На следующий день после необыкновенно суровой бури, которая разогнала всех по домам, привычная для Цветного Города мягкая майская погода внезапно прекратилась – словно выключили свет.

Из закулисных глубин надвинулись на жителей странные декорации: холодные, блеклые ветра вороненой зимы, которых давно уже здесь не видели, с незапамятных времен. Казалось, чья-то рука бросила их, как зловонные коренья, в колдовской котел потемневшего неба. Глухо грянул гром. Воздух потемнел и пустил пар. Небеса загустели, разбухли, повисли, обложили город манной кашей липкого снега, и застыли ледяной аркой – до весны, которая казалась теперь не более чем чахоточным сном.

Первый ветер зимы, грязно-серый, как волосы пьяной старухи, прилетел из-за Бесхребетных гор на костлявых крыльях промозглого утра, и растянул над Городом рваную скатерть тумана. А потом улегся во всю длину небесного стола, вперил в Город невидящий взгляд закатившихся глаз, и застыл. Только серые тучи, словно тяжелые сны, быстро проплывали по его бледному лбу, с которого падали мелкие капли холодного пота.

С Безбрежного моря подуло тяжелым зловонием тухлой рыбы – это поднялось из глубин мертвое, распухшее морское чудище – зловещий спящий корабль. Листья благоуханных городских деревьев зашелестели, словно отзываясь на его призрачный, как звон костяных колокольчиков, зов, и внезапно пожелтели – впервые на памяти горожан. Пожелтели, и сразу стали облетать.

Нечастые прохожие, спешившие по своим делам, замечая эти зловещие перемены, один за другим тревожно замирали посреди улицы, принюхиваясь, прислушиваясь и переглядываясь с одним безмолвным вопросом, обветрившим губы, как мороз: «Что это?»

Со стороны Дремотного леса, повернувшегося колючей хвойной стороной, на Одинокую дорогу вылез, ломая деревья, колкий, как колотый лед, ледяной ветер. Обжигая листья и лица горожан лихорадящим дыханием бескрайних полей Холодного края, что на краю Серого города, пришел – и покатился по улицам, вырастая, как снежный ком.

Прижавшись к стене Часовни точного времени, где его застала эта напасть, Барсук оглядывался по сторонам, не понимая, что происходит.

Меж застывших фигур прохожих клубился, сгущаясь, холодный туман. Листья со стремительно облетевших деревьев валялись неряшливыми грязно-серыми кучами посреди улицы, буквально запрудив ее и не давая пройти. Самого Барсука тут же занесло ими по колено. Вдруг у него в голове мелькнула холодной колкой искоркой догадка – и уже одно то, как она непрошено появилась в его собственной голове, показалось Барсуку чужеродным. С тягостным предчувствием он опустился на колени в кучу опавших листьев и стал их разглядывать.

«Вот этот большой пятипалый листок уже успел посереть, свернуться и засохнуть, и даже покрыться легким инеем», – подумал Барсук, хотя думать не хотелось: было слишком холодно, вместо этого очень хотелось спать. С трудом шевеля озябшими пальцами, Барсук взял лист в руку и развернул.

Это был не листок, а скомканный газетный лист. Бумага была серой и рыхлой, с пятнами черной типографской краски, на которой отпечатались чьи-то пальцы. На странице, словно заголовок газетной статьи, было набрано крупными заглавными буквами только одно слово: «БЕГИТЕ». Барсук поднял еще один листок, развернул: «БЕГИТЕ». Еще один, еще, еще. «БЕГИТЕ», «БЕГИТЕ», «БЕГИТЕ». На всех листьях было одно и то же. «Это не листья, — окончательно сформировалась в голове Барсука догадка, – это листовки».

Все еще стоя на коленях, онемев, Барсук поднял глаза. Его обступила стена влажного холода. Туман сгустился так, что вытянув руку, нельзя было увидеть кончики пальцев. И тут из его груди, пронзив горло болью, вырвался кашель, или крик. Хриплый и бесформенный, он походил больше всего на воронье карканье. Барсук сам не ожидал от себя такого звука – словно кто-то другой, ворон, прокаркал из его рта.

И тут он услышал рядом такой же каркающий крик. Потом еще и еще. Через минуту вся улица, запруженная прохожими и занесенная листьями, неудержимо пронзительно каркала.

Барсук вскочил на ноги, внезапно, как змеей, ужаленный ужасом. У него задрожали колени. С трудом превозмогая рвущееся из груди клокочущее карканье – «уж лучше молчать», пронеслось у него в голове – Барсук пошел прочь, но тут же, через несколько шагов, не выдержал, и побежал, тут же сбив с ног попавшегося ему на пути горожанина. Барсук попытался пробормотать извинение, но спохватился: как бы не каркнуть! – и только махнув рукой, побежал дальше. Прохожий закричал ему вслед каркающим голосом, и Барсук сказал себе – не останавливаться.

То и дело натыкаясь в тумане, густом, как сквашенное молоко, на прохожих, которые кричали «ГРА!» «ГРА!» (Барсук назвал их про себя «граждане»), раздавая с разбегу головокружительные тычки и сполна получая сдачи, Барсук бежал, падал, вставал и снова бежал, отчаянно размахивая руками и попадая кому-то по лицу, в обезумевшей толпе, ревевшей, как река, ослепленная безумием половодья.

Зажимая разбитый нос, из которого хлестало что-то черное, как типографская краска, Барсук бежал и бежал по улицам Цветного Города, который теперь стал Серым.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Trackback URI | Comments RSS