равно следовало бы раскрыть створки.

В общем, с первых же минут пребывания в так называемой американской Венеции, несмотря на все обилие воды, мне чаще всего на ум приходило именно это слово – «чернозем». В точности по Мандельштаму: «Переуважена, перечерна, вся в холе, вся в холках маленьких, вся – воздух и призор…» В Америке бродит какая-то первобытная сила. Сила, которая гонит тебя в рост. Распирает тебя. И тебя – прет!

Особенно в Майями. Да, понятно, тепло – я прилетел в марте, самый разгар сезона. Да, курорт, да, большой город. Но пусть вырвут язык тому, кто вздумает вякнуть хоть слово о бешеном ритме мегаполиса. Тут другое. Жизнь невероятно густого замеса, жизнь невпроворот, суп, в котором ложка стоит. Чер-но-зем! А уж потом большой город и все такое…

«Как на лемех приятен жирный пласт!» Правда ваша, Осип Эмильевич, – страшно приятен. И каждый вздох, каждый взгляд словно отваливает следующий такой же пласт, еще жирнее и приятнее.

Едемте на Саут-Бич – «Южный пляж». Хрестоматийный пример, не спорю. Но кто же, приехав в Майями, сюда не заглянет, особенно прочтя вывеску на одном из магазинов: All you need is to reach the beach? Это «битлы» про любовь пели, а здесь главное – добраться до пляжа. Потому что он и есть некий срез земной коры.

Возьмем за исходный слой Оушен-Драйв: улица отелей и ресторанов в стиле ар-деко – такие смешные, пастельных расцветок короба с опоясывающими балкончиками, чем-то напоминающие палубные надстройки. Функциональная роскошь 20 – 40-х годов (речь, разумеется, о прошлом веке). (далее…)

Начало здесь. Предыдущее – здесь

Места в аварийном выходе

Между тем, принято считать, что дело не в магистральном адресате, а в том, что это, мол, сами американцы – эмбрионы. Тупые и жирные. Никакого, дескать, нет в них изящества. Местечковый патриотизм. Необразованность. Самодовольство. Громогласная речь. Вечно натянутая на рожу улыбка (фальшивая). Склонность к стукачеству (законная). Культ денег. Что еще? Да ничего. Одно слово – пиндосы.

Так вышло, что мне дали место у аварийного выхода (прямо над крылом). А вместе с билетом вручили подробнейший список требований, предъявляемых авиакомпанией Delta к пассажирам вроде меня. К примеру, на таких местах запрещено сидеть людям, не обладающим достаточной силой, подвижностью и проворством рук и ног, чтобы (далее привожу по памяти): (далее…)