В целом Городе никто не знал времени: стояли единственные городские часы. Помутневший циферблат остекленело смотрел из-под покрытых изморозью стрелок – словно глаз замерзшего в пургу путника. На него с сомнением смотрели голодные заспанные вороны, которые рассеянно кружили вокруг. А торговцы, не знавшие, открывать ли им свои лавки, или пора уже сделать перерыв на обед, глазели на них и чесали в затылке.

На рыночной площади все изменилось: своры людей жгли мусор в дырявых бочках, пахло горелым маслом, гречневой кашей и шаурмой. С горожанами, потерявшими время, говорить было вроде бы не о чем, и Олакрез, которая, не выдержав ожидания, пошла на улицу вслед за Принцем, теперь безуспешно высматривала хоть кого-нибудь.

– Который час? – спросила Олакрез у странного прохожего, который широко, но медленно шагал по улице, высоко подняв голову, но надвинув широкополую шляпу на глаза.

– Час, – ответил он так задумчиво, что Олакрез засомневалась, значило это «час дня» или он просто повторил ее вопрос. Лица человека не было видно из-под шляпы, но Олакрез почему-то поняла, что он уже старик.

– Час пополудни? – переспросила она для верности.

– Час огня, час блудни… Держу пари, теперь всем без разницы. Впрочем, кто поддержит пари в пустом Городе? – Незнакомец пожал плечами и сделал неопределенный жест в сторону толпы. Олакрез взглянула, куда он указал, и люди показались ей полупрозрачными. А может, просто от холода заслезились глаза.

Незнакомец продолжал. – Граждане Серого города не считают минут и дней. Понятие «час», как и понятие «сейчас» для них не существует, «мгновение» – что-то из старого кино. Они исчисляют время так называемыми «трудоцелями». Есть и более абстрактное понятие – «трудодаль». Оно заменяет слово «будущее».

– А чем плохо слово «будущее»? – спросила Олакрез.

– Оно напоминает о культе великого Будто, который учил во всем сомневаться. Такое мировоззрение опасно понижением темпов производства.

– А что производят в Сером городе? – поинтересовалась Олакрез.

– В основном, ничего. Тяжелая промышленность еле сводит концы с концами. Это под силу только самым сильным рабочим, которые работают день и ночь. Когда концы сведены, их покрывают вороненой сталью и погружают в масло, чтобы закалить. Каленые концы широко используются в народном хозяйстве Серограда…

– Но вы-то наверняка знаете, сколько сейчас времени? – настаивала Олакрез, – хотя бы примерно? Моего… м-м… мужа давно уже нет дома, я волнуюсь.

– Это неважно, который час, если время стоит. Мое почтение Принцу. – Человек дотронулся до краешка своей шляпы и, развернувшись на каблуках, зашагал прочь.

Олакрез отозвалась: – Передам, если вернется.

Незнакомец показался ей неуловимо похожим на ее престарелого отца. Того самого, которого у нее никогда не было.

А тот пошел дальше, пробивая себе дорогу в толпе худыми плечами, и сказал вслух, видимо, в раздумье: – Воронье слетелось раньше времени… Попробуй разберись, где причина, а где следствие.

– Следствие? Следствие само знает! – безапелляционным тоном сообщила толстая рыжая торговка. В течение всего эпизода она тревожно нюхала воздух за спиной Олакрез.

Олакрез обернулась, посмотрела на ее красный нос, нависавший над прилавком с морожеными огурцами, и промолчала.

Торговка выпучила глаза и хотела вклиниться в разговор – но не тут-то было: разговора уже и след простыл.

Trackback URI | Comments RSS