НАЧАЛО КНИГИ – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЭТОЙ ИСТОРИИ – ЗДЕСЬ.

Маленькая остановка в больших Скалистых горах

Шоссе «Миллион долларов»

Точно не знаю, много ли золотого песка закатали по недосмотру в дорожное покрытие или просто такова была общая смета строительства, но отразилось это все в любом случае лишь на названии шоссе – «Миллион долларов», One Million Dollar Highway. В остальном же, мягко говоря, ничего особенного. Ну да, виды: Скалистые горы кругом, снег на солнце блестит, и в снегу торчат среди елей заброшенные рудники, настоящие, времен золотой лихорадки. Красиво! Вот только отвлекаться на красоту не желательно. Дорога мало того что петляет, как санный желоб, так еще и отбойников нет, и покрытие хуже некуда, одни ямы и выбоины.

Отрезок между городками Урэй и Сильвертон (только эти 22 мили и называются «Миллионом долларов») я едва одолел за полтора часа, хотя если и съезжал в карманы, то никак не полюбоваться видами, а всего лишь пропустить хвост и тотчас же снова выкатиться на дорогу. Мозги, правда, это движение прочистило основательно. Кто я? Где я? Просто безвестный русский командировочный в такой же безвестной американской глуши. Зачем? Конечный пункт назначения в памяти, к удивлению, сохранился твердо: Wyman Hotel & Inn, Сильвертон, штат Колорадо.

Работа у меня престранная. По-русски ей толком даже названия нет. Скажем так: отельная критика (к ресторанной критике мы уже потихоньку привыкли, привыкнем и к этому жанру). Повод был налицо: живописное шоссе в Скалистых горах, с интересной легендой, с интересным, если верить путеводителям, городком в долине и любопытной исторической гостиницей в нем. Оставалось проверить и оценить.

Повторяю, «Миллион долларов» здорово прочистил мозги, и к моменту своего появления в Сильвертоне (Серебрянке?) я меньше всего думал о проверке-оценке. Я был гулок и невесом. Просто костюм без тела. Пещера без отшельника. Доспехи без рыцаря. И, полагаю, виной всему, что произошло потом, оказались эти вот гулкость и невесомость.

Что такое ад?

Сильвертон встретил меня очень странным звуком – размеренным лязгом, мощно отзывавшимся среди гор, как будто на город из глубины долины двигались римские легионеры, подбадривая себя ударами мечей о щиты. Оказалось, что это просто локомотив стоит на станции под парами, а горное эхо, резвясь, его передразнивает, тяжелую одышку превращая в крепкую латную поступь. Потом раздался свисток к отправлению, и самый настоящий (антикварный) паровоз потащил за собой куда-то в глубину долину череду грязно-желтых вагонов. Я вспомнил путеводитель. Вроде все правильно – древняя железнодорожная ветка между Сильвертоном и Дюранго (это около 50 миль к югу). По ней когда-то возили руду. Пока я искал, где бы припарковаться поближе же к гостинице, свисток прозвучал еще несколько раз. Но только уже без эха: просто стоял на тротуаре мальчик и дул в какую-то деревяшку. За спиной у него болталась на фасаде вывеска – Silverton Train Store. Я потом выяснил: сувенирная лавка. С огромным выбором деревянных свистков, очень точно воспроизводящих звучание оригинала.

Еще один мальчик встретил меня в холле Wyman Hotel & Inn. Пацан ползал на ковре перед горящим камином, с силой давя рукой на игрушечный танк – у того, в слишком густом ворсе, никак не хотели вертеться гусеницы.

«Нужна комната?»

Я: «Да».

«Мама вон там», – последовал неопределенный кивок куда-то за стойку ресепшна. Мама, заслышав чужака, явилась сама, сию же секунду затребовала кредитку и выдала ключ уже вместе с чеком. Playful Partners – прочел я на латунном брелке название номера. «Игривые любовники», можно перевести и так. Смешно, если учесть, что в командировку начальство меня так ни разу и не отпустило с женой (прошу прощения, друзья, но я банальнейшим образом женат). «Любовники» разместились на втором этаже, в самом конце коридора. Почти все комнаты, встреченные по пути, пустовали – они стояли с дверьми нараспашку, чтобы, значит, зайти, осмотреться и, например, поменять заказанный номер на действительно понравившийся. Мне больше понравилась сама эта опция – заглядывать в чужие номера, пытаясь вообразить себе на минутку их постояльцев и вместе с тем насладиться восхитительным безлюдьем, которое означает не что иное, как отсутствие соседей за стенкой. Соседей и впрямь не было. Была классическая викторианская кровать под балдахином, комод, на комоде пара бутылок с водой и мятные конфетки в звездно-полосатых фантиках (это уже классическая Americana). Там же лежала пухлая папка с необходимыми пояснениями относительно внутреннего распорядка гостиницы. От нечего делать я завалился на кровать, прямо в ботинках и с папкой, и та вдруг случайно открылась на последнем развороте. «Не позволяйте тревогам погубить Вас, позвольте церкви помочь Вам в этом». Далее следовала еще более интересная фраза: «Тема сегодняшней проповеди – “Что такое ад?” Приходите пораньше, и вы услышите, как репетирует наш хор». Затем я прочел вот что: «После вечерней службы миссис Джонсон споет песню “Уложи меня в постельку” в сопровождении пастора». И еще на ту же тему: «Сегодня, в пять часов вечера, состоится заседание Клуба молодых мам. Все леди, желающие стать молодыми мамами, должны встретиться с пастором у него в кабинете».

Оказывается, это были реальные объявленные, замеченные в церквях города Сильвертона. Не исключено, что их собирала хозяйка Wyman Hotel & Inn, мама того самого мальчика, что возился с танком на ковре перед камином. Видимо, она же на соседней страничке изобразила некий статический срез Америки за 1902 год (в этом году было построено здание отеля). Средняя продолжительность жизни – 47 лет. Звонок из Денвера в Нью-Йорк стоит $11 при годовой зарплате рабочего $400. Марихуан, морфий и героин можно запросто купить в любой аптеке. По замечанию одного тогдашнего фармацевта, «героин улучшает цвет лица, нормализует работу кишечника, придает ясность рассудку и вообще должен быть признан идеальным стражем человеческого здоровья».

Сам не знаю почему, но мне вдруг стало очень хорошо. Я проникся внезапной нежностью и к этой папке с объявлениями, и к брелку с надписью Playful Partners. К пустым номерам с дверьми нараспашку. Шпилям городского суда у меня за окном. Всей Америке образца 1902 года. Я чувствовал, что в том месте, где только что была пустота, как бы заново возникло все мое естество, разом и целиком. А шпили-двери-ключи с точки зрения молекулярного состава были полностью этому естеству идентичны.

Иисус в забое

В чудесной папке, кроме церковных объявлений и статистических выкладок, были также и стандартные рекомендации: куда сходить, что посмотреть. Первой в списке городских достопримечательностей значилась статуя Иисуса, потому что это, видите ли, особый, горняцкий Иисус – Jesus Christ of the Mines, или «Христос рудников» (в здешних краях до сих пор добывают золото, серебро, медь).

Навигация самая простая: от гостиницы Wyman Hotel & Inn спускаемся по Грин-стрит до пересечения с 10-й улицей и, повернув на перекрестке направо, движемся в гору. Улица обрывается, начинается покрытая щебнем тропинка. Иисус стоит на склоне горы в чем-то вроде маленькой оркестровой раковины, белый на белом – каррарский мрамор в искристых снегах Колорадо. Еще выше по склону нежно зеленели сосновая роща.

С улицы казалось, что до Иисуса рукой подать. Но, разумеется, дорога к богу потребовала известных усилий и времени. Я, сделав небольшой крюк, зашел к Христу со спины – просто чтобы увидеть, как Он отечески обнимает город. Крохотный Сильвертон целиком умещался между раскинутых рук. Больше того, там умещались и все окрестные вершины – Кендалл, Гарфилд, Султан, Голова турка, Царь Соломон. Иисус точно собирал их в круг, прося сомкнуться теснее вокруг городка, защитить от лютых ветров и не докучать лавинами. Чуть в стороне от Сына Божьего торчала полая металлическая штанга для подаяний с почти незаметной, как игольное ушко, прорезью (все-таки наши церковные кружки и ящики куда удобнее). Я опустил пару четвертаков и только тогда посчитал возможным взять листовку из пластикового планшета, стоявшего здесь же, рядом со штангой. «Мы в Его руках!» – крупно было написано прямо посередине листа, и я уже знал, что это чистая правда. На обороте, мелким шрифтом, приводилась подробная опись чудес, которыми Сильвертон обязан своему Иисусу.

В 1959 году, сразу после того как поставили памятник, город начал добывать золота и серебра значительно больше, чем когда бы то ни было. Чудо №1 (Miracle Number I – так в подлиннике).

Когда новый священник Джозеф МакГиннесс предложил обсадить Христа шотландской сосной, все смеялись, говоря, что так высоко деревья не примутся (на склоне и по сей день не видно даже кустарников). Упрямый ирландец не сдавался: он лично высадил семена в почву, а после четыре недели кряду заставлял прихожан таскать в гору ведра с водой и поливать посевы. Сосны взошли! Чудо №2.

4 июля 1978 года полностью затопило шахту Саннисайд – прямо над ней находилось озеро Эмма, и вода размыла грунт. Никто не пострадал. Потому что по случаю воскресного дня никого в шахте и не было. Счастливое совпадение? Нет, чудо №3.

Это бухгалтерия чудес так меня захватила, что, спустившись в город, я решил составить собственный список. И сам удивился той скорости, с какой он у меня возник.

В Сильвертоне чуть больше 700 жителей и всего одна асфальтированная улица, уже упоминавшаяся намия Грин-стрит, где находится мой отель и, прямо напротив, мэрия. Между тем, в одном из книжных магазинов я нашел книжку местного историка под названием «Бордели Блэр-стрит». И не брошюрку какая-нибудь на газетной бумаге, а настоящий подарочный альбом в суперобложке. Это раз.

Между Wyman Hotel & Inn и соседним зданием вклинился настоящий локомотив. «Сазерн-Пасифик». На рельсах. Конечно, он надежно спрятан за оградкой, в глубине небольшого садика (имеется также шахтерская вагонетка на постаменте – откровенно декоративного свойства). Но все равно, если заглянуть с улицы в калитку, возникает такое чувство, будто тепловоз тянет за собой всю череду домов. Чудо №2.

И сразу же номер третий. В сущности, это была даже не витрина, это было просто пыльное окно в обшитой досками стене дома, и за стеклом хранился изумительный хлам: игрушечные паровозы, отлитые из чугуна, железнодорожные костыли, старые жестянки, банки из-под диетической колы бог знает какого бородатого года. При полном отсутствии ламп витрина светилась изнутри странным матовым светом. Вполне достаточным для того, чтобы даже в сумерках можно было прочитать вывеску: «Мы закрыты. Навсегда. Навсегда. Навсегда».

Воробьи в доспехах

Постояв немного перед витриной с таким чувством, будто какая-то часть меня самого навсегда была запечатана в этой лавке безымянного старьевщика, я перешел на другую сторону улицу – и толкнул дверь кафе «Бурый медведь». Чтобы унять озноб (на улице, хоть и середина мая, вовсю валил снег), заказал полбутылки каберне и стейк. И, признаться, ничто тогда не шевельнулось во мне при взгляде на официантку, пожилую метиску в каких-то чудовищных берцах, выглядывавших из-под юбки.

Настоящая встреча с ней произошла только наутро, когда мне уже надо было уезжать: объект оценен, изучен, пора в путь. Прорезалось солнце, и я перед отправлением решил немного поснимать. Натура отыскалась феноменальная. Помню, я все нервно ходил вдоль какого-то заборчика, за которым, на крыше сарая, стоял совершенно необъяснимый здесь рыцарь в доспехах. Забрала у рыцаря было опущено. В огромных латных рукавицах мотался линялый флажок США. Забор сильно мешал мне фотографировать, а перелезть через него я не решался – все-таки частная собственность, no trespassing. К тому же, некому было подсказать, как нужно подписывать фотографии – что там на них вообще такое?

Но тут, понятно дело, снова произошло чудо – просто чудо, без номеров: тяжело скрипнув дверью, во двор вышла моя вчерашняя официантка. Все в тех же берцах, как будто спала по-походному, не снимая обуви. Она, конечно, узнала меня, пожелала доброго утра, а я, конечно, немедленно напросился в гости, прямо заявив, что хочу сфотографировать на память такого чудесного – просто на миллион долларов – рыцаря.

«Это мой папа сделал», – в ту же секунду полился рассказ, не помешавший, по счастью, разобраться с калиткой.

Папа работал на рудниках. Умер от рака. Похоронили в таком-то году. На память остался вот этот рыцарь, которого, поставив на сарай, приспособили под кормушку для птиц – видите вон тот ящик железный у правого плеча? Правда, воробьи – очень глупый народ. Поклюют, поклюют крошки и после норовят в шлем залезть. И, конечно же, застревают внутри. Сколько раз уже будил по утрам этот шум! Но делать нечего: выходишь, приставляешь лесенку к сараю и лезешь открывать забрало».

Я успел сделать одну или две фотки, да и те почти вслепую. Потому что это была уже не просто какая-то внезапная нежность. Это была – любовь. Не к чудесам. И не к метиске, конечно (хотя более трогательного рассказа ни от одной особы женского пола я никогда не слыхал – и вряд ли услышу). Нет, тут было другое. Сам звук любви. Когда пером о броню, а не мечами. Я отчетливо слышал, как гудит ее пламя – пламя бьющихся изнутри о жестяные доспехи крыльев (воробьиных, господи, воробьиных!). Как, устав от бесплодных усилий, тоскуют воробьи в пыльной тишине опечатанной витрины: «Мы закрыты. Навсегда. Навсегда. Навсегда». Как потом вдруг откидывается забрало, и птахи шумным сполохом вырываются в небо: «Мы в Твоих руках».

Это был звук, это был чистый алгоритм любви.

Адресат ее мне до сих пор не известен. Но спасибо, что хоть с адресом все понятно: Сильвертон, штат Колорадо, Скалистые горы, США.

 

СЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ – ЗДЕСЬ