www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Начало книги – здесь. НАЧАЛО ЭТОГО ТЕКСТА – здесь.
Итак, в ГЦСИ в стеклянном кубе стояли три банки (из раннего творчества).
На «банку автобиографии» был наклеен лист бумаги, где написанная почерком Пригова начиналась стандартная (обязательная в любом советском учреждении) автобиография: «Я, Пригов Дмитрий Александрович…» Это было начало.
«Банка вопрошений» задавала гогеновский вопрос о прошлом: «Откуда мы вышли?»
На «банке будущего» – слово «будущее» было выведено белыми буковками на черном беспросветном фоне – солнышком сиял маленький красный шарик. Газетным шрифтом на банке значилось: «Газеты – правда жизни». Газетные шрифты материализуются в его инсталляциях уже 80-х годах в ворохи реальных таблоидов (Пригов и Рабин в отношении к газетам пересекаются), а крошечное светило превращает в гигантское Око.
Пригов собрал банки прошлого, настоящего и будущего. В последней пророчески запрограммирован его художественный путь развития.
Насчет газет надо сказать отдельно. Концептуалисты обожают СМИ. Кулик признался в одном из недавних интервью, что для него высшим кайфом является читать о себе в прессе: «Острый момент удовлетворения. Счастья. Я потом три недели живу на одном дыхании…» Это то, что Хемингуэй называл «газетной вечностью». Пригову как «отцу» российского концептуализма, думаю, хорошо было знакомо это счастье от медиа-эха, являющееся следствием активной общественной деятельности. Однако не стоит обманываться – газеты не могут победить время, они только символизируют его поток, они желтеют и становятся мусором.
Но вот последняя приговская импровизация на заданную в 80-х тему: инсталляция называется «Три точки зрения».
Из угла смотрело Око, по которому стекала кровь из красной дырочки. От него вереницами расходились газетные потоки. Инсталляция в свете кончины Дмитрия Александровича приобрела зловещий смысл: таблоиды разносят по свету весть о его смерти.
На газетах выделялись размерами два слова «Культура» и «Время». Две категории, что постоянно занимали приговское внимание. Цитирую: «У людей, втянутых в деятельность по уничтожению смерти и утверждению вечности (а это прежде всего культура), есть страх не успеть сделать нечто, что тебя переводит из сферы смертного – в вечное. Когда деятели культуры с какого-то момента осознают, что они “намыли” миф и работают в его пределах (а миф бессмертен), смерть как тотальный ужас исчезает».
Для настоящей культуры время пропадает. Но как разобраться: настоящая ли? Для этого ее надо оценивать с точки зрения вечности. А вечность – это Бог. Три главные категории Пригова таковы: Бог, культура, время.
Художник пытается слиться с Богом в творческом экстазе, дабы обрести Его видение. «Я с ранних пор был посвящен моему делу, для меня оно больше, чем дело, – это некая страсть. Занятия искусством – для меня род медитации», – признавался он.
* * * *
* * * *
Книга Бытия
Я расспросил смотрительницу о приговских экспонатах. Она сказала: «Это с прошлой выставки осталось. Это его последняя экспозиция. Решили не убирать до сорокового дня. Его в больницу практически отсюда забрали. Три операции. У него уже были инфаркты. Но он работал, не щадя себя. Мотался по городам, фестивалям. Художник Леонид Тишков как-то жаловался, что еле выдержал с ним десять дней в таком безумном темпе».
Оказывается, коллективная выставка «Слово и изображение» проходила с 7 по 29 июля 2007 года. В больницу Дмитрий Александрович попал в ночь с 6 на 7 – накануне открытия экспозиции.
Поблагодарив смотрительницу, я обратил внимание на телик под фотографией Пригова (с датами рождения и смерти), где шел его видеоперформанс «Евангелист» (2007).
Капюшон скрывает лицо мужчины в черном монашеском балахоне (вероятно, сам Д.А.). Сжатые кулаки упираются в стол, на котором лежит Библия.
Он благоговейно проводит ладонями по обложке книги, открывает ее и начинает внимательно читать. Берет в руки карандаш, подчеркивает какие-то места. Негодует, соглашается. Его так захватило чтение, что он не заметил, как карандаш в руке перевернулся. Евангелист «подчеркивает» тупым концом. Обнаружив это, в бешенстве ломает стило и черкает огрызком. Он начинает воспринимать текст Библии как музыку, размахивая карандашом, словно дирижерской палочкой. Дочитывает священную книгу, потом несколько раз гоняет туда-сюда гармошку страниц. Поднимает книгу, трясет, ожидая, что, может, из нее что-нибудь выпадет. Закрывает ее. Благоговейно накрывает ладонями, медленно убирает их, сжимает в кулаки и возвращается в исходное положение.
Что больше может сделать Художник, чтобы быть понятым?
Все работы Пригова, выставленные здесь, являлись для него этапными. Три банки (с середины 70-х), «Три точки зрения» (инсталляции с Оком – с 80-х) и фильм «Евангелист» (2007).
После просмотра последних кадров ролика появляется ощущение, что Мастер завершил свою миссию. От «Автобиографии» – к образу «Евангелиста».
Творчество Пригова – славянское по менталитету и религиозно-философское по сути. Если французский авангардист Дюшан в начале XX столетия опустил культуру до уровня писсуара, то русский авангардист Пригов поднял ее до уровня откровения. Художник-проповедник (как и все гениальные юродивые), избегающий пафоса по определению, в иронической форме напоминал о главных вещах.
Вот стенами отградился,
Понавесил сверху крыш,
Заперся, уединился
И позорное творишь.
И не видишь, и не слышишь,
Что оттуда твой позор
Виден, словно сняли крышу
И глядят тебя в упор.
Поднял очи – Боже правый!
Иль преступному бежать,
Иль штаны сперва заправить,
Или труп сперва убрать.
И не «угол Пригова» вписался в «Новую коллекцию», а она стала «оформительской рамкой» для его прощального письма. Его провожала арт-Россия!
Полотно Рабина, «Russian red» Васильева, христианско-социалистический тот-арт Абалаковой – Жигалова. В фотосерии Чернышева, расположенной напротив приговских работ, – панорама кладбища в летний день, а у дверей в зал – мемориальная доска, выполненная Игорем Макаревичем, с надписью «А.П. Чехов – классик».
Создается впечатление, что классик Д.А. Пригов сам продумал эти декорации. «Социологи делают измерения, критики описывают, а художник проигрывает это все в виде драматургии. Это может быть визуально, это может быть перформанс, как угодно… Талант в умении создать драматургию. Талант режиссерский, вообще-то говоря», – как-то заметил он.
Дмитрий Александрович Пригов гениально срежиссировал свой уход. Бытие авангардного классика, его миф продолжаются.
купить книгу можно .
