Начало — здесь. Предыдущее — здесь.

Мы вошли в квартиру, которую совсем еще недавно я видел во сне. Софья дала мне смолоть кофе, и, вращая мельницу, я нес всякий вздор. Софья тоже что-то такое говорила — мы знакомились.

Кофе вышел отличный! — это было как раз то, что нужно мне было для окончательного возвращения в колею, — он ударял в голову, и я пьянел его крепостью, все поглядывая на Софью, присевшую на диванчике с чашкой в руке. Она объясняла, как надо для гадания пить кофе, как, выпив, «грамотно» перевернуть чашку на блюдце, как сосредоточиться. И я пил ее голос, вбирая в себя его колебания, настраивался на них, вибрировал ими, растворялся ими в себе.

Я выпил свою чашку, перевернул ее, поставил на блюдце. Мы подождали, пока отпечаток кофейного моего сна не просох, и вот уже Софья берет в руки чашку. Она долго всматривалась в ее глубину, вертела ее так и сяк, несколько раз покосилась на меня подозрительно, а потом вдруг спросила:

— Все у вас в порядке? — что-то уж больно черно на дне — а?

— Вроде все… есть, впрочем…

— Есть, есть, — усмехнулась она и вновь углубилась в узоры. Наконец начала так: — У вас нет никакого, то есть абсолютно никакого интереса к внешней жизни. Были раньше какие-то устремления, но теперь то быльем поросло, и по этим следам уже почти невозможно ничего сказать. Вы удушили в себе все, что не связано с вашей личной жизнью, а были бутоны, из которых могли бы вырасти… Вы могли стать кем угодно: изобретателем, художником… я не знаю — могли бы сделать хорошую карьеру. И люди раньше так и смотрели на вас — вы подавали им какие-то надежды. Теперь уже нет! Вы, собственно, кто по профессии?

— Я кончил физтех, но это было давно.

— Вы что же, физик?

— Да нет…

— Скрытничаете. Еще должна вам сказать, что вы очень сухой человек — вы, быть может, даже никогда и не плакали, а если и плакали, это были холодные слезы — вода. Вы не способны и смеяться. Да, но я забыла сказать: в той вот внешней жизни прорастает что-то — вы вернетесь к людям… Вам придется пробиваться назад через какую-то толщу, и вы изберете средний путь — вы будете хитрить, чтоб вас поняли и приняли. Впрочем, иначе вы и не можете — прямые дороги не для вас…

Я молча дивился тому, что она говорит, и, хоть было это, может быть, не совсем правильно, все же — так разделать мое прошлое… И этот тон! Софья сидела прямо, быстро покачивала ногой, перебирала руками чашку и раздувала ноздри, как гончая, взявшая след. На виске у нее трепетала нервная жилка, — жилка, которой так хотелось коснуться губами.

— Но зато в вашей внутренней жизни, — продолжала она, — наворочено слишком уж… Гора, которую венчает человек с посохом. Человек этот — вы. Посмотрите, как у вас фигура похожа.

Я встал, пересел на диван, из-за ее плеча стал всматриваться в плетенье струящихся линий.

— Это, скорее, одинокая сосна на утесе, чем моя фигура, — сказал я. Софья резко обернулась, обдав мои губы волною волос:

— Уж позвольте мне самой знать, что я вижу.

— А вы знаете, что сейчас я вдруг увидел? Смотрите: вот отсюда растет дерево с плодами (вот с этого пригорка, — показал я), — а вот женщина срывает плод и подает его коленопреклоненному мужчине. Согласитесь, что это не выдумка.

— Действительно, что-то такое есть, — нехотя согласилась она, — но ведь это же то, что вы сами хотели бы видеть. Нельзя, — добавила она, задумчиво глядя в чашку, — гадать самому себе. Сидите тихо, не мешайте, — и продолжала: — Вы хитры, вы всегда готовы выдумать каверзу. Вы попираете ногами женщину, даже девочку. А, может быть, куклу?

— Куклу.

— Но, все равно, очень много женщин. Вы — Дон-Жуан. Кстати, кто вам связал этот свитер?

— Купил в магазине.

— Угу. Ну, так вы нечестны и способны украсть. Правда это?

Продолжение