НАЧАЛО КНИГИ – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ- ЗДЕСЬ.

Между Тарантино и Тарковским

Действие фильма «Завет» Эмира Кустурицы, открывшего ММКФ, разворачивается в небольшом селе, где живет дед с четырнадцатилетним внуком. Их жилище, несмотря на ветхий внешний вид, механизировано. Куча технических приспособлений, как во французских комиксах о коте Геркулесе: невпопад откидывающиеся кровати, люки, двери.

Сильна нота связи с Россией. Когда победившая на соревнованиях спортсменка плачет на экране телевизора под российский гимн – дед рыдает вместе с ней.

Он посылает внука в город: продать корову, купить икону и привезти жену. Таковы его заветы. Город оказался американизированным донельзя. Как воплощение западной оккупации там выступает со своей бандой местный усатый авторитет, растлевающий население. Корову он крадет для зоофилических надобностей клиентов. Последовательно превращая мир в бардак и убивая мешающих этому, усатый таскает с собой, как образ идеала, макет американского Международного торгового центра. Он мечтает поставить такой же в родном городе.

После мытарств главный герой подросток Цане оказывается у двух полубандитских-полупартизанских лысых типов в клетчатых рубашках и ковбойских сапогах. Сначала они с недоверием относятся к нему, однако, установив происхождение подростка, восклицают: «Ты наш брат!»

Цане положил глаз на местную красавицу Ясну. Но на нее имеет виды и усатый, желая сделать ее содержанкой и самой дорогой проституткой борделя – смеси ночного клуба, дискотеки и стриптиз-бара – олицетворения западных «достижений». Банду усатого Кустурица изображает, пародируя «Криминальное чтиво» Тарантино.

Дед строит храм и отливает колокол. Напрашиваются аллюзии с «Андреем Рублевым» Тарковского.

В городском цирке запускают из пушки мужика в красно-синем наряде Супермена. Он комично летит через весь фильм. Народ, глядя на его полет над Сербией, крестясь, шепчет: «Рогатый».

После похищения Ясны Цане сотоварищи берет бордель приступом и увозит невесту в деревню. Он выполнил заветы. Там и происходит окончательная битва «славянофилов» и «западников». Супермен падает на построенный храм. Но все заканчивается победой главных героев. Женятся и дед, и внук. Свадебные фото повисают в кадре с надписью «Хэппи-энд».

Хэппи-энд как рекомендация

Пресс-конференцию Эмир начал с того, что передал привет украинскому «брату»:

– Этот фильм – мой частный поклон в сторону Довженко. Я сделал картину о людях, далеких от города.

– Реалии в фильме – как на Украине, родине Довженко. Похожие на те, что в России. А выход из ситуации – сказочный, карнавальный… – подхватили тему журналисты.

– Действительно, это – жанр сказки. На сегодняшний момент только сказка может подсказать выход из положения. Не только украинский, российский и сербский зритель узнает в фильме новую реальность, но любой житель постсоветского пространства. Многие страны с трудом перенесли переломный этап – поворот к материальным ценностям.

– Мир поляризуется. Запад принес с собой цирк, переходящий в бордель. Славяне как пограничная нация между Западом и Востоком пытаются строить храм. Сейчас состояние войны между этими двумя формациями. Возможен ли реальный хэппи-энд для данной ситуации? – пристал к режиссеру я.

– Хэппи-энда в глобальном смысле быть не может. Но люди, которые стремятся к чему-то светлому, свой хэппи-энд найти в состоянии. Я, например, в сербских горах построил небольшое село, все дома там деревянные. Мы стараемся жить натуральным хозяйством. Сами сажаем, выращиваем, производим. В этом нашли выход. Идея хэппи-энда в фильме как рекомендация: искать его индивидуально. В странах Восточной Европы идеи демократии внедряются не без поддержки криминальных структур. Конечно, денежными делами в таких огромных масштабах занимаются не балерины, а граждане иного склада. Они вооружены до зубов и способны пожертвовать жизнью. Люди в Сербии распяты между идеей своего архетипа и поисками чего-то нового. Я показал в фильме хэппи-энд как возможность группового катарсиса. Как вы могли заметить, плохие герои в картине гибнут. Это необходимо. В кино!

(Аплодисменты)

Фото: Олеся Волкова, film.ru

– Не собираетесь ли вы сделать что-нибудь на русском материале?

– Выбрать сложно. Особенно когда грани размыты и стало непонятно, что же такое, собственно, кино. Сейчас можно экранизировать даже телефонный справочник. А уж тем более Чехова. Его рассказы спокойно можно перевести на современный язык.

– Что делать с обещаниями прошлому режиму? С той же клятвой пионера? – задала вопрос корреспондентка с жизнерадостным лицом пионервожатой.

– Мы должны жить с ними в разумном компромиссе. Возможности человеческого мозга огромны. В нем множество складов, куда мы можем поместить прошлое. В том числе и иллюзии.

– Расскажите об исполнителе главной роли?

– Паренька зовут Урос Милованович. Его нашел реквизитор. Когда мы начинали работать, он не проявлял никакого актерского таланта, но, попав в мое «магнитное поле», потихоньку разыгрался. Я применяю методы гипноза (смех в зале).

– Расскажите о деревне, которую вы построили. Вы не сторонник демократии. Какими нормами вы руководствуетесь там?

– Я выстроил село, потому что мне уже хватило демократии (дом Кустурицы в Сараево был разбомблен американской авиацией. – К.Р.). Во всех городах мэра определяют путем выборов. А в моем местечке наоборот: градоначальник выбирает жителей. Критерий: чтобы человек был добрым, красивым и возвышенным. Это античная идея. Представьте себе фантастическую картину: мэр стоит возле ворот и выбирает горожан по этому принципу. Это где-то между парадоксами Хармса и рассказами Чехова.

– Сейчас всплеск документального кино. Снимете фильм о вашей деревне?

– О такой красивой вещи нелегко снять хороший фильм. В своей деревне я снял две последние игровые ленты. Этого достаточно, боюсь испортить идею. Фильм «Завет» снимался буквально в трех километрах от деревни. Это практически копия того места, где я живу.

– Как вам в голову пришел сюжет картины?

– Сюжет напоминает японскую сказку. Мальчик идет в город и должен сделать там три вещи. Когда у меня впервые возникла эта идея, никто в нее не верил, кроме близких друзей. Но в итоге все получилось. Это кино – мой вклад в психотерапию, поскольку кино – это или потеря времени, или попытка улучшить человечество. Люди должны испытывать позитивные ощущения. Я как режиссер выступил в роли психотерапевта. Один настоящий врач-психотерапевт сказал, что вылечил женщину, страдавшую эпилепсией, музыкой Моцарта. Статистика показывает, в 70% случаев состояние эпилептиков улучшается под воздействием моцартовских мелодий. Я стараюсь двигаться в том же направлении. Хотя я, конечно, не Моцарт (смех в зале). Я, скорее, Мусоргский!

– Казалось, что до «Андеграунда» вы резко шли в гору, а сейчас вы идете по плато в течение 10 лет. Будет ли новый подъем?

– Нет, думаю, теперь только вниз (дружный смех, аплодисменты).

– Раньше у вас больше было реалистичности, теперь – гротеска. Каков ваш основной творческий почерк?

– Будучи студентом, я увлекался Рабле. Я люблю и французскую, и латиноамериканскую литературу. У Балкан много общего с Латинской Америкой. Карьеру я специально не выстраивал, двигаясь интуитивно. Взлеты в карьере – все это в руках Бога. Не во власти человека решать: великим он будет или маленьким. Я снимал «Андеграунд» в тяжелый период своей жизни. Но одновременно это была для меня пора немалого вдохновения. Художнику трудно менять время, в котором он живет, чтобы оно стало для него более подходящим. В наши дни кино приобретает черты показа мод, а не искусства: летняя коллекция, зимняя коллекция. Больше всего страдают авторы. Если вы сравните ситуацию с той, которая существовала несколько лет назад, то сейчас нет режиссеров, постоянно присутствующих на фестивалях. Эмир Кустурица и Никтита Михалков – два единственных славянских режиссера Восточной Европы, на которых европейцы покупают билеты. Это не значит, что мы лучшие. Других не знают. Нам необходима защита авторского пространства. Раньше эту функцию выполняли фестивали. Но сейчас они не смогут продержать двадцать лет на плаву нового Антониони. Десять своих последних лет я сам расцениваю как неуспех.

– Кто из кинорежиссеров вам близок, чьи работы похожи на ваши картины? Что вы любите пересматривать?

– Я, напротив, люблю фильмы, которые сам бы не мог снять. Поэтому смотрю картины Джармуша, Альмадовара, Пола Андерсена, Китано. Количество хороших режиссеров сейчас не меньше, чем в годы расцвета кино – после Второй мировой. Голливуд это пытается скрыть. Три года назад, когда я был председателем Каннского фестиваля, мне казалось, что настал конец авторскому кино. Там были всего две-три ярких картины. Всем режиссерам авторского кино желаю долгих лет и счастья!

– Ваш фильм открывает ММКФ, что для Вас значит этот фестиваль?

– Через три дня в Париже премьера моей оперы (панк-оперная версия «Времени цыган». – К.Р.). Но я – здесь! Значит, Московский фестиваль чрезвычайно для меня важен. То, что повлияло на меня в детстве и юности – стало еще более ценным. Во время учебы в Пражской киношколе я помню свои впечатления от фильма Михалкова «Раба любви». Мне, тогда студенту, можно было только мечтать, чтобы снять такой фильм. Приезжая сюда, я вспоминаю свою молодость. Но этим я не хочу сказать, что постарел!

Симпатичный ад

«Опиум» – декадентская картина. К ней подходит строчка из одноименной песни «Агаты Кристи»: «И симпатичен ад». Венгерский режиссер Янош Сас экранизировал любимого земляка – Гезе Чата (псевдоним писателя Йожефа Бреннера, 1887–1919). Фильм Саса по другому произведению Чата – «Мальчик Витман» – получил Серебряный приз на ХХ ММКФ в 1997 году. Эта лента тоже достаточно сильная и не менее мрачная.

Фото: Олеся Волкова, film.ru

Место действия – психиатрическая больница на территории монастыря, время – 1913 год. Доктор-фрейдист, морфинист и писатель Йожеф Бреннер (герой носит подлинное имя автора) вкалывает себе все большие дозы, а пишет все меньше. Зато в клинике есть пациентка Гизелла, строчащая денно и нощно. Сначала ее лечил «традиционный» доктор (директор института, еще тот садист!), без психоанализа: электрошоком и душем Шарко. Но в конце концов решил ее сбагрить Бреннеру: может, писатель поймет «коллегу»?

У Гизеллы келья завалена дневниками, где она излагает, по сути, одну проблему. Ее мать восемь лет болела туберкулезом. Ухаживала за ней только дочь. Как-то дочке пришла в голову мысль («Когда на улице подул ветерок, я почувствовала, что в меня вошло зло»), если она будет продолжать сидеть с матерью и дальше, то не успеет выйти замуж. И она перестала кормить мать. Та умерла от истощения. На почве вины у девушки развился комплекс одержимости. Она все время исповедуется в письменном виде, но ее никто не слышит: ни сестры-монахини, ни директор, ни Бреннер.

Последнего больше заботит ее производительность. Гизелла облекает одержимость в поэтико-мистическую форму: «Дьявол каждый день мне предлагает стать его шлюхой». «Верните мне мой мозг!» – кричит она Йожефу, небезосновательно предполагая, что ее разум во власти демонов.

За «нарушение дисциплины» (писательство – первое) настоятельница регулярно отправляет ее в карцер, директор мучает электрошоком. Обстановка напоминают камеру пыток: плоскогубцы, тиски. На механическом колесе (конструкция срисована с «Витрувианского человека» Леонардо) регулярно распинают пациентов.

Самым «хорошим» для Гизеллы стал психоаналитик – он хотя бы выслушивает ее. И стал почитывать дневник девственницы. Пока его не осенило, что он может переписать ее текст от мужского лица и выдать за свой. После укола морфия доктор свою «музу» делает любовницей, но когда она пытается их отношения предать огласке – отрекается от нее.

В финале, распятая, она просит о последней услуге: забрать у нее мозг (раз не удалось вернуть хозяйке). Доктор в переносном смысле уже забрал его, украв рукопись. Но теперь он еще и вскрывает ей череп… Когда в глухой тишине кинозала раздался костяной звук от ударов зубила – половина зрителей зажмурила глаза.

Вот такая славная картина! На главные роли Сас пригласил известного датского актера Ульриха Томсона и норвежку Кристи Стубо. Их игра была абсолютно достоверной.

На пресс-конференции интересно было посмотреть на граждан, создавших такое страшное, но убедительное полотно. На вопрос о кошмарности представленной панорамы Янош заявил: «Все эти почти средневековые кошмары существуют и сейчас. Мир ужасен!»

Мне удалось порасспрашивать Кристи (в этой очаровательной, ухоженной красавице трудно узнать пленницу адской клиники) о работе над ролью. Оказывается, Янош, дабы погрузить актерскую группу в мрачную атмосферу того времени, показывал множество фотографий аналогичных заведений, существовавших в Австро-Венгерской империи.

– А физиологию героини вы списывали с конкретной пациентки, ходили в современные психиатрические заведения? – поинтересовался я.

– Да, – сказала Кристи, сверкнув модельной улыбкой. – Мы были в госпитале в Будапеште.

– И что, его условия содержания были близки представленным в картине?

– Нет, конечно, – засмеялась она. – Там все было гораздо пристойнее.

Верь после этого Сасу!

Интернационал по-турецки

Турция выдала нечто посредине – между югославским хэппи-эндом и венгерским кошмаром.

От турецкой картины с названием «Интернационал» ничего не ожидалось. Разве только было нечто вроде предчувствия, что этот бурный соседский Восток себя покажет. Все-таки успех победителя Евровидения Тархана и вручение Нобелевской премии писателю Памуку обязывали.

События картины нас переносят в 1982 год. В Турции – военная диктатура. Страна напоминает казарму. Свирепствует цензура. Почти тот же застой, что и в СССР, только с военным уклоном.

Главные герои картины, два брата-музыканта (Абузер и Текин), получают список разрешенных произведений (точно как в Союзе!). В список не попадают даже традиционные для турецких свадеб лирические песни: только марши! В фильме противопоставляются музыканты как лица исключительно гражданские – военным.

Цель местного армейского руководства – сделать военный оркестр на основе гражданского. Им даже выдают форму… французской армии.

У Абузера – дочь-красавица. Ее парень – студент-коммунист. Он просит ее переписать «Интернационал» с пластинки на кассету. Мелодию случайно слышит отец. На вопрос, что она слушает, дочь, испугавшись, говорит: «Это классика, типа Моцарта, про весну». Он разучивает понравившуюся мелодию со своим оркестром.

Когда начальство прибыло, оркестр грянул «Интернационал». Их тут же оцепили автоматчики. Комедия обернулась трагедией. Уже в тюрьме на вопрос: откуда он взял эту мелодию, Абузер ответил, взглянув на дочь: «Я ее сочинил…»

Фильм уровня трагикомедий Данелии, с гашековской антивоенной сатирической начинкой. Публика живо воспринимала не только каждую реплику, а каждый актерский жест.

Сокуров о Тарковском

Из внеконкурсных программ особого внимания заслуживает ретроспектива документальных фильмов о Тарковском. Здесь можно выделить фильм Александра Сокурова «Московская элегия» (1988). Взгляд одного крупного художника на другого всегда занимателен.

Сквозная тема творчества Сокурова – метафизика власти. Поэтому его интересовали отношения опального Тарковского с властями.

Сокуров также продемонстрировал трансформации образа самого Тарковского. Оказывается, тот снялся в эпизодической роли в знаковом фильме Марлена Хуциева «Застава Ильича» (1963). Кроме знаменитых кадров с Рождественским, Вознесенским, Ахмадулиной, Окуджавой, публично исполняющих свои вещи, в фильме Тарковский играет некоего дерзящего молодого человека в белой рубашке, до забавного напоминающего Никиту Михалкова из фильма того же года – «Я шагаю по Москве».

Сокуров вольно или невольно обратил внимание на то, что фигура великого русского режиссера-мистика постепенно выросла и перекрыла собой более тогда знаменитых собратьев по искусству.

Из документального фильма сына Тарковского об отце («Воспоминание», 1996) запоминаются советы Андрея Арсеньевича одному парню, закончившему голливудскую школу и собиравшемуся пойти подработать в рекламе. Тарковский ему сказал: «Если ты считаешь, что у тебя нет таланта – иди, если есть – как же ты станешь снимать банку пива?»

Тарковский – наш ответ Уорхолу.

Занавес

Основным отличием и заслугой фестиваля стало то, что на нем было представлено множество достойных работ, в которых ярко показана жизнь провинции разных стран. Штатовская киноиндустрия навязывает, по сути, один сюжет: о карьерном росте и успехе, который в финале должен свалиться на голову главному герою. Фестиваль сбалансировал этот перекос, отразив панораму жизни множества социальных срезов, людей со всех четырех сторон света. С поправкой на «российский центр», находящийся между Западом и Востоком. В картинах показаны не супергерои, а представители мидл-класса, которые борются за существование, но делают это достойно, вызывая сочувствие. К тому же эти персонажи несут с собой массу национального колорита и обаяния («Мужская работа», Финляндия; «Дети СССР», Израиль; «Интернационал», Турция).

А турецкий фильм, с моей точки зрения, – безусловный шедевр. К сожалению, он не был отмечен жюри. Зато оценен (судя по непосредственной реакции зала) публикой!

ПРОДОЛЖЕНИЕ – ЗДЕСЬ

купить книгу можно здесь.

На Главную блог-книги "Философия Вертикали+Горизонтали"