НАЧАЛО и ОБЛОЖКА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Она не может больше думать. Она хочет осязать. Ощущать. Слышать. Наслаждаться каждой отмеренной секундой. Лелеять тело: легко, прихотливо, ветрено.

На омертвелую ткань чувства, превратившего жизнь Саны едва ли не в синопсис для паршивенькой мелодрамы, впору вешать табличку gangraina¹ и, если антибиотики и переливание крови не помогают, ампутировать: как учили-с. Нет-нет, она не стремится к идеальной (ли?) «безусловности»: нет-нет, она не готова отдавать лучшее, получая взамен сухие выстрелы пустоты: нет-нет, она не святая, к тому же, игра в одни ворота не столь жестока, сколь бездарна: нет-нет, Сана не шевельнет больше и пальцем: нет-нет, конечно же.

Нет-нет?..

Она перечитывает «Возможность острова» и подписывается под «смертельным приговором», который вынес человечеству гениальный француз², как подписывается и под фразой «этой планете я поставил бы ноль»: фамилии автора Сана не помнит, но что с того? Вот если б можно было разделить на ноль П.! Он преследует во сне, не дает покоя и наяву – да он ни черта, в сущности, не понимает… Что ж, зато Сана кое-что смыслит в тривиальном словечке «двуличие». Плохиш – ящик Пандоры, решает она, и потихоньку, слой за слоем, отколупывает кровяную корку с едва успевшей затянуться раны – шкурка, хоть и тонка, сдирается достаточно быстро: и все б ничего, кабы не адская (который, любопытно, круг?) боль – Сана все еще помнит, как взяла однажды продолговатую льдинку, да и посмотрела сквозь нее в небо: солнечный луч танцевал тут же, в сверкающем центре, – тогда-то и увидела настоящие глаза П.: два прозрачных ледяных солнца, небесный яд голубики, убийственное сияние неживой, инопланетной, бирюзы.

Не надо, не надо, конечно, было идти на эту его выставку… Расстались гордо мы³, как по нотам, оппаньки, обрыв связи! Но как, как не пойти? Вот пригласительный, в кармане… Бумажка, благодаря которой можно последний раз обнять П. зрачками, а потому – прохладный зал, обескураживающий избытком пространства, зал, в котором они, два стильных пингвина (на Сане черная рубашка с воротником-стойкой и белые джинсы, на П. – черные джинсы и белый свитер), словно бы сговорившиеся отработать смертельный номер, картинно кивнут друг другу и разойдутся. Новые работы П. вызывают у Саны недоумение, смешанное, чего никогда раньше не случалось, с раздражением: что-то не так в них, что-то зловещее сквозит, и даже ее собственное изображение – «спина, улучшенная с помощью фильтра», как припечатал он когда-то (эффект, имитирующий зернистую черно-белую пленку), – не повод для того, чтобы задерживаться. Дипломатично выждав время, Сана выходит из зала: рукопожатие прожигает – как затушить пожар с кулачок? Площадь возгорания, впрочем, не принципиальна – сердце ведь тоже, тоже с кулачок: что с него взять.

Она выходит на улицу: роскошь беспамятства – вот, собственно, и вся грустная надоба, а еще… ЕЙ ПЛОХО! …если освежить в памяти опыт индейцев Тихоокеанского побережья… ЧТО С НЕЙ? …как, скажем, сделала это некая Сьюзан Гиверц… ЕЙ ПЛОХО! …ну то есть если б Сана исполняла роль зависимой, то с помощью терапевта непременно лепила бы уже здоровенную глиняную статую… ЕЙ ПЛОХО, ПЛОХО!.. затем отламывала бы фигурке руки… ПЛОХО!.. нос… ПЛОХО!.. голову… ПЛОХО!.. penis… ПУЛЬС ПРОВЕРЯЛИ?.. а потом несла бы к обрыву и, произнося заклинание, сбрасывала вниз: частями… ДЫШИТ!.. так любовь, если верить г-же Гиверц, становится неприязнью… ДА ВЫЗОВИТЕ СКОРУЮ!.. над белоснежным песком – черное небо, в и д и т Сана: оказывается, мир и пингвин – синонимы, и как это ей раньше в голову не приходило?.. СКОРУЮ, СКОРУЮ!.. конечно, г-жа Гиверц назвала бы ее чувство «эмоциональной сверхзависимостью», «сверхценной фиксацией», «компульсивным влечением», «романтическим безумием», «грубым отклонением», «сексуальной девиацией»… ЕСТЬ ТУТ ВРАЧ?.. Сана захлопывается, будто музыкальная шкатулка: в ней ломается некий механизм, отвечающий за воспроизведение мелодии и волшебное появление балерины на перламутровой крышке… К р ы ш к а, меж тем, л е ч и т с я – арсенал средств впечатляет: психо- и трансактный анализ, загибает пальцы Кукловод, гештальт-терапия, НЛП, пневмокатарсис, ребёфинг… ГЛАЗА ОТКРЫЛА!.. техника гипнотического отрыва, продолжает он, творит чудеса: через несколько сеансов безумная начинает воспринимать обожаемый образ как образ человека из далекого прошлого… А ГЛАЗА-ТО ЗЕЛЕНЫЕ!.. Барби любила Кена, Кен не любил Барби… Я ТЕБЯ ПОДВЕЗУ!.. Кто-то ищет работу, кто-то хочет заботу. При поступлении в стационар иметь предметы туалета (мыло, з/щетку и пасту, расческу, бритву и тэ дэ), домашние тапочки. Рыла свинья-белорыла, тупорыла, полдвора рылом изрыла, вырыла, подрыла. ГДЕ ТЫ ЖИВЕШЬ?.. Джип несет Сану по воздуху – или кажется? «На свете есть только две вещи, ради которых стоит жить»⁴, говорит Волчица и включает музыку. Какие же? Сана разглядывает ее: серебристая шкурка, прозрачные, асфальтового цвета, глаза… «Любовь к красивым девушкам, какова бы она ни была, да новоорлеанский джаз или Дюк Эллингтон»⁵. Да ну, усмехается Сана, ты в восторге от «Пены дней»? Я в восторге от фразы – на светофоре она достает из рюкзачка томик Виана – «Всему остальному лучше было бы просто исчезнуть с лица земли, потому что все остальное – одно уродство»⁶. Машинка-машинка, убей меня нежно, думает Сана, только этого не хватало!.. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
______________________

1 Гангрена (греч.)
2 М. Уэльбек.
3 Одноименный романс Даргомыжского.
4 Борис Виан, «Пена дней».
5 Там же.
6 Там же.

На Главную блог-книги СПЕРМАТОЗОИДЫ