Внимание! Здесь опубликован ознакомительный фрагмент — первые четыре главы. Полностью роман «Кукушкины детки. Семейная хроника» можно прочитать, купив его электронную здесь. Или же бумажную версию — здесь.

Аннотация: Роман-психоанализ «Кукушкины Детки», написанный в 1988 году, это не только живое свидетельствование сартровского тезиса «Ад – это другие», но и его расширение до «Ад – это я». Слой за слоем снимающий с себя ложные одежды унаследованных субличностей и личин герой обнаруживает, что вся его жизнь (и в том числе всё его окружение) состоит исключительно из этих родовых программ и не имеет никакой самостоятельной сути и жизненности. Сумеет ли он найти выход из этого психоаналитического лабиринта?

Авраам родил Исаака…
Быт. 25, 19.

НАЧАТЬ ЧТЕНИЕ >>

Обложка и эпиграф — здесь. Глава первая — здесь. Предыдущая глава — здесь.

К концу этой главы Илья делает неудачную попытку встретиться с Дарьей. Он три часа слоняется на декабрьском морозе у ее дома и, конечно, простужается. Кроме того – постоянно такое ощущение, что его как будто бы кто-то на что-то подталкивает. Уж не те ли Трое из пустыни? И, наконец, Стечкин знакомит Илью с Александрой Моросовой, журналисткой, опубликовавшей недавно статью о таких отщепенцах, как Илья Слепнев.

Ты курица моя и красишь ногти лаком. И обезьяна броски наш. И одеяло, и оранжевый автобус. И бурундук, сундук, шкатулка… Но мальчик – стук. И свечка, и горит она. И освещает. За ящиком не броско мне. Ты топишь печку. Юкакаракрара какаракук. Сторонка моя неистова. Штраф празднуй. Крудил неброси ушел крудаль. А тумбочка стоит и не ушла. Ковер лежит – он самолет. А ставенки лесные. И ставки не нужны. А стул небось стукол. Ну-ку-ку-ку-ку… Уходи, не мешай!

Когда сын Ильи был еще совсем маленьким, ползая по всей квартире в записанных ползунках, подбирая корочки хлеба, упавшие со стола, он иногда заползал и к Илье, чего-нибудь там читавшему или писавшему – очень занятому. Илья немного поиграет с ним, а потом говорит: ну теперь уходи, не мешай. И это было так неприятно Саньке, что в конце концов словечко «уходи» стало для него ругательством. В отчаянии, когда его обидели или когда он ударится и ему очень больно, он кричал: «уходи». Это, пожалуй, для него было именем существительным, заклинанием. А Фаина с Илюшей смеются ласково: дурачок-мальчишечка, глупенький. Ну почему же – глупенький? А если и глупенький, почему родители этому радуются? Почему вы так рады глупости и смеетесь над тем, что невыносимо ему? Уходи… Куда вы его посылаете? (далее…)

Обложка и эпиграф — здесь. Глава первая — здесь. Предыдущая глава — здесь.

Вот краткое родословие Оргианер Фаины Прокоповны, жены Ильи Слепнева. Ее отец был сыном Георга Спрогиса, чекиста, успешно прошедшего все перетряски и чистки истории. Мать, Марата Абрамовна, родилась от репрессированного при Сталине старого большевика Оргианера и Хаи Райзахер, родной сестры упомянутой выше Ревекки Израйлевны. Подробности будут поняты из текста.

Ай, это как раз в революцию пятого года у папы был второй удар. Какой ужас! Папа без котелка бежит с горы вниз вместе с толпой народа. Мама всегда говорила: Израэль, надень котелок. Он с ним не расставался. А тут – галстук сбился на сторону, сюртук весь испачкан. Упал прямо в грязь, когда их разгоняли. А к завтрашнему надо фабриканту Мальцеву автомобиль починить. Папа дал честное слово, но лежит неподвижно. Вот мы все, дети и мама, пошли в мастерскую и всю ночь чинили. А самому старшему из нас было девять лет. С детства внушали ответственность.

Израиль Райзахер был главой Русского судостроительного общества в Николаеве. Таково семейное предание. Шел банкет по случаю спуска на воду линкора «Императрица Мария», который он строил, и тут кстати как раз сообщили, что корабль подорвался. Как так такая… Дедушку положили на банкетный стол среди вин и закусок, и он пролежал неподвижно три дня, силясь что-то сказать. Этого последнего, третьего, инсульта он не пережил. (далее…)

Обложка и эпиграф — здесь. Глава первая — здесь.

В Крыму Илья Слепнев встречает своего старинного приятеля Аркадия Стечкина за последнее время весьма поседевшего преступной своей головой в местах не столь отдаленных. Стечкин вводит Илью в одну веселую компанию, где немало людей замечательных. Особенно стоит отметить Дарью Ахохову с дочкой Машенькой и ее давнего поклонника Олега Давыдова, хроникера настоящей истории. Оборотистый Стечкин предлагает Илье прекрасную возможность подзаработать.

Непонятно, что общего у Дарьи со Стечкиным? Вроде бы крепко стоит на ногах эта женщина. Сфинга в некотором роде – все больше молчит, смотрит. Голос низкий. Прямая и строгая, с характерным лицом горянки. Кабардинка какая-то, что ли? Или черкешенка?

Вечер у моря. Под шелест прибоя славно пьется сухое вино. Разговоры о прошлом, об общих знакомых. Того посадили, а этот женился… Помнишь? Еще бы. Хороший был человек… Постепенно пьянеешь, несешь околесицу… Нинку ты знал? Сейчас в «бутырках» – из эфедрина какой-то наркотик варила… а какие писала стихи… Ну! А пять лет назад ты мне говорил – вспомни – нужен канон, чтобы не расползаться. Да-да, верно, Андрей Белый… А с фаустпатроном под танк под Москвой, если китайцы придут…

Ты вот точно такой же, как провинциальные деятели культуры, знаешь, бывают. Такой же восторженный… И манера говорить у них необычная – до седых волос все эпатировать пытаются. Они еще все такими кружками существуют и постоянно друг друга хвалят. Они хэнии друг для дружки. Кто-нибудь стишок прочтет – все вопят: хэниально! Признайся, ты ведь тоже себя чувствуешь хэнием? (далее…)

Обложка и эпиграф — здесь.

Лето 1985 года. В семействе Ильи Слепнева весной умерла тетка его тещи, Ревекка Израйлевна Райзахер, 1897 года рождения. Отношения между членами семьи с этой смертью неуловимо изменились. В доме происходит ремонт. Все сдвинуто со своих мест. Ничего невозможно найти, и наоборот – обнаруживаются вещи, утраченные много лет назад. Разговоры о будущем. На кухне горы немытой посуды и обед всухомятку в компании мух. Очень жарко.

Люди в звериных шкурах в пещере у огня – картинка из учебника. Огонь – домашний бог, сама жизнь, а в дальнем углу, где пляшут смутные тени, зарыт предок. Туда заглядывать страшно. Это прошлое – его опасно тревожить, но оно тоже здесь, у огня, в наших жестах и разговорах.

Лежа ночью без сна, иногда невозможно понять в темноте, где во времени я обитаю? Сколько мне лет? Кто я – шестилетний мальчик, забытый в одной из тысяч одинаковых комнат среди занесенных снегом пространств, или – шестидесятилетний старик, только думающий в заблуждении своем, что ему сейчас тридцать три года. Неужели это я лежу здесь, рядом со спящей женщиной, чудовищно переживающей свое начавшееся увядание… И уже все известно, что с нами будет – и было? – как потечет эта жизнь в своем русле… Страшно спугнуть очарование – протянуть руку, щелкнуть выключателем, посмотреть в зеркало. Страшно и бесполезно! Ведь если бы шестилетний Илюша увидел в зеркале свое шестидесятилетнее лицо, он бы наверно подумал, что спит.

Еще в апреле появились первые серьезные симптомы – услышал по радио пение Иосифа Кобзона и заплакал. Ночами закрадывались странные подозрения, будто комната, в которой он лежал, безнадежно больна. Она пахла болезнью и корчилась, тихо стонала. Хотелось вскочить, убежать. Куда? Начинался озноб, казалось, по телу ползут насекомые, прикосновение одеяла болезненно раздражало, легкие схватывали воздух, но его не хватало… Тихая паника: тебя заливает потоками пота. Лежишь в теплой луже и умираешь. И снится, как изнутри замерзаешь под яростным солнцем пустыни, а в соседней квартире Маркс сдает экзамен по политэкономии социализма. И с треском проваливается… (далее…)

НАЧАЛО ЗДЕСЬ >>