НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Раздеваясь в холодной душевой, в нагрудном кармане моей любимой рубашки с погончиками (заношенной и давно вылинявшей на лопатках), в кармане, клапан которого был завёрнут углом вовнутрь, я обнаружил две мятые сторублёвые бумажки.

— Клад! — сказал я вслух и засмеялся, — в душевой мне снова стало очень плохо и нужно было как-то себя взбадривать, пусть хотя бы и разговорами с самим собой.

Интересно, откуда деньги, думал я, стоя под струями воды, температуру которой я никак не мог определить с тем допуском точности, который необходим, чтобы не обварить кожу, но и не получить воспаление лёгких — по-видимому, от пьянки совершенно разладился какой-то внутренний температурный датчик. И как эти бумажки могли оказаться в таком труднодоступном месте, под свитером?

Ответов могло быть два — либо я вор, либо деньги подложила Ирина, просунув свою белую, с аккуратным алмазно-золотым перстеньком, руку под мой свитер, нащупав там вход в карман и вложив в него хрустящие бумажки. Конечно — это она, вдруг совершенно ясно стало мне, и я вдруг явственно ощутил все пять тёплых пальцев Ирины (с тоненьким холодом перстенька) у себя на груди. Мышцы непроизвольно сократились, я взглянул на грудь, и мне показалось, что на коже виднеются розовые следы от пальцев…

Через какое-то время, возможно, через очень небольшой промежуток времени, ледяной ужас покалывающей словно бы электричеством лапой провёл мне по коже головы — от затылка ко лбу, — я обнаружил себя в душевой, под конусом неодинаковых по толщине и упругости струек, сжимающим в руке поролоновый кирпичик мочалки. Никого рядом не было. И мне жутко было даже подумать, где я был мгновение назад.

Одеваясь, дрожа и щёлкая зубами, я глядел на прозрачные мокрые газетные листы, облепившие зелёное дерево раздевалочной скамейки, и думал, вот, если я сойду с ума, то в чём будет выражаться моё сумасшествие, чем, интересно, я буду одержим, и насколько омерзительно это будет выглядеть со стороны. Почему-то мне это было не всё равно и мне не хотелось сходить с ума.

Лифт поднимался на пятый этаж целую вечность. Выскочив из него, я влетел в комнату Минкина.

— Дайте выпить, — всё ещё щёлкая зубами и даже получая от этого щёлканья какое-то странное удовольствие, сказал я.

— А нет уже ничего, — сказал Ефим.

— Как это… — я не договорил.

Я уже видел свои руки, вцепившиеся в тяжёлые костистые плечи Кобрина, верхом сидевшего на стуле, и слышал свой крик: “Кобрин! Мне плохо”. Почему-то мне казалось, что из всех, кто был в комнате, именно он и только он в эту секунду может помочь мне, то есть понять меня, что было, как я чувствовал, одно и то же.

Однако я не вцепился и не закричал. Взглянув на Кобрина, на его совершенно безумную мрачную полуулыбку, я стиснул зубы и почувствовал, как нечто режуще-сладкое пронеслось сквозь грудь и позвоночник. Страх ушёл.

— Сюр какой-то, — захохотал я, окончательно приходя в себя и помахивая двумя сторублёвками. — Деньги сами заводятся в карманах. Вставай, Игорь, пошли за водкой.

— Только недолго, — попросил Азамат, не сразу поверивший, что за водкой идти не ему. — Если мы не выпьем, мы заболеем… ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ