В крышах Города, как в осколках зеркала, плывет и отражается небо. Тени испаряющихся на глазах облаков ложатся на лица, колышут занавески на окнах, тают в лабиринте домов, один за другим зажигающих огни. Закатившееся за горизонт солнце словно тянет за собой черный полог. Необъятное око неба темнеет, темнеет, и вот уже в нем проступают тысячи, миллионы зрачков. От будоражащего ветра с моря шерсть Города встает дыбом; искры взлетают из каминных труб. Сквозь тени густого сада доносятся до нас гулкие шаги редких прохожих – дробные, гулкие шаги в темноте. И вот, наконец, город спит. Город, этот большой отель, закрылся на ночь. На столиках у постелей, в стаканах с водой – сладкая апельсиновая горечь погасшего заката. А море дышит лунной прохладой, словно кошка, свернувшаяся клубком на подушке рядом с твоей головой.

Олакрез зажгла лампу, и на стене заиграли причудливые тени. Гордая осанка башен, закутанных в прозрачный шелк тумана. Ветви, а может быть, руки, — словно птицы, парящие в закате, вольные как падающая звезда. Колени, гладкие, как отшлифованные водой камни в полосе прибоя. Водоросли, струящиеся в реке, а может быть, волосы, которые гладит ветер.

Я коснулся ее – и прекрасная, дерзкая птица забилась под моей рукой, распростертая над бушующим, черным, бездонным океаном, который любуется и внимает только ей, неудержимой, прекрасной, расцветающей, как взрыв радости прозрения в стеклянном, замедленном времени мыслей. Оно раскрылось цветком, поцелуем. Тепло между пальцев – маленькое солнце, далекая планета, разрывающая тьму где-то на окраине времени. Я закрываю глаза: в кончиках пальцев – пред-видение, в наполненной пустотой голове – пред-верие. Мы – в преддверии чего-то, что по ту сторону двери.

Мы словно капли дождя, которые ветер смахнул в море – обнимаем все миры, которые еще не родились на свет, и детей, в глазах которых они отразятся: все то, чему еще предстоит быть высеченным из времени. Глаза: бездонные зеркала вселенной, дышащие одной страстью – бесконечно отражать и множить мир.

В Его взгляде – множество зрачков, словно темная туча стрижей, кружащихся в вихре под куполом. Водоворот запятых, разделяющих бесконечность эпитетов. Глаголы непреходящего времени.

Меня удерживает только узкая и горячая рука Олакрез, сжимающая мою руку так, что коротко стриженые ногти впиваются в ладонь. Мы ступаем воздушной тропой, по колено в струящейся радуге. Солнце в блесках звезд освещает дорогу из Города в Город – сверкающую чешуйчатым серебром бесконечную нить блаженства, на которую нанизано все, что мерцает, дыша, в темноте.

Олакрез прижимает меня к себе, но взгляд стремлён туда, куда я не могу заглянуть. Никто не смог бы сейчас проследить за взглядом Олакрез, – туда, куда из ночи в ночь вглядываются звезды.

В вихре видений, как столбе урагана, за пазухой бушующего ветра вселенной, завернувшего нас в свой трепещущий плащ, мы приближаемся к самому краю мира – к тому месту, куда можно долететь только на горящих крыльях души. Этот мир – морская раковина, в которую дуют все ветры, которые родились на свет. А ветер, что принёс нас двоих – ветер с Земли – далеко не самый сильный, но он нравится нам с Олакрез больше всего.

Этот ветер пахнет, как Безбрежное море, шелестящее шелковыми причалами Города. Да вот оно, Безбрежное море. Соленая, жгучая жажда других горизонтов – чувство, которое заставляет биться сердца. Это Луна, повелительница приливов вдохновения, это Солнце, врывающееся в сон солнечным зайчиком осколка волшебного зеркала. Море, которое по утрам выносит на берег гигантских тающих медуз сновидений. Море, играющее фосфоресцирующими водорослями воспоминаний. Безбрежное море – бескрайнее горное плато; барашки, кудрями белоснежной пены горящие на вершинах волн, незнаемой пастухами тропой бредут в забытые долины берегов. Ночи, словно фонарики на мачтах кораблей, ушедших в Безбрежное море – словно маяки, которые показывают, где глубже безбрежность. Рассветы, словно возлюбленные, розовыми раковинами шепчут в уши странников, поднимающихся с песка времени, странников, которым нужно окунуться в безбрежность.

Этот ветер пахнет, как земляника, в густую безлунную полночь выступившая росой на тёмно-зелёных листьях.

Он пахнет, как мерцающая одежда лунатика, который за одну ночь, не открывая глаз, пешком дошёл до Луны – чтобы проснуться уже там.

Этот ветер пахнет, как лес после дождя, когда последние крупные капли падают с неба словно ангелы, отказавшиеся от бессмертия. В пятнистой тени листьев серебряными слёзами скатываются они по душистым волосам елёй, прозрачным пальцем разглаживают чёрные брови берёз, прощальным поцелуем стекают по бледным губам липового цвета, по изящным шеям сосен и нежным предплечьям ив стремятся к земле, и в конце, омыв жилистые стопы дубов, уходят в землю. А пушистые листья малины провожают их долгим взглядом, отмахиваясь от сонных после дождя пчёл.

Этот ветер пахнет, как дышащий горными травами, с ломкой золотистой коркой только что испечённый хлеб.

Этот ветер пахнет, как кожа Олакрез – прямо сейчас, когда птица, расправившая крылья в ее теле, пьёт поцелуями, похожими на глотки, ветер с моих губ, и летит, летит дальше, не в силах утолить жажду свободы. Только сейчас, пока дует ветер, мы – два крыла, раскинутых за спиной духа. Два берега, обнимающих светлую реку. Две створки окна, распахнутого в сад зазеркалья. Два солнечных луча, пронизывающих вечный холод бесконечности, мы летим рядом: малейшее отклонение, и каждый из нас останется в темноте.

Trackback URI | Comments RSS