Начало ПОХОДА НА ЛАДЬЕ – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ. Начало блог-книги СПИСОК КОРАБЛЕЙ – ЗДЕСЬ.

Красавино, что напротив Матвеево (оба расположены на очередном песчаном плесе, где река несется как угорелая) — наша следующая станция, где мы пробыли дня три! Антонио нашел детский лагерь, и нас пригласили в школу на концерт, который… давали мы. Антонио — известный артист нашего питерского театра, студент Театралки, спел и сыграл детям, Игорек ему подпел, вышло все как на эстраде, и все дети кинулись брать у нас автографы.

Меня порадовала школа: огромная просторная, ни разу не угрюмая, я свою московскую школу не глядя бы на нее променял. Типичное такое строение из крепкого бруса буквой П еще хрущевского времени. Вокруг — раздолье-приволье, чего не жить и заодно книжки ихние не почитать про химию да математику — вдруг пригодятся?

Потом поиграли в волейбол со старшими, и для нас истопили баню. Все в Вологодской области крупнО. БольшОе все такое. Баня — так на целый полк, и бревна все окладисты.

А наутро уже мы катали по реке детей под патронажем воспитательниц — ладья вмещала до 14 человек. Помню, против течения грести было отчаянно тяжело. Но дети порадовались, да и мы впервые нашли себе и кораблю общественное применение.

На берегу мы хорошо обжились, и к нам подошел бывший капитан речного судна, который сейчас работает в МЧС. Понравилась ему наша посудина, разговорился он с нами. Наколота церковь во всю грудь, сам крепкий, как из кремня сделан. Рассказал, как непросто в этих местах было водить суда, чуять нужно было реку, знать ее нутро.

- Нам-то, говорю, чего, у нас осадки нет, 20-30 см — и все. Сел на мель — толкнулся веслом и снялся. Балбесы мы и судно у нас такое же…

- А если на барже идешь груженой и у тебя два метра под водой? И еще двигаются они тут, мели, меняется донный рельеф по весне… идешь, по лоции вроде все в порядке и вдруг — бабах — и сел.

Да, именно эти места, как я понял, наиболее коварные были — где-то от Брусенца до Устюга, а особенно перекат Опоки. Река уже хитрить тут начинает, наука тут нужна.

- А сейчас и створы все уже позарастали!

Створные знаки — это такие знаки, которые натыканы по берегам, совмещаешь один с другим — и идешь со спокойной душой, потом следующий ищешь по берегу — и на него идешь. Все это я в полной мере прочувствовал, когда обратно шел 100 км почти, от Опок до Брусенца. И когда не было знака, зарос-затерялся в листве или вообще рухнул, вот тогда скорость сбавлять приходилось и нервничать.

- Вот суки! Смотрю и не понимаю: все знаки позарастали, каких-то вообще нету… Ой, не будем о грустном…

Было время: остались они все, речные капитаны, без работы, смотрели с тоской на реку… грустно было на родной реке, как в могиле сырой…

- Но кто закрыл судоходство на реке? — спрашивал я, — по чьему велению…

- А ты сам подумай.

Я подумал.

- Ну кто? — спросил капитан капитана.

- Пидарасы.

- Вот видишь, как ты все правильно понимаешь…

Приглашал мужик к себе в леса, на малые реки, на север Нюксенского района: всех, говорил, повидаешь, медведя, лося, зайцев, пойдем без всего, с лодкой и палаткой, туда полпути нас довезут, а обратно сплавимся, такое увидишь — никогда не забудешь. Помню я его предложение, и помню деревню, где он живет — Озерки, это сразу по реке возле Матвеево, после Красавино…

Следующая станция — древняя деревенька Бобровское, где мы решили встать дня на два — я ждал из Питера Саню Саксофона с мотором, который он должен был мне привезти, чтобы я шел обратно в Брусенец, а сам Саня приехал сюда сруб себе выбирать — но, оказалось, ему дешевле из Псковской везти.

Плюс — нам нужно было навесить мотор на ладью, спасибо Игорьку, уговорил дурака не выпиливать колодец в обшивке ладьи (для мотора), а привесить его сбоку на толстой доске. Крепко впаяли доску, кило гвоздей заколотили, чтоб не оторвать, а мотор завелся с пол тычка (Бельгия!)

Бобровское — сильная деревня, с духом. Бобры ее обложили со всех сторон, строят свои запруды, пыхтят, фыркают, работают лапками и зубами. Храм потихоньку восстанавливается, силами местных школьников, клуб есть в селе, коммунисты нефть искали и пробурили в земле сюрреалистическую дыру на 3 км вглубь, и теперь оттуда кино народу показывают. Чего там творится — Бог не ведает: то что-то булькнет, то мутью все заволокет, то бревно появится и исчезнет, то серным духом в нос шибанет… настоящая чертовщина-булгаковщина…

Антонио наш, как самый молодой и задорный, пошел в клуб на танцы, подтянувши ремешок. Но местные ребята, с которыми мы познакомились, быстро его оттуда увели, поскольку в клуб внезапно понаехали чужие и наш главный секс-герой мог пасть жертвой злой агрессии, у них там война идет не на шутку… Клуб его впечатлил: сила, говорит, немереная. Только вдруг весь клуб был окружен машинами, понаехали чужие, все резко поменялось, и мальцы сказали ему, «пора валить»!

Знакомство с молодежью было большой отрадой. Здоровые все, шустрые, балаболят-тараторят, в русалок и леших не верят, по мобильникам своим звонят-трезвонят, только быстро-быстро, пока есть бесплатные 10 секунд, и что интересно — капли в рот не взяли питейного.

Ночью примчался Сакс на Ниве, прямо на пляж выехал, идиллию береговую ночную фарами протаранил, сели мы за костром, выпили бальзаму, ребята — ни в какую. Насмотрелись, видать, местных картинок, молодцы ребята! Даже пива не стали пить. А Саня Ниву свою обкатать норовит, поехали, говорит, в любую сторону, желательно, чтоб дорога похуже была…

- Это в Кишкино, — Женька малой говорит…

- Не доебаем…

- Куда денемся? Доебаем…

Нужна филологическая справка: слово это ударяется на букву Е, то есть ЙО (букву отдайте мне, фашисты, сволочи!), первый раз я такой диалект услышал, и означает оно — «доедем», а, например, «мамка наебает» (через ЙО) — мамка побьет, а вот если «щуку найобали» это значит «щуку поймали», короче, это местный нюксенский говор, очень мы ему смеялись…

А парни посерьезнели:

- Нет, правда не дойобаем…

- А как же, мы говорим, сельский туризм? Вы что не хотите его развивать? Едем в Кишкино!

Кишкино — с ударением на последнем слоге — это заброшенная еще в 60-х или даже 30-х годах деревня километрах в 30-40 от Бобровского, но там стоит деревянная церковь. И мы решили ее обязательно увидеть. А Саня так весь загорелся Ниву свою обкатать в экстремальной местности.

И наутро Саня, я, и трое пацанов — Колька, Женька и Илюха — поехали, как сельские туристы, в Кишкино.

Поначалу Саня несся км 40 в час, дорога лесная была, но крепкая, и парни орали: ай да молодец Саня, на полном ходу в Кишкино несется. Но очень быстро дорога начала превращаться в полный кошмар, лужи становились глубже, колеи разрастались, грязищу аж выпирало из земли, мы ухались в какие-то ямы, вязли в колеях…

У поворота не делянку, километрах в 6 от Кишкино, мы застряли как раз возле Камаза. Мужики сидели и пили водку.

- Вот кого мы сейчас отпиздим! — закричал один, — сюда иди блядь!

- Дядь Толь, — засмущался Колька…

- Сюда иди!

Короче, это они приглашали нас на галантную беседу.

- Не ехайте туда, — сказал один, — оставляйте машину и пешком идите… А на хуй вам вообще это КишкинО?

- Сельский туризм, — сказал я.

- Не дойобаем, Саня, — покачал головой Женька…

Вытащили все вместе машину кое-как, решили ее оставлять и пехом идти…

С мужиками по дороге парой слов всего перекинулись. Запомнил я, сказал один вдруг:

- Коммунисты во всем виноваты, — и на все это месиво кивнул.

- Фашисты, — вмешался я поправить.

- Неее, какие там фашисты, — он сказал, — это все коммунисты проебали… Без диалектных ударений, с ударением на А. Не очень поняли мы друг друга, но и так все понятно было.

- Мы, — говорит, — профессора уже по этому говнищу… Всю жизнь в нем провели, — и показал на разбитую лесовозами дорогу.

Пока машину вытаскивали я все думал: какое у них глубокое-точное знание, куда чего подкладывать, под какое колесо, чтоб из этого говна выбраться, я так и не мог понять все их соображения, почему толкаем этот бок, а не тот, почему под это колесо, а не под то, какие подкладывать бревна, а какие держать наготове и т.д. и т.п.

Одно понятно: как сильно над нами техника надругалась, как она над нами поиздевалась и продолжает измываться… вспомнил я одного поэта, рассказывал он, как дети все заплакали, когда трактор на деревню привезли, и вот она дорога в Кишкино, чудо-модернизация-инновация!!!

Какое раздолье в местах полубездорожных, на дорожках проселочных, где дурной человек еще не успел своим камазом вспахать дорогу, вместо того чтобы пахать поле. По пути попалась нам еще одна пустая деревня. Нашли еще медвежьи какашки на дороге, пахнут они очень странно. Наконец, пришли мы в Кишкино. Церковь деревянная стояла, словно нетронутая временем, ржавый крест лежал рядом, как будто сброшенный то ли вчера, то ли в гражданскую, то ли в коллективизацию… Мы внесли крест в церковь, вошли внутрь в колокольню, сохранившуюся под крышей нерушимо. На двери, ведущей в складские помещения, было написано 1926. Сама церковь была в руинах, но колокольня выстояла. Мы забрались по лестницам, а кое-где по доскам, на самый верх. Ощущенье высоты мешалось с ощущеньем страха — потому что место было обитаемо духами незнамо какими. Что-то искривленное чувствовалось в пространстве колокольни, так прочно, с таким мастерством сделанном плотником. Кто там, чего, какую вообще память она хранит? Но каждый из нас в себе что-то унес из этой церкви. Я думал: была сила в народе жить и строить вдали от всего, жить своей жизнью, и ведь как недалеко это Кишкино по тем понятиям находилось от большака. Всего-то 30 км, часов 5-6 неторопливой езды по проселочной дороге под звон колокольчика, на спокойствии, за размышлением — и вот уже ты в большом селе Бобровское… А сегодня? Ебаем по колено в грязи, с ревом мотора, поливая этой грязью себя и окрестности, на нервах — вот-вот застрянем — дорога разбита, одни только матюги немного согревают, душу веселят…

И на обратном пути встряли, конечно. Сначала на часок. Вытолкали Саню. Каждый в грязи с ног до головы. Потом и ночь настала, похолодало… И сели мы наглухо. Не кругом 500, конечно, но 15 и 15 будет. Парни волнуются хуже нас, поскольку «мамка найобает», мало не покажется, с кем поехали? Ночью? С маньяками-педофилами? Что за люди эти питерские? Плюс все перемазаны с ног до головы. Колом эту машину, как рычагом, поднять пробуем. Кричит Женька: «Боженька, может ты хоть сжалишься над нами, бедными», а уже два часа ночи, мобильники не берут, звонить некому, и вдруг… раз-раз, что-то тронулось, вжик — и выехал Саня… Мы бежим к нему и не можем поверить. Два часа мы ее ворочали и вдруг раз — и выскочила машина. Набились в нее быстро, дрожим, как цуцики, ликуем, торжествуем, Женька орет истошно: «Санечка, теперь тихонько-тихонько, каждую лужу осматривай внимательно…»

- Ура!!!!

И только тут дошло до всех: Бог внял нашим страданиям и распорядился Святому Духу приподнять машину, за то, что крест его в церковь внесли, который пролежал в бурьяне, наверное, с того самого 1926 года…

И все как один — в немалом остолбенении-изумлении! — согласились с данной трактовкой чуда.

Развез Саня по домам пацанов, а родители их уже тревогу по деревне подняли, а у нас другая напасть — пьяный Антон (напарник Сани, с которым он приехал из Питера), в состоянии невменяемом, на палатки падает, быкует, чуть бенз весь не разлил 20 литров… ладно, думаем, прорвемся, зато в Кишкино побывали, больше там никто не был и не будет никогда, пока инопланетяне не высадятся… ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги "Список кораблей"