www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
«Танец пера и чернил» в Музее Востока и «Портреты VOOM» Роберта Уилсона в фонде «Екатерина» демонстрируют два полярных начала в искусстве: человеческое и античеловеческое.
От абстракции – к образу
Появление западной абстрактной живописи в начале XX века было обусловлено интуитивным желанием художников передать на холсте метаисторические (выражаясь языком Даниила Андреева) процессы, захватившие человечество. Восточная живопись этим способом тоже пыталась транслировать глобальные мистические явления, однако отказ от фигуративности был следствием не творческих поисков, а исламского запрета, дабы «не производить идолов». В течение нескольких столетий были выработаны изобразительные приемы, усиливающие смысловую нагрузку текста. Так появилась арабская вязь.
Если западные художники пришли к абстракции через распад образной картины мира (Сезанн – Пикассо – Кандинский), то современные восточные живописцы делают наоборот: абстракции насыщают образностью. Буквы и знаки, увеличенные до двухметровых размеров, стали напоминать человеческие фигуры или космогонические объекты.
Практически все художники, чьи работы представлены на выставке, высшее образование получили в Европе и США. Те из них, кто утратил связь со своими корнями, не могут в произведениях дать метафизический план: их творения – только часть дизайна или интерьера. Таков, например, Нжда Махдуи. Его разноцветные контрастные цветовые поля, «сшитые» арабской вязью, напоминают красивую ткань. Нжда оформил интерьеры множества учреждений.
Ливанка Этель Афнан училась в Сорбонне и Гарварде, а живет в Лондоне. Ее полотна с фрагментами собственной прозы обтянуты газовой тканью, дабы подчеркнуть «тайну, сокрытую в тексте». Названия: «Завуалированная меланхолия», «Завуалированное намерение» и т.д. Ассоциация – вуаль-паранджа. Однако метафора слишком прямолинейна, а потому носит концептуальный характер.
Некий астральный план чувствуется в картинах Али Омара Эрмеса. Увеличенные части арабской вязи вперемешку с плавающими геометрическими фигурами образуют космогоническое пространство, схожее с художественным миром Кандинского. А творчество главной звезды выставки – иранца Мохаммеда Эсхая – имеет отдаленное сходство с живописью американского экспрессиониста Аршила Горки.
Начав карьеру в 1967 году с оформления книг Омара Хайяма, Эсхай до сих пор иллюстрирует персидских поэтов и выполняет заказы на оформление сур. Не теряя ощущение сакральности, он органично использует в своих вещах технику западной живописи. Его «Зикр (поминание имени Бога)» – четыре черных квадрата, на которых золотистые линии образуют то молящегося человека, то птицу. Эта «образность ленты» напоминает полотно Горки «Как вышитый передник моей матери расстилался в моей жизни».
Выставка показывает, что противоположными путями Восток и Запад пришли к близким по форме художественным прозрениям.
А вот урожденный техасец Уилсон всегда рвался на Восток. Но совсем за другим.
Механик
Монстр авангарда, театральный режиссер и художник Роберт Уилсон представил в фонде «Екатерина» проект «Портреты VOOM».
VOOM – телекомпания, транслирующая произведения искусства. Она заказала Уилсону галерею видеопортретов на плазменных вертикальных экранах. Идею «медленных изображений» (ролик 3–7 минут) Уилсон разработал еще в конце 70-х годов, технически ее воплотил концерн «Sony».
Поговорим об Уилсоне подробнее – эта могучая личность символизирует тот максимум, чего может достичь современное искусство как жанр.
В молодости он увлекался абстрактными балетами Баланчина, русским конструктивизмом и японским театром. Стал знаменит «Оперой глухого» (1970) – семь часов мизансцен без музыки (!), как бы передающих восприятие глухонемого. В 1968 году Уилсон встретил на улице глухонемого чернокожего подростка и заинтересовался им (впоследствии усыновил). В общем, было время изучить. Также авангардист увлекся исследованием психики аутичных подростков (возьмем на заметку: инвалиды – наиболее зависимые люди).
В США публика прохладно отнеслась к постановке, которой были уже присущи все признаки стиля Уилсона: статичность, механическая смена картинок и японская минималистическая эстетика с упором на красивость и искусственность. Зато Париж ей рукоплескал. Больше всего радовался главный левый радикал французской богемы – Луи Арагон. Французы окрестили спектакль «оперой безмолвия».
Посыпались предложения. Больше всего Уилсон преуспел в операх. Парадокс в том, что музыка как таковая его волновала меньше всего, зато оперный жанр своим замедленным действием весьма подходил его режиссерскому почерку.
Когда Уилсон привозил в Москву театральную постановку «Игра снов» по Стриндбергу, один из рецензентов подметил существенную деталь: «При всей ее идеальной стерильности она запоминается забавными накладками – фальшивой нотой певца, сиплым голоском актрисы, непопаданием в такт».
В подобном эффекте я мог убедиться в «Портретах». В полутемных комнатах светятся огромные экраны. Если что непонятно, можешь надеть наушники, и тебе разъяснят, что конкретно хотел сказать художник тем или иным персонажем. Например: «Уилсон спросил Брэда Питта: “Ты можешь раздеться?” – “Да, – ответил тот, – но только до носков – у меня некрасивые ступни”. Почему на актера льется вода, а он выстреливает ровно пять раз из водяного пистолета – мы предлагаем вам решить самим».
Так и сделаем.
«Портрет» Питта – наверное, самое веселое, что выдал затейник Уилсон: он спародировал суперменский образ актера. Сначала Брэда в белых трусах и носках окатывают водой. Потом он с гримасой боевика как бы в ответ поднимает игрушечный пистолет и прыскает тоненькой струйкой в зрителя.
А как вам такая хохма. На экране шуба из черно-белого меха американского скунса. После женского визга под зловещую музыку Филиппа Галласа (постоянного соавтора Уилсона) появляется живой скунс и пересекает площадь, сшитую из шкурок его собратьев. Смешно?
А вот комментарий к лохматой собачьей морде, мерцающей на мониторе: «Не правда ли, при взгляде на бриара приходит ассоциация с Энди Уорхолом. Шутка». В каждой шутке есть доля правды, а истина в том, что Уилсон сделал скомороший реверанс в сторону одного своего учителя. А в портрете с Джонни Деппом – в сторону другого – Марселя Дюшана. Укутанный в меха Депп снят в образе придуманного дюшановского альтер-эго – Рроз Селави.
Уорхол сам становился «машиной», Дюшан впервые сделал предметами искусства велосипедные колеса и другие части машин. Все это близко Бобу.
В «Портретах VOOM» полно цитат: Михаил Барышников – в образе святого Себастьяна, Жанна Моро – Марии Стюарт, Изабель Юппер – Греты Гарбо. «Частная коллекция» Екатерины Рождественской – сплошная цитата, но выглядит поживее: знаменитости на фото внутренне раскрепощены. В работах Уилсона сквозит омертвляющая нарочитость поз. Эффект паноптикума: чем качественнее изображение, тем мертвее модель.
«Не думайте ни о чем», – говорил режиссер своим моделям, когда снимал. Но какие-то мысли-эмоции все равно улавливаются сейчас. Дискомфорт подопытных звезд от стояния-сидения в неудобном положении. Задолбал, Боб! Сколько еще так!
Заметны судорожные, нетерпеливые вздохи. Именно эти неловкие движения обнаруживают «человечность» (помните рецензию?).
В этом смысле самый выдающийся из видео-портретов – некоего Флеминга, механика автосервиса, где чинит тачку Шэрон Стоун. Этот бородатый дядька с цепким взором – что-то среднее между Петром Мамоновым и Григорием Распутиным. Из-за того, что он не профессиональный позер, из него больше всего выпирает настоящесть.
Флеминг – подсознательный бунт по отношению к тотальной власти (частенько аттракционы Уилсона называют «тотальным театром»), к которой стремится режиссер. Ему нужны актеры-машины, дабы его власть на сцене (экране) стала полной. Его рассудочно-демоническое мышление диктует, что идеальный актер – это робот. В 2005 году режиссер сказал в Москве: «В моей новой постановке не будет ни одного человека – только роботы!»
Уилсон любит проклинать голливудское кино: дескать, штампы! Но сам он своим «робо-артом» близок той машинной идеологии, что стала причиной апокалипсических ситуаций в «Терминаторе» и «Матрице», – когда машины пытаются заставить служить человека.
Я просмотрел на сайте режиссера десятки фото его театральных декораций, все они напоминают яркие компьютерные заставки: низкий горизонт, кислотный фон, актеры – словно фигурки из музыкальной шкатулки. В чем секрет мастерства Уилсона?
Вы когда-нибудь раскручивали заднюю крышку часов? Красота обнаженного механизма завораживает. Это и есть эстетика механического театра – она может временно загипнотизировать. Однако человеческого тепла там в тысячу раз меньше, чем в любом третьесортном индийском фильме.
2007
Продолжение – здесь.
купить книгу можно .
