Продолжение разговора о турбулентности в политике и экономике между Эльмирой Хабиулиной, Олегом Доброчеевым и Олегом Давыдовым. Начало — здесь.

ДАВЫДОВ: Послушай, но ты говорил об оружии. Извини мои замечания, считай их конспирологическим мракобесием. Меня все-таки интересуют механизмы, при помощи которых добиваются таких впечатляющих результатов. Технология современного ценового оружия. Давай к этому перейдем.

ДОБРОЧЕЕВ: Ну, давай. Вот видишь на этом графике (см. предыдущий пост рис.1) две прямые линии как бы медленно растущие. Это коридор естественных цен на нефть. Можно говорить, что в мировой экономике существует некий разрешенный коридор цен энергоресурсов. Дело в том, что помимо элементарной индикативной функции конкретные цены на нефть показывают состояние энергетического рынка на длительных интервалах времени, то есть несут в себе еще и взвешенную стратегическую информацию об устойчивости глобальных социально-энергетических отношений. Кривая цены за последние 30 лет с этой точки зрения свидетельствует о предельно неустойчивом, неуправляемом характере развития современного общества.

ХАБИУЛИНА: То есть цены на нефть отражают состояние общества?

ДОБРОЧЕЕВ: Да, если посмотреть, с ними коррелирует масса всяких социальных показателей. Поэтому эти вот колоссальные колебания цены на нефть, пожалуй, являются наиболее важной в практическом отношении социальной характеристикой нашей переходной эпохи от устойчивой энергетики периода до 70-х годов XX века к другой, не известной пока в своих деталях стабильной энергетике XXI века. Я думаю, лет 30-40 назад мы все незаметно для себя оказались преимущественно не в социализме или капитализме, а в эпохе перехода к новым технологиям общественной жизни, лимитируемым не столько социально-экономическими доктринами, сколько энергетическими ограничениями. В своеобразном энергетическом переходном периоде истории.

ХАБИУЛИНА: Понятно. И вот этот коридор на графике можно интерпретировать как переход. Очень похоже на то, что писал Шпенглер в недавно отчасти опубликованной у нас на Осьминоге книге «Годы решений». Он пишет, что приходит новая эпоха, на место прежних политиков приходят цезари. Буквально: «Чем глубже мы вступаем в эпоху цезаризма фаустовского мира, тем более становится ясно, кто нравственно предопределен стать субъектом, а кто — объектом исторических событий».

ДОБРОЧЕЕВ: Вы знаете, я не Шпенглер в этих делах, я физик. И в этом качестве могу сказать, что этот процесс такой же естественный, как течение реки. Есть перепад высот, есть гравитация, есть русло. Точнее, река находит себе русло, несмотря на все препятствия.

ХАБИУЛИНА: Но реку можно перегородить, пустить по иному руслу…

ДОБРОЧЕЕВ: Вот именно. И вот эти вот ценовые всплески на графике – как раз и есть результаты столкновения с препятствиями. Уж не знаю, искусственными плотинами или естественными камнями. Думаю, бывает и так, и так. Нам важно знать, что в таких точках наблюдаются явления турбулентности, которые я, как физик, занимающийся социальными процессами, и описываю.

ХАБИУЛИНА: Формулами?

ДОБРОЧЕЕВ: Да не обязательно. То есть, считаю я, конечно, по формулам. Но ведь результаты все равно приходится как-то интерпретировать.

ХАБИУЛИНА: Хорошо. Объясните, что такое турбулентность.

ДОБРОЧЕЕВ: Турбулентность – это процесс вихревой самоорганизации большой совокупности частиц различной природы, которая сопровождается образованием временно устойчивой структуры. Близко к турбулентности понятие хаоса, которое является одним из крайних состояний турбулентности.

ХАБИУЛИНА: Ага, значит, речь об устойчивых структурах, которые вы и описываете математически, а потом интерпретируете в терминах социальных наук.

ДОБРОЧЕЕВ: Приблизительно так.

ХАБИУЛИНА: А вот скажите, бывший глава Федеральной резервной системы США Алан Гринспен недавно выпустил книгу мемуаров под названием «Эра турбулентности». В этой книге под турбулентностью он имеет в виду то же самое, что и вы в свой книге «Пятая Россия»?

ДОБРОЧЕЕВ: Не могу знать. Я не читал этой книги.

ХАБИУЛИНА: А я читала. Он там, например, пишет: «Я сожалею, что из-за политических соображений никто не говорит вслух о том, что и так всем ясно: основной причиной этого военного конфликта является нефть».

ДОБРОЧЕЕВ: Ну, это банально.

ХАБИУЛИНА: Но за эту банальность он получил гонорар в восемь миллионов долларов еще до выхода книги.

ДОБРОЧЕЕВ: Это не за книгу, это за то, что он 18 лет руководил Федеральной резервной системой. Ведь он был ее лицом. Скажет только слово «спад», и, пожалуйста, все мировые рынки – в штопор. Он сам по себе был фактором турбулентности. Поэтому, наверно, и назвал свою книгу «Эра турбулентности». Шутка. Я, правда, не знаю, что он имел в виду.

ХАБИУЛИНА: Ладно, не буду вас смущать. Просто я знаю, что термин «турбулентность» в обиход российских аналитиков вы ввели где-то в начале 90-х годов, когда анализировали для правительства такие явления, как «Черный вторник» и прочее. Хотелось определиться с приоритетами.

ДАВЫДОВ: Да Доброчеев у нас вообще звезда западного небосклона. Ты спроси у него про Оранжевую революцию – откуда этот термин взялся? А я скажу. Это название статьи Олега Викторовича в журнале Виталия Третьякова «Мировая Энергетическая политика». Вышла в апреле 2002 года и буквально так и называлась: «Накануне «Оранжевой революции». А потом уж эти все Бжезинские и прочие осьминоги использовали термин. Точно также и с турбулентностью. Что, неправда, Олег Викторович? Могу процитировать.

ДОБРОЧЕЕВ: (смеется) Да ладно, не надо.

ДАВЫДОВ: Только сдается мне, что ты имел в виду ядерную энергетику – цвет подходящий. А эти козлы на Западе тебя так буквально и поняли: устроим ка на Украине новый Чернобыль, на сей раз политический. Вот там сейчас и идут процессы полураспада. Ладно, ладно, не злись. Я тоже шучу. Ты мне вот лучше скажи: не получается ли так, что твои расчеты не просто воруют, но еще и применяют против нас с тобой. Ты, значит, построил теорию, а они ею пользуются, чтобы ронять нашу же экономику.

ДОБРОЧЕЕВ: Ну, это они и сами могут посчитать.

ДАВЫДОВ: А ты уже посчитал, что с нами будет из нынешнего кризиса цен на нефть?

ДОБРОЧЕЕВ: Конечно, вот график (показывает еще один график – рис. 2.) Кризис элементарный. Качественный кризис. Я давно знаю, что он будет, я только еще не знаю, что именно будет. Тут как бы продолжение предыдущего, с небольшим его захватом. Начальной точкой можно считать 11 сентября 2001 года, тогда начались новые игры, новый этап. После того теракта было вначале замирание экономики, а потом началась война в Афганистане, и цены на нефть резко пошли вверх.

ХАБИУЛИНА: А почему он так странно выглядит? Вроде цены сейчас растут стремительней, чем в предыдущие кризисы, показанные на предыдущем графике?

ДОБРОЧЕЕВ: На этом графике цены на нефть даны в логарифмической шкале. Видите, отчетливый коридор. Это только начало, 5 лет, экономика большими масштабами оперирует. Я говорю о качестве – как только кривая перескакивает коридор, будет война, или не война, а спад производства, стагнация мировой экономики. В определенный момент можно красиво так уронить: со 100 до 60, 50 – это как «Черный вторник». Тогда Геращенко выгнали, а тут можно и президента выгнать, любого, и американского тоже. И тут все варианты эквивалентны: хочешь, выбирай войну, хочешь, роняй доллар, хочешь, еще что-нибудь. Это как 11 сентября, ситуация тогда была похожа – история выбирает вариант с разрушением и войну в Афганистане.

ХАБИУЛИНА: Но ваш коридор идет куда-то к 100 долларам. Когда ждать краха? Когда будет 100 или 120? 100 долларов только психологический порог?

ДОБРОЧЕЕВ: Все будет своевременно. Я не знаю, как я конкретно ничего не знал про 98 год, не знал про приход Кириенко, про дефолт. Знал только, что это переломная точка. Я ее посчитал.

ХАБИУЛИНА: А почему коридор на этом графике начинается только в 2001 году?

ДОБРОЧЕЕВ: 2001 год 11 сентября, резкое падение цен на нефть, люди не вкладывают деньги. После этого начинается новый цикл.

ХАБИУЛИНА: А что сейчас?

ДОБРОЧЕЕВ: А сейчас некоторым особенным людям нужны большие изменения, на этом делаются большие деньги, нужны сильные изменения два раза. Есть коэффициент мультипликации, Деньги, вложенные во время, увеличиваются в 5 и более раз. А на изменении в 5-10 или 2% много не заработаешь, можешь до 6% дойти – скукота. У тех, кто играет в эти игры, у них своя логика. Они знают, что мальчики Блэры и Буши сидят у них в приемной и ждут решения нефтяного клуба, что им скажут: « Нам все равно, куда вы пойдете в Афганистан или Ирак, но придется». Как только цены опустились, вам придется что-то делать, это закон. Как только сюда пришли, к этой цене, придется делать что-то экстраординарное. Они дергают, доводят до крайности, их игра довести до крайности, как в двигателе внутреннего сгорания. Поршень должен сжать до предела, а потом смесь взрывается. Мы дожали, сняли свои бабки, а потом процесс – делайте, что хотите.

ХАБИУЛИНА: Так, давайте я попробую сказать, как поняла вас. Получается, что график показывает кризисные точки, где можно сделать большую игру. Одна из этих возможных точек – выход цены на нефть из допустимого коридора – 100 долларов за баррель. Если в этот момент удачно провести игру – сначала скачок, потом сброс – крупные игроки, собственно и делающие игру, вложенный капитал увеличат в несколько раз. Если есть силы, заинтересованные в стабильности, они для погашения колебаний должны вбросить огромные средства. Если этого не сделать, неизбежен период стагнации, когда люди бояться вкладывать деньги куда бы то ни было. И для начала нового цикла необходимы будут экстраординарные меры, например, война.

ДОБРОЧЕЕВ: Ну, примерно. Но только это все интеллектуальная интерпретация, интересная, может быть, умным людям. А есть кондовая реальность, Эта игра чисел с резким ростом цен на нефть (причем заметьте, что цены эти фьючерсные, по ним реально пока никто ничего не покупает), – эта игра нужна только для одного – чтобы американец мог сесть в машину и залить бензин столько, сколько ему нужно. Вы видели когда-нибудь реальный график изменения цены на бензин в Америке? А вот посмотрите, это из книги Дэниела Ергина «Добыча». Этот график не учитывает последних лет, но на нем все очевидно: несмотря на все кризисы цены на бензин стали меньше, чем до кризиса. А у нас, в нефтедобывающей стране?

Наша нефть реально продается на Запад за минимальные деньги, потому что люди, которые ее перекачивают, они же все знают про себя, кто они на самом деле, и поэтому они заинтересованы перевести деньги в надежное место. И им позволяют. Но все деньги оседают в Федеральной резервной системе, то есть нефть уходит, и деньги остаются там же, потратить их никто не даст. Абрамович – вопиющее исключение. Он единственный, кому позволили вложить деньги не только в яхты и предметы роскоши, а и в эксплуатацию западного жителя – Челси бегает во славу Абрамовича.

ХАБИУЛИНА: Олег, ну вы идеалист! Неужели вы думаете, что Абрамович существует?

ДОБРОЧЕЕВ: А что?

ХАБИУЛИНА: Да он такой же зиц-председатель Фунт, как и все остальные.

ДОБРОЧЕЕВ: Не знаю. Но эта публика качает туда нефть практически бесплатно, деньги никогда не вернутся, и им платят фактически несколько процентов на расходы.

ДАВЫДОВ: Боюсь, что ты еще более испорченный исследователь Осьминога, чем все мы здесь, в Осьминоге, вместе взятые.

ДОБРОЧЕЕВ: Да брось ты, я только физик.

ХАБИУЛИНА: А я, кстати, вдруг поняла, что такое турбулентность? Это знаменитые 136 тактов вступления к «Золоту Рейна» Вагнера.

ДОБРОЧЕЕВ: Вы хотите сказать, что нефть – это черное золото?

ДАВЫДОВ: Обижаешь Эльмиру, она у нас девушка тонкая. Она хочет сказать, что в этом вступлении слышен хаос, из которого рождается мир. А мир – это страсти, в том числе вокруг золота, нефти, доллара. Я думаю, это будет понятно, когда мы выставим на Осьминоге текст Алексея Лосева, толкующий Вагнеровское «Кольцо нибелунга». Прочитав его и осмыслив, можно будет потом выслушать эти четыре оперы подряд и пережить сегодняшний кризис в звуке.

ДОБРОЧЕЕВ: Зачем?

ДАВЫДОВ: Как зачем? Разве плохо воспринимать трагедию пошедших вразнос цен на нефть непосредственно – ухом, печенкой, диафрагмой. Все лучше, чем только желудком. Вагнер может нас примирить с действительностью, помочь пережить ее эстетически.

ХАБИУЛИНА: Ты все шутишь.

ДАВЫДОВ: Нет. Я просто вижу всех этих Гринспенов как нибелунгов. И понимаю, что Федрезерв работает исключительно под музыку Вагнера и по алгоритмам Доброчеева.

А теперь послушайте музыку Вагнера. Начало «Золота Рейна» — тишина, в которой нарастает звучание турбулентности: