Предыдущий фрагмент текста Ллойда де Моза здесь

Когда я закончил заново анализировать свой исторический материал, мне уже было ясно, что убийство (впрочем, иногда и спасение) «невинных младенцев» во время войны было не просто побочным следствием войны, случайностью. Напротив, дети составляли сердцевину фантазии войны. Посмотрите, как часто войны начинались «потрошением беременных женщин» врага, турецкими ли штыками, деревянными ли кольями красных кхмеров. Посмотрите, как часто войны завершались миссиями по «спасению детей», было ли это «детским мостом» в Америку из Вьетнама или нацистскими Лебенсборн-проектами в Европе, когда дети из оккупированных стран подвергались измерению специальными инструментами типа акушерских и отбирались по признаку расовой чистоты — одних убивали, других признавали истинными арийцами и отправляли в Германию на воспитание.

Посмотрите, как часто убийство детей — как, например, в процессе Келли — становится в эмоциональном смысле поворотным пунктом войны. Обратите внимание, осознав, что американцы действительно убивали детей (что они, конечно, делали всегда), общественное мнение стало отрицательно относиться к войне. Как обнаружил Фодор в исследованиях снов о рождении и как вывела Мелания Кляйн из клинической практики, выход из родового канала при рождении связан с одновременным внедрением в материнское тело. Слияние этих двух фантазий и составляет сущность фантазии, отождествляющей войну с родами, в соответствии с которой страна должна подвергнуться оккупации, чтобы вырваться из «окружения», а страна-оккупант испытывает потребность в контроле и уничтожении плохих детей в материнском теле, ненавистных конкурентов, ущербное содержимое чрева. Плохие дети — содержимое чужой страны, и их следует удалить, а может быть, спасти.

Такой взгляд продиктован не только моей приверженностью теории Кляйн. Исторический материал полон подобной символики. Например, Гитлер начал вторую мировую войну не только потому, что чувствовал потребность Германии в «лебенсраум», жизненном пространстве, но и потому, что считал необходимым спасти хороших (немецких) детей в соседних государствах и убить плохих детей (еврейских, польских и т. д.). Образ матери, связанной узами кровного родства с детьми, которых надо спасти, ясно виден в словах Гитлера из «Майн кампф»: «Немецкая Австрия должна вернуться к великой матери Германии, и не только по экономическим соображениям разного рода… Общая кровь принадлежит общему рейху. Пока германская нация не может даже собрать в единое государство своих собственных детей… она не вправе думать о колонизации…»

Но помимо тех немногих хороших детей, которые заслуживают спасения, существует скверное большинство, ненавистные жильцы материнского тела, которые должны быть ликвидированы. В самом деле, те же газовые камеры, служившие целям геноцида, первоначально (в начале 1939 г.) использовались для уничтожения психически больных и увечных детей, и лишь два года спустя в них стали загонять евреев и других, которые были все равно что плохие дети. Скверными детьми они стали вследствие сброса эмоций, описанного выше, в разделе о внутренних и внешних уборных. В конечном итоге ребенок должен умереть, и современные войны удовлетворяют детоубийственные импульсы человечества не менее эффективно, чем детские жертвоприношения и убийство детей в прошлом.

…Я очертил новую проблему, составившую важную часть новой теоретической структуры, которая, чувствовал я, будет плодотворна и поддается эмпирической проверке. Теперь я мог задать целый ряд новых вопросов, например: почему национальные проекты в одни моменты истории вызывают в лидерах чувства, связанные с рождением, а в другие моменты не вызывают? Посредством чего передаются эти проекции? Являются ли образы, связанные с рождением, защитой от других психических состояний руководящих групп или наций? Бывают ли войны, не подчиняющиеся парадигме рождения, и если да, то какая символика приходит на смену родовой? Имеем ли мы здесь дело с разными моделями эволюции военной символики? Почему групповые фантазии разворачиваются с такой преувеличенной медлительностью: оригинальный процесс занимает часы; те же образы в сновидениях уплотняются в несколько минут; групповая фантазия воплощается в течение месяцев и лет?

____________
Про «национальные проекты», связанные (в частности, в современной России) с повышением рождаемости, а также и про прочие мероприятия мирного времени, необходимые для грядущих массовых жертвоприношений детей, мы еще успеем поговорить. А сейчас о вопросах, которые сам себе задал Ллойд де Моз. На некоторые из них он в дальнейшем ответит вполне удовлетворительно (и мы через некоторое время запостим эти ответы на страницах Осьминога). Но все-таки главный вопрос состоит в следующем: как это так получается, что вдруг в определенные моменты спокойные мирные толпы вдруг возбуждаются и начинают толкать своих лидеров к неизбежной войне (массовому жертвоприношению)? Почитав другие тексты де Моза, мы увидим, что он объясняет это тем, что все люди были рождены. То есть – испытали страшные муки, пройдя через родовой канал. И именно полученная при этом родовая травма (термин Отто Ранка) заставляет их вести себя так, как описано в вышеприведенном тексте.

Пока в предварительном порядке можно только сказать: некая инстанция воздействует на человека через психологические структуры, возникшие в его душе в результате полученной в процессе рождения травмы. Мы здесь называем эту инстанцию Осьминогом. А насколько она действительно внешняя и каким образом включает одновременно у миллионов, может быть, людей внутренние психологические структуры, возникшие в муках появления индивида на свет, – это вопрос особый и требующий специального и весьма тщательного расследования. Именно этим мы и занимаемся на страницах блог-книги Осьминог.
Admin

еще один текст Ллойда Де Моза в Осьминоге.