Начало — здесь. Предыдущее — здесь.

И вот для чего решил использовать нашу богиню остроумнейший майор авиации: когда реакция сама собой затухнет, и тарелка наполняется жидкостью, сокрывающей священное сопряжение неба и земли на дне ее, двери открываются и является Марина Стефанна в своих веревчатых сандалиях, выполняющих, очевидно, какую-то магическую роль. Она идет, медленно приближаясь к тарелке, и вот уже мужская плоть вновь воспрянула духом, взыграла, развеселилась; и вот уже все расступились, образуя круг, и только Марина Стефанна с Ковалевым идут в сретенье друг другу и встречаются, как раз над чашей — в полной тишине. Но как только они, вытянув руки, касаются друг друга, раздаются клики ликования, все благоговейно целуются (и майор с богиней — тоже).

Интересно при этом заметить, что фал патриарха на всем протяжении мистерии ни разу даже не шелохнется — так совершенна душа майора.

Но уже из круга верующих с достоинством выходят четыре атлета, четыре самых сильных миста и, подойдя к тарелке, подводят свои ужасающие уды под специальные приспособления на ней. Тарелка натужно вздрагивает и, медленно отрываясь от алтаря, парит, поддерживаемая сверхчеловеческим, сверхъестественным усилием напрягшихся тарелочников. Под пение иерофантов священный сосуд торжественно проносится по кругу и вновь опускается на алтарь, после чего начинается причастие: женщины по очереди подходят к удобно расположенной чаше и приседают в нее.

Но Марина Стефанна с майором уже незаметно исчезли, скрывшись в соседней комнате.

***

Впоследствии я убедился, что в натуре все это выглядит не так уж и дико, но в устах узколобой богини…

— И это вы называете жить с ним? — спросил я саркастично. Непонятно, что в этом такого сногсшибательно-ужасного для Марины Стефанны? чем так уж она здесь поражена? — Вы ведь не один раз с ним таким образом «жили»?

— Не один, но дело не в том — я ведь пошла на это, надеясь… а он все никак. И вот как раз в тот вечер, когда вы у меня побывали, мне звонят — назначено собрание. Я не могла не пойти. Когда началось причащение, мы с ним ушли в другую комнату, одни… и сели на диван… Ой, я не могу! Ну, в двух словах: я не выдержала… я его взяла за… вы понимаете?.. — первый раз!.. ведь что-то мне надо было сделать!?! — я была в таком состоянии… это мучительно! — вы понимаете? — и… как рассказать!?. Я его взяла, а он вдруг встал…

— Ну и прекрасно!

— Да, Ковалев же, господи!

— Ну?

— Ну, встал и пошел… а я осталась… вам этого не понять…

— Нет, я вас прекрасно понимаю, почему же не понять? — такое разочарование. Вы ведь в тот вечер тоже меня оставили с носом, — сказал я, злорадствуя.

— Да нет!.. — не перебивайте меня, вы ничего не поняли. Он ушел, а у меня осталось — понимаете? Вы понимаете, что я испытала? Он, слова не говоря, вышел, а я держу в руке! Вы понимаете — что?!.

— Что?.. Неужто? И что же вы с ним делали?

— Как что? — я упала в обморок.

— Ну и правильно. А он?

— Смеетесь, а я очнулась только здесь…

— А где же этот?

— Кто?

— Ну то, что вы боитесь назвать своим именем.

— Не знаю — может, в молитвенном доме?

— Так поезжайте скорей!

— Хам, — сказала она обиженно, поправила простыню и вышла.

И бог с ней.

Продолжение