НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Зоя Ивановна…

Зоя Ивановна бескорыстно любила русскую литературу. Причём бескорыстие её достигало тех пределов, где любовь уже начинает походить на болезненную привязанность мазохиста.

Она преподавала литературу в школе и даже имела звание заслуженной учительницы, несмотря на то, что было ей всего около тридцати лет.

Однажды, познакомившись с каким-то прибалтийским поэтом (пившим, однако, водку не хуже орехово-зуевских ткачей), Зоя Ивановна побывала в общежитии литературного института. С тех пор любовь её к литературе стала приступообразной, а вся жизнь её приобрела циклический характер, напоминавший неровный распорядок жизни Игоря Кобрина, с которым ей суждено было рано или поздно столкнуться.

Давно расставшись с прибалтом, Зоя Ивановна не смогла расстаться с литературным общежитием.

Хорошо зная, что её ожидает в общаге, она всё же снова и снова приезжала туда из далёкой Балашихи, всегда утверждая, что приехала ненадолго, на часик. (more…)

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Кобрин вошёл и оглядел всех.

— Круто вы нарезаете, чуваки! — сказал он обессиленным, едва слышным голосом.

Взгляд у него был странный. Все, кроме Зои, замерли на секунду, затем, с явной неохотой принимая Кобрина, зашевелились снова, я расслышал как кто-то сказал, что любимое выражение Кобрина “рубай хвосты”, а тут сам пришёл на халяву. Тогда я потребовал чистый стакан и налил в него водки.

— Будешь, Игорь? — спросил я его.

— Андрюха! Красавчик! — почти прошептал Кобрин эти бодрые слова.

Выпив, он уставился на меня. (more…)

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Cause I’m close to becoming a suicidal man
What I need is someone with a definite plan…
Uriah Heep *

1

Эту ночь, отделившую мой молчаливый (невольно) уход из Лизиной комнаты от утренней встречи Кобрина с Зоей Ивановной, я пережил очень тяжело.

Проснулся я задолго до рассвета в постели Елены. Обычная одноместная кровать была узка для двоих, но мы за несколько месяцев приспособились, обнимаясь, укладываться довольно компактно, — и не слишком страдали от тесноты.

Выбравшись из постели, я посидел некоторое время на краю кровати в страхе и безволии, не решаясь предпринять ничего конкретного, но и зная вместе с тем, что заснуть или усидеть на одном месте я не смогу, и что теперь долгие часы мне предстоит слоняться по тёмным коридорам и лестницам общежития подобно неупокоенному духу какого-нибудь самоубийцы.

Когда я, страдая от собственной трусости, выскальзывал из комнаты, Елена проснулась, но не подала виду и ничего не сказала.

Читатель! Не буду вываливать на тебя описаний тех мучений, которые я пережил в эту ночь, скажу только, что мучения эти были страшны, и тот, кто когда-либо пил запоем, поймёт меня. (more…)

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Лиза впустила меня.

Она была одна, черноволосая толстуха запропастилась куда-то.

На верёвочке, протянутой между встроенными шкафами, висели какие-то стираные вещички, бельё, и среди них запомнившаяся мне тёмно-розовая ночная сорочка с фабричной выделки кружевами на вырезе и по рукавам.

Я сел на кровать и опустил, — в точности так, как это делал за много дней до этого, — руки между колен. Я не поднимал глаз на Лизу, мне казалось, что я и так вижу её всю — глаза, подбородок лёгкой кости, выдающийся немного вперёд; мягкие русые волосы, только наполовину прикрывающие маленькие уши с крошечными серебряными серёжками в них; руки с длинными пальцами и голубоватыми жилками; сухой и горячий поворот её тела.

Лиза, не вынимая рук из карманов цветастенького халата — она редко надевала его, а он так шёл к ней — села на кровать напротив, скрипнув пружинами и покачавшись немного.

— Тебя не будут искать? — спросила она. (more…)

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Однако задор мой быстро иссяк. Я помрачнел. Страшной силы тоска, вкупе с возвращающимся похмельем, охватила меня.

Индуса поначалу поили водкой, но он пил очень мало, отхлёбывая за раз не более одной трети маленького красного стаканчика, из тех, которые в салоне Гамлета предназначались для крепких напитков.

В нашей громкой общаге Чанд съёжился и загрустил и исчез словно бы ещё до того, как (уже несколько позднее) и на самом деле уехал, одинокий, назад, в своё режиссёрское трущобное логово с ходившим по нему в темноте гибким и чёрным зеленоглазым котом.

Может быть, с Чандом в тот вечер всё было и не совсем так, как я передаю, но, во всяком случае, для меня он исчез довольно быстро. (more…)

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Можно было бы сказать, что на этом, собственно, и оборвалась наша с Кобриным дуэль, бывшая с самого начала очень условной и державшаяся на совершенно произвольном и свободном желании каждого из противников быть каждую минуту честным до конца. Вот почему Кобрин очень точно назвал эту стычку не как-нибудь, а именно дуэлью — дело касалось чести, отстаиваемой, правда, несколько необычным способом. Не зря у Чанда в комнате я почувствовал себя проигравшим, когда позволил себе не затягиваться анашой с таким же самоубийственным рвением, как это делал Игорь.

Но дело было, конечно же, не только в защите чести, или, скажем, в проверке, способны ли мы вообще защищать хоть что-нибудь, отдалённо напоминающее честь.

И дуэль, конечно же, не оборвалась. Если она даже и завершилась, то только для меня. (Так, по крайней мере, я тогда считал.) Кобрин же ещё долго вёл упрямый бой с воображаемым соперником: со мною ли, или, может быть, с самим собой, или с разъедавшей его изнутри червоточиной, Бог весть где и когда образовавшейся, или вовсе с какой-то страшной тенью, несомненное присутствие которой нередко ощущалось, стоило остаться с пьяным Кобриным наедине. (more…)

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Увидев из окна такси приближающееся здание литинститутской общаги, усыпанное светящимися прямоугольниками вечерних окон, а также троллейбусную остановку, на которой толпились освещённые фонарём люди, окончившие свой трудовой день, ту остановку, с которой мы с Кобриным стартовали сегодня на Даниловский рынок, я вдруг вспомнил, зачем вообще мы выходили с ним сегодня из общежития. За водкой! Нас ведь ждал народ, помирающий с похмелья!

— Стоп! — сказал я таксисту. — Нам нужно проехать чуть дальше.

Мы остановились на улице Яблочкова, у магазина “На ступеньках”. На этих самых ступеньках в полутьме толкалась не очень сильно вываливающаяся на улицу очередь — значит, в магазине что-то давали, и давать, скорее всего, начали недавно, не весь ещё микрорайон успел об этом узнать. Я обрадовался и как бы немножко протрезвел.

— Подожди здесь, мы быстренько возьмём водки и поедем на Добролюбова, — сказал я водителю.

Он беспрекословно подчинился.

Я вышел из машины.

И тут случилась первая странность — следом за мной молча вышли из машины Чанд и Кобрин и молча пошли в разные от машины стороны. Я удивлённо смотрел на них.

— Стойте! — закричал я им.

Они несколько замедлили ход, но тут мозг мой снова сбоил, и мои спутники выпали из поля моего внимания, я вломился в очередь и, довольно быстро и легко протолкавшись к прилавку, выхватил две бутылки водки и сквозь тесную орущую толпу пролез в обратном направлении, снова оказавшись на ступеньках. (more…)

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

За окном потемнело небо, и воздух в комнате начал густеть. Кобрин потянулся к выключателю бра, висевшему в изголовье моей кровати, устланной кашемировой шерстью.

— Нет! — воскликнул Чанд. — Не включай. Скорее одевайтесь! Бежим! Мы должны успеть увидеть солнце. Бежим — на воздух, из этой клетки.

Он сбросил тапочки и стал натягивать кроссовки, второпях заговорив вдруг с довольно сильным акцентом (если это только мне не почудилось).

— На западе, перед этим домом, в котором мы находимся, нет горизонта. Есть только другие дома, пятиэтажные и девятиэтажные. За них скоро завалится солнце. Бежим, потому что никто из нас не знает, когда снова сможет увидеть солнце.

Если не ошибаюсь, он ещё говорил что-то о каком-то Владыке Зверей, мы с Кобриным спохватились и стали натягивать куртки, и в промельке сознания я как бы со стороны увидел свою собственную мысль: “Вот так и становятся всякими гуру”.

Затем мы в неудержимой спешке выскочили из комнаты и подбежали к лифту, но, решив тотчас же и как-то одновременно, все вместе, что лестница надёжнее, бросились вниз по узкой грязной лестнице с тонкими металлическими перилами, гнутыми и местами даже завязанными узлом, спотыкаясь и не столько сбегая вниз, сколько обрушиваясь — с десятого или двенадцатого, не помню, но очень высокого этажа.

Выскочив из стеклянных дверей огромной развёрнутой книжки общежития, я пережил ликование и содрогание едва выносимого счастья — солнце ещё не успело скрыться за пятиэтажками, в ту секунду, когда мы оказались на улице, оно как раз коснулось нижним своим тяжёлым и ослепительным краем плоской крыши стремительно потемневшей хрущёвки.

Мы успели.

Всё ещё качаясь от радости, я уже спокойно смотрел, как большое зимнее солнце грузнет и быстро оседает вниз, за крыши, и облака вокруг вспухают ослепительным жидким золотом, более ярким, чем само светило.

— Горизонт, пылающий жёлтым огнём, сулит царям большое несчастье, — сказал индус.

— Но это не горизонт! — воскликнул я.

— Плевал я на царей, — сказал Кобрин.

На свежем воздухе, в окружении московских зданий, машин, чёрных пешеходов, голосов, гудков и карканья ворон, мы словно обрели потерянный было дар речи.

— Поехали с нами, — сказал я Чанду, не желая расставаться с этим странным человечком.

— Поехали, — поддержал меня Кобрин. — Отвяжемся у нас в общаге.

— Тёлки, тачки, пепси, фанта! — закричал я, выкидывая руку, чтобы остановить такси.

Мы сели в машину и ехали бесконечно долго по какому-то совершенно незнакомому, чрезмерно красивому и страшному городу, всё время кружась вокруг уходящей в темнеющее небо телебашни.

Вспоминая об этой поездке, я жалею подобравшего нас таксиста.

Таксист, по-моему, молчал. Мы же — я, Кобрин и Чанд — говорили, причём одновременно и каждый своё.

Чанд говорил о том, что город страшен, и что зелень и деревья пробьют бетон, и что даже сейчас, если хорошо всмотреться, можно увидеть, как шевелится свежая листва на месте каменных стен.

Кобрин всё время повторял одно и то же.

— Пойдёмте! — говорил он, мучаясь от какого-то несбыточного желания. — Пойдёмте на пляж. Мы будем идти по широкому золотистому пляжу, на который будет накатывать бирюзовый пенящийся океан, и навстречу нам, — в этом месте он повышал голос, — и навстречу нам будут идти прекрасные девушки с золотистыми длинными волосами и загорелой кожей с зеленоватым отливом и прекрасные юноши с золотистыми длинными волосами, загорелые, и кожа их будет отливать зелёным… Пойдёмте на пляж! — начинал он снова через секунду.

Я же, сидя на переднем сиденье, воображал себя почему-то как бы вынесенным приблизительно метра на полтора перед корпусом жёлтой “Волги” и при каждом повороте в ужасе кричал: “Осторожно!”, так как боялся, что таксист заденет мною о соседние машины или о придорожный столб, а мне зачем-то непременно нужно было вернуться, я уже не помнил — зачем. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Совершенно не могу объяснить, зачем через какие-нибудь полчаса мы оказались в общежитии ВГИКа — института кинематографии.

Мы сунулись в одну, потом в другую комнату, бродя по лабиринтам коридоров, узких, тёмных и очень плохо пахнувших. Кобрин что-то искал, я следовал за ним, думая в основном о водке и о том, когда же наконец закончится обязательная часть программы.

— Никого, — выругался Кобрин. — Аж охота себя убить. Если и Чанда не будет дома, выломаем ему дверь и будем ждать.

Чанд был дома. Он оказался индусом, очень чёрным и худым до невесомости, одетым в новенький адидасовский спортивный костюм. Открыв дверь и как-то замедленно вытягивая голову, он с некоторой, как мне показалось, опаской вглядывался в меня, стоявшего в двух шагах за Кобриным. Игоря он, по-видимому, знал очень хорошо, улыбался ему и говорил что-то ласковое.

— Заходите, — сказал через минуту Чанд.

В комнате стоял густой и неприятный запах чужого жилья.

— А где Танюха? — спросил, усаживаясь в кресло, Кобрин.

— В больнице, — ответил Чанд, очень чисто говоривший по-русски. — Монголы устроили здесь разборки, мне ничего, а у неё сотрясение мозга. Те, которым я был дольжен, помнишь?

— Ну, помню, — сказал Кобрин. — И что?

— А вот что… — пожал худыми плечами индус. — Хотели уехать в пятницу в Индию, теперь сижу жду. Мы ведь с ней расписались.

— Поздравляю, — сказал Кобрин. — Курнёшь?

Чанд очень мягко и очень медленно улыбнулся большими сизыми губами и согласно кивнул. Он был чёрен и грациозен и как-то необыкновенно уверен в себе и нетороплив.

Из-за оконной занавески вылез чёрный гибкий кот, весь шёлково-лоснящийся. С громким переливчатым урчанием он спрыгнул на пол и подошёл ко мне. Я присел на корточки, с трудом удерживая равновесие, и протянул руку к коту. Кот немного попятился, изогнулся и, прикрывая глаза, частыми упругими движениями, словно боялся, что его ударит током, стал обнюхивать мои пальцы.

Кобрин сказал что-то хозяину.

— Андрей? — переспросил Чанд Кобрина и снова улыбнулся. — Садись, Андрей, вот на эту кровать. Это настоящий кашемир, — показал он на яркий шерстяной плед, покрывавший кровать, весь в кровавых и синих завитках какого-то дикого орнамента, слегка напоминающего украинский.

Я опустился на укрытую пледом скрипучую мягкую кровать, Чанд присел на краешек кровати напротив, ноги у меня гудели, голова кружилась, внутренности как-то беспокойно содрогались. Похмелье, очевидно, пробивалось сквозь фиолетовый маслянистый туман анаши. (more…)

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

У Даниловского рынка мы отпустили таксиста, я остался ждать на противоположной от рынка стороне широкой улицы, а Кобрин отправился куда-то в крытый павильон, чтобы, как он выразился, “заарканить парочку душманов”.

Ожидая Кобрина, я прохаживался туда-сюда по убитому и немного раскисающему под солнцем снегу, мешая торопившимся и оскальзывающимся прохожим и напряжённо думая о стакане водки и о возможности принять горизонтальное положение в каком-нибудь тёплом и безопасном месте.

Шапки у меня не было, лёгкий ветерок шевелил и разбрасывал мои волосы, пушистые после душа и ломкие от многодневного пьянства. Перчаток тоже не было, руки я держал в карманах, но делал это скорее по привычке, чем от холода. Внутренний температурный датчик, по-видимому, так и не наладился, меня бросало то в озноб, то в жар, а насколько тепло или холодно было на самом деле, я понять не мог. Однако я пытался определить это косвенным методом — по тем людям, которые проходили мимо. Судя по их бодрому шагу, свободно распущенным шарфам и широко открываемым для разговоров ртам, должно было быть градуса два-три мороза, не больше. (more…)