Когда двери лифта открылись, Принц сначала решил, что ошибся этажом – такая там была темнота. Спустя минуту его глаза немного привыкли, и он различил единственный источник тусклого света в гигантском холле – большое, от пола до потолка, забранное черной шторой окно.

Штора была чуть отодвинута, ее придерживал невысокий плотный человек в целлофановом костюме. Он повернул глаза на Принца, и его профиль попал в узкую полоску света. Лицо Ворона было покрыто густыми иссиня-черными перьями; губы, обведенные темной каймой, переходили в массивный лаковый клюв с крупными ноздрями, из которых с шипением вырывался воздух, а под круглым стеклянным глазом залегли темные круги, украшенные стразами. Вместо второго зиял провал, заросший мелкими черными бусинами.

Примерно так Принц его себе и представлял.

На столе, заваленном бумагами, зазвонил телефон, но Ворон не обращал на него внимания. Он без выражения смотрел на Принца, который стоял голышом напротив лифта, который так и не закрылся. А телефон все трезвонил. Наконец, Ворон словно очнулся, снял трубку – и тут же отпрянул: оттуда, как из душа, брызнул фонтанчик воды.
Глаз Ворона налился смыслом, как окна в домах ночью наливаются темнотой.

– Видите, что вы наделали? Снег тает, – проговорил он. – За это я вас накажу.

– А я вас накажу за то, во что вы превратили Цветной город, – отозвался Принц неприязненно.

– Я просто взял то, что плохо лежит, – развел руками Ворон. Сквозь черные перчатки торчали блестящие когти. – Мне нравится этот Город. Нравится все блестящее. Да, я такой. А чем ты лучше? Ты просто слабее. Тебе Город тоже понравился. Но я взял, а ты – упустил. Вот и все.

– Город наш, – негромко проговорил Принц. – Город помогает нам. Не заметили, что весна пришла? Солнце на каждой улице. Будущее за мной.

– Будущее в наших руках, – ухмыльнулся Ворон. Он стал изображать разных зверей своими волосатыми руками на фоне широкоэкранного плазменного телевизора марки «13 вольт», по которому беззвучно шла комическая программа. Телевизор был цветной. Ладони Ворона, как две летучие мыши, метались вслепую по лицам людей, прилипали и высасывали из них цвет: там, где они прошли, изображение становилось черно-белым.

– Будущее, – хрипло повторил Ворон. – Я знаю, какое оно будет. Смотрю иногда перед сном. Любопытно?

Принц не ответил.

По мановению рук Ворона телевизор погас. А потом начал показывать совсем другие картины.

– Весна переходит снова в зиму. Вместо снега с неба сыплется побелка, – голосом военной кинохроники комментировал происходящее на экране Ворон. – Маляры с угрюмой песней красят небо, на котором висят боевые самолеты. Человечество в вечном трауре: все женщины – вдовы, все дети – сироты, все кошки – серы, вечная ночь. Каждую вечную ночь через Сергород идут танки. А за ними идет-задувает по улице ржавый кровяной ветер, в котором гаснут бледные огоньки окон. Вот это, напротив каждого окна, растопырившее руки – это висит черный кошмар. Вот, посмотри, как ловко он ловит тех, кто пытается убежать. Словно гигантский комар, этот кошмар высасывает жизнь всякого, кто проснулся до света. А свет еще надо сковать. Жители Города каждую ночь погружают свое раскаленное докрасна за день солнце в Электрический океан – закаляют обратно. С каждой ночью оно закаляется все сильней. А если все-таки лопнет, то Город погрузится во тьму, в которой фывы и пролджи будут ковать новый ядерный щит страны, новое красно солнышко. Под землей будет коваться небо. Под землей работают бесконечные людепроводы, приводимые в движение людьми в целлофановых комбинезонах. Их искусственный интеллект заключен в маленькую мультимедийную коробочку на шее. Они смотрят и смотрят бесконечную рекламу силикатных продуктов, не отрывая рук от поручней, беззвучно посасывая комбикорм из автоматических поилок. Ну и конечно, везде и всюду руководят работами мои люди – чиновники в целлофановых скафандрах, подключенных особыми трубочками к подаче государственного воздуха. И всех их чугунным теплом центрального отопления греет чувство, что завтра будет завтра.

– Надеюсь, завтра все будет по-другому, – без особой уверенности сказал Принц.

– Надежды – это непроверенные иллюзии, – возразил Ворон. – Вот, к примеру, у меня сегодня день рождения. На день рождения в Сергороде принято дарить что-нибудь тяжелое. Мальчикам дарят гири, гантели, могут даже штангу подарить. Ну, а если не хотят особо тратиться – можно обойтись и рыболовным грузилом, или, скажем, парой патронов потяжелее. Девочкам дарят ведра, кастрюли, ножи. А я вот тебя заполучил, хотя ты и не подарок.

Принц молчал.

– Жизнь – это линия, по которой рвется время, – продолжал Ворон. – Не оскудеет рука берущего. Почему рубят лес, спрашиваешь ты? Это мечты расщепляют красоту на тонкие лучи света. Каждое дерево грезит о том, чтобы из него наделали стрел. Каждая стрела воображает себя лучом света. А тот, в свою очередь, стремится только к одному: лететь, как стрела, пущенная в цель, сквозь темноту, черную, как земля, из которой растут деревья.

– Город – странное место. Здесь даже облака летят в другую сторону. Здесь оседают слова, брошенные на ветер, и грозы, которые прошли стороной. Город – ступица в колесе, узкое горлышко всемирных песочных часов, через которое можно просыпаться и в ту, и в другую сторону. И мне это нравится. Трещины в стенах прекраснее цветов, молнии в небе красивее деревьев, а один крик радости или боли стоит целой библиотеки стихов. Борьба – вот настоящая поэзия! Свечи пишут ее на черных листах ночи, корабли чертят пенистой тушью на холодной спине моря, птицы, которые не вьют гнезд, могут заполнить все небо одним иероглифом своего свободного полета… Но самое прекрасное – зеркала.

Принц внимательно посмотрел на Ворона. Тот вошел в раж: вырвал у себя из груди несколько перьев, скрутил их в пучок, дунул, плюнул и бросил в Принца. Принц увернулся, но это была всего лишь стрекоза: ожившая стрекоза, которая рывками стала летать по комнате. Когда стрекоза попыталась вылететь в окно, Ворон поймал ее и раздавил в горсти. На пол посыпалась труха.

– Да что ты знаешь о Городе?! – вскричал Ворон, и в его раскрытом клюве затрепетал узкий, остренький язычок. – Город мой, МОЙ!

– Знаешь, – продолжил он более спокойно, – я иногда оставляю машину на стоянке, а сам выхожу под маской, в шесть утра, напялив рабочую целлофановую кепку; добираюсь до станции и, жадно раскуривая первую утреннюю газету, сажусь в подземку, переполненную людьми, которые изрыгают дым… Я люблю людей… Да что там! Я тебе так скажу: Олакрез, ее уже взяли. С поличным. У меня к ней личный интерес. Она нужна мне. Она внучка здешнего бога. ОлакреЗ – ЗеркалО. Дайте мне только зеркало, и я переверну мир! Выверну его наизнанку. Слева направо и вверх тормашками! Тогда мое царство окажется сверху, а Цветной город – внизу, в прошлом, в нижней чашке песочных часов. Под землей. Я вас всех урою, и точка.

– Звезды нельзя держать под землей, – глухо отозвался Принц. – Земля лопнет.

– Мы давно приручили звезды, – презрительно дернув рыжими полковничьими усами под клювом, нехотя вымолвил Ворон и указал на свои бумажные погоны. Оттуда холодным селедочным блеском глянули две желтые звезды, намертво пришитые к целлофановой бурке.

– Звезды дышат темнотой, – продолжил он. – Так я вам покажу темноту. Прикажу закачать в небо миллион кубометров тяжелых воспоминаний, на которых работают наши ГЭС – тут твои звездочки и попадают на землю десятикопеечными монетками. Соберешь их в кулачок и пойдешь куда глаза глядят. Я тебе дело говорю, солдат, так и будет.

– Я не солдат, – буркнул Принц. – Я вообще за мир во всем мире.

– Ну вот и попробуй увидеть игру хотя бы на ход вперед. Ты будешь гвардейцем в почетном карауле на Серой площади, а Олакрез – моей новой секретаршей. Катюшку мои ментаты, похоже, совсем заездили…

Он поднял с рычага черную трубку телефона. Над трубкой поднялся морозный дымок.

– Караул! – гаркнул Ворон.

В дверях лифта моментально появились Первый и Второй.

– Третьим будешь. На площадь его, служить, – пробормотал Ворон, и не глядя, как Принца уводят, отвернулся, жадно раскуривая папиросу, с который сыпались черно-белые искры.

Trackback URI | Comments RSS