НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Чуть больше, чем спустя двое суток, я увидел Зою Ивановну лежащей в углу комнаты Серёжи Черноспинкина на пружинном матрасе от сломанного раскладного дивана. Чудесные волосы её, уже начавшие терять свой блеск, были разбросаны по набитой тряпьём наволочке, которая заменяла Черноспинкину подушку. Грудь Зои Ивановны была открыта и как-то жалко белела на смуглом теле, и я помню, что успел полубессознательно подумать, что правильно я всегда считал, что в Зое течёт какая-то доля восточной крови, — учитывая, что был декабрь, необыкновенно долго держался на теле летний загар. На ней были чьи-то синие шаровары, и от колен до ступней ноги её были укутаны зелёным ворсистым (бывшим ворсистым) одеялом, усыпанным пеплом и спадающим с дивана на затоптанный пол. Передо мною было некое подобие русалки — с плавником в виде одеяла.

Беззубый и сильно взъерошенный Черноспинкин, открыв мне дверь, тут же запер её за мной и, сильно шатаясь, прошёл к столику, на полу у которого среди множества пустых бутылок стояла початая бутылка какого-то креплёного вина и, кажется, ещё парочка полных, закупоренных. Стаканы тоже стояли частью на столе и частью на полу.

— Давай выпьем, — низким замогильным шёпотом сказал Черноспинкин.

Голый по пояс, в тапочках на босу ногу, сизовато худой, с огромными подглазными мешками на тонкокостном лице, — хорошо видными в профиль, пока он стоял против окна, не завешенного никакими шторами, — Серёжа Черноспинкин выглядел страшно. Я знал, что это ещё не предел, но всё же повторил внутренно: “Серёжа, Серёжа!”. Сердце часто и тоскливо забилось, так, как будто я был Серёжиной мамой, только страдающей довольно сильным похмельем.

За день до этого я, что называется, выскочил, но не окончательно, не сразу, как это делал, скажем, Злобин, а начал решительно уменьшать дозу, чтобы за два-три дня прийти к нормальному — хотя бы с виду — человеческому состоянию. Поэтому выпить я согласился, но предупредил:

— Только не больше полстакана.

— Что вы там возитесь? — заскрипела внизу, поворачиваясь, Зоя. Груди её свесились на сторону, и сильно выпятилось бедро в шароварах, из которых торчала белая резинка. — Идите сюда… Мне скучно…

Серёжа гадко улыбнулся, оглядываясь на Зою Ивановну.

— Сейчас, — сказал он, взял бутылку, но разлить вино по стаканам у него не получалось, и мне пришлось помочь ему. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ