Под нижними ветками деревьев, наклонившихся над своими отражениями в воде, вспорхнула птица, черкнула по воде. Круги ряби всколыхнули сонных водомерок.
Заросший кувшинками пруд. Среди ряски – просветы черной воды с водорослями: словно распахнутые окна в запущенный сад. В черном «небе» за окнами, иногда касаясь поверхности воды, плавают толстые, желтые карпы.
Верхушки деревьев чуть колеблются от ветра, а выше – выжженно-голубое небо, этот напроказивший ребенок: рот вымазан белыми разводами сливочных облаков. Его голубые глаза смотрят на землю, и солнце, блеснув в воде, отражается в них едва заметными днем звездами. А луна – бледная, спокойная – отражение лилии, безмолвно распустившейся посреди ватаги выпучивших глаза лягушек.
Жара, пронизанная столбиками мошкары, вьющейся, забивающейся в глаза. На берегу – потрескавшаяся, обнажившая ржавчину табличка – «купаться запрещено».
Одежда с подпалинами нелепо оседает на траве, а я шагаю в воду – раз, другой, уже глубоко, торфянистый ил уходит из-под ног – и ложусь грудью на черноту, опускаю в нее лицо, обнимаю руками прохладное, темное, складываю руки, словно в мольбе, обращенной в глубину, меня выталкивает, но это ничего, всего два-три взмаха, и вот я касаюсь руками дна, оно мягкое, немного страшно, и очень холодно – наверное, здесь холодное течение, а в голове медленно кружится слово «омут», а потом наверх, только бы не коснуться в этой тьме чего-нибудь холодного, скользкого – ленивой рыбины, ужа, коряги, только не трогайте меня, я здесь ненадолго – существо с зажмуренными глазами – я чужой вам, я принадлежу тому цветному миру, где солнце согревает теплую зеркальную пленку воды, затянувшую мое лицо, и капает с ресниц. Скользя пятками и выдавливая между пальцев ног черный ил, выхожу.