Начало здесь. Предыдущее здесь.

Кухня мифотворчества: как создавалась легенда о призвании варяжских князей

В староязыческие времена власть князей обычно объясняли их божественным происхождением. Летописцы-христиане, естественно, не могли признать государей Руси потомками Даждьбога, как это, по старинке, иногда делали придворные певцы-сказители (125). Чтобы исторически обосновать политические права киевских государей, авторам «Повести временных лет» пришлось немало потрудиться, создавая соответствующую версию появления самого института княжеской власти на Руси. В рамках такой версии надлежало разделить правителей и подданных непреодолимой чертой. Иначе невозможно было бы доказать, что одни предназначены властвовать, а другие должны беспрекословно повиноваться.

Для начала надо было исследовать родовые корни правящей династии.

В распоряжении великокняжеских летописцев имелось множество письменных материалов разного происхождения: исторические труды греческих авторов, русские летописные тексты, созданные ранее, какие-то записи отдельных преданий старины. Следовало разобраться в этой массе, где различные сообщения об одних и тех же событиях нередко противоречили друг другу. Самыми надежными ориентирами в таком деле могли служить подлинные документы из великокняжеского архива, к которым допустили ученых книжников, ввиду особой значимости исполнявшейся ими работы.

Старейшими из таких документов были договоры с греками, которые неопровержимо свидетельствовали, что был такой князь Игорь, а до него Олег. Этот Олег в договорах 907-912 гг. был назван великим князем, а кое-где в текстах имел титул пониже – светлый князь. То есть, он был де-юре вторым лицом государства, исполявшим обязанности первого лица во взаимоотношениях с иностранными партнерами. Такой тонкости летописцы не заметили и признали Вещего Олега полноправным государем. Но что было до Олега, и кто был отцом Игоря?

Имевшиеся в распоряжении летописцев тексты новгородского происхождения (Иоакимовская летопись или какие-то материалы, с ней сходные по содержанию) утверждали происхождение Игоря от некоего Рюрика, внука некоего Гостомысла – будто бы новгородского князя. Данная версия была крайне неудобной для ученой киево-печерской братии. Неизменные патроны монастыря, князья Изяслав и сын его Святополк могли предъявить новгородцам длинный счет обид. Новгородцы не слишком тепло отнеслись к Изяславу в 1052-1054 гг., когда он княжил на берегах Волхова, зато симпатизировали изяславову гонителю Святославу Ярославичу Черниговскому и его сыну Глебу Святославичу. У Святополка Изяславича, получившего новгородское княжение в 1078 году, отношения с горожанами не сложились вовсе. В 1088 г. он даже был вынужден поменять столицу Северной Руси на захолустный Туров. А когда Святополк уже стал великим князем, новгородцы в самой оскорбительной форме отказались принять к себе его сына. Таким образом, новгородская знать везде и всюду проявляла неуважение к старшей ветви Ярославичей.

Как при этом можно было отнестись к тексту, из которого следовало, что весь род княжеский – суть потомки каких-то князьков из Приильменья? Если бы летописцы это приняли, они фактически признали бы правоту новгородцев в их своевольстве. И немалая часть бояр из новгородского Славенского конца могла бы смело заявлять о своем родстве и родовом равенстве с великими государями Руси. Повеличаться же всячески новгородцы умели во все времена. Недаром их любимый городской герой, ушкуйник Васька Буслаев в тексте одной из былин именовался «старославенским князем Василием Богуславьевичем» (126).

Между тем, летописцам предоставили из княжеского архива еще один древний пергамент, по которому шли рунические знаки (употреблявшиеся скандинавами до перехода на латиницу). Хранители архива должны были знать, что это – очень важный документ, но вряд ли сами могли его прочитать. Необходим был переводчик, и такой наверняка нашелся. Им мог стать, например, кто-нибудь из приближенных норвежского принца Симона, прибывшего на Русь во времена Ярослава Мудрого и ставшего воеводой у князя Всеволода Ярославича. Среди многочисленных земляков принца, явившихся с ним в Киев (до 3000 человек по данным Киево-Печерского патерика) вполне мог оказаться знаток древнего скандинавского письма. Но и с такой помощью разобраться в тексте древнего (и вряд ли идеально сохраненного) документа было, по всей видимости, непросто.

Летописцам ценный документ, надо полагать, выдали ненадолго, вероятнее всего – только для просмотра и копирования, без выноса из места хранения. Знаки с древнего пергамента должным образом скопировали и транскрибировали славянскими буквами. Для этого приглашенному знатоку рун должно было хватить одного светового дня. Гораздо медленнее могла идти работа по переводу и анализу текста, представлявшего собой договор жителей Ладоги с неким Рюриком. Таким образом, имя старинного новгородского князя всплыло заново. В соответствии с языком древнего манускрипта, Рюрика признали князем «от рода варяжского». Кроме того, переводчики и интерпретаторы документа обнаружили буквенные конструкции, которые определили, как имена Трувор и Синеус. Так появилась на свет троица братьев-князей, названных основателями Русского государства.

Фигуры Рюрика, Трувора и Синеуса составили ключевое звено династического мифа, созданного летописцами. Согласно этому мифу, предки великих князей пришли на Русь, уже имея княжеское звание. Далее, естественным образом, выстроилась цепочка основополагающих тезисов. Рюрик и его братья были самыми первыми князьями. До них не было ни князей, ни государства. Имелись только разрозненные славянские племена. Эти племена были вынуждены платить дань иноземцам – варягам на севере, хазарам на юге.

Сюжет о дани, платившейся варягам, возник после переработки первой части новгородского предания, повествовавшего о нападении скандинавских викингов на Великий Славенск. Эту часть отделили от второй части, где говорилось об изгнании варягов. В промежуток вставили сообщение о дани, которую будто бы в то же время (означенное 859 годом) платили хазарам поляне и их поднепровские соседи. Для пущего правдоподобия указали нормы хазарских требований (взятые, быть может, из практики великокняжеского налогового ведомства): «по беле (серебряной монете) и веверице (белке) с дыма (домохозяйства)». Данное сообщение – очевидный вымысел, и при том достаточно грубый. Ибо для реализации подобной системы данеобложения хазарам пришлось бы держать в славянских землях постоянный штат наместников, сборшиков дани, учетчиков и т.д. Реальная политика каганата по отношению к вассальным землям была, наверняка, гораздо проще: с каждого подчиненного племени они могли требовать некий общий объем ресурсов, определявшийся платежеспособностью данников и степенью их зависимости. С Киева и Поднепровья хазары уже в первой половине IX века никакой дани не получали.

Таким образом, текст, датируемый 859 годом, был сознательно выстроен так, чтобы показать бедственное положение восточнославянского социума накануне прихода варяжских князей. Следом поместили сюжет, сверстанный методом избирательного цитирования старинных текстовых отрывков об изгнании варягов в 862 году и о последовавших затем событиях, среди которых летописцы особо выделили сообщение о раздорах между родовыми корпорациями ильменских славян. Затем вставили эпизод с призванием Рюрика и его братьев. Этой легендой (сочиненной летописцами по итогам их анализа вышеуказанного договора Рюрика с ладожанами) заменили исходное повествование о том, как назначался наместник Гостомысла в завоеванной Ладоге. Вероятно, в несторовой редакции «Повести временных лет» предшественник Рюрика еще фигурировал, хотя и без наименования князем (Гостомысла упоминает связанная с данным текстом Новгородская первая летопись). В окончательном варианте ПВЛ (отображенном в большинстве из дошедших до нас летописных текстов) об указанном древненовгородском правителе уже ничего не говорится. В соответствии с политической практикой своего времени, летописцы «расселили» найденных ими варяжских князей. При этом старший, Рюрик получил Ладогу (а в позднейшей версии сразу же сел в Новгороде). Трувора и Синеуса определили, соответственно, в Изборск и Белоозеро. В тексте Нестора, видимо, еще сохранялись какие-то отзвуки событий 864 г., когда Рюрику пришлось силой утверждаться на новгородском великом княжении. Несторов продолжатель все окончательно загладил, упомянув лишь о том, что после смерти братьев Рюрик правил единолично.

Получилось что-то вроде спроецированной в прошлое схемы политического устроения Руси в начальную эпоху триумвирата Ярославичей, когда главенство старшего, Изяслава, еще никем не оспаривалось. Своего рода модель «правильных» отношений между старшими и младшими в составе княжеского рода.

Древняя история поднепровских славян в ПВЛ была ограничена несколькими эпизодами, между которыми образовались логические провалы, не слишком аккуратно заделанные авторскими рассуждениями. За легендой о Кие и его братьях, конец которой сознательно обрезали (чтобы не упоминать о целой династии Киевичей), встала фраза о конфликтах полян с их славянскими соседями, также лишенная финала. Отбрасывая и далее всякие упоминания о древних правителях Киева, авторы летописи все же сочли возможным сохранить красочный сюжет о том, как поляне отправили хазарам в качестве дани «от дыма меч». Но последующие эпизоды древних преданий, повествовавших о победе над хазарами, авторы изъяли, заменив пророчеством о грядущем торжестве Руси, вложенным в уста неких хазарских старейшин.

Сюжет о походе Дира и Аскольда на Царьград был изложен в соответствии с пристрастными текстами византийских хронистов, утверждавших, что русский флот жестоко пострадал от бури, как бы в наказание за дерзостное посягательство на великую христианскую столицу. При этом в тексте ПВЛ данное событие сместили с 860 г. (когда оно действительно происходило) на 866 г. Называя Дира и Аскольда боярами Рюрика, нельзя было признать возможность их появления под стенами византийской столицы ранее 862 года. Но невозможно было уйти и за пределы 867 года, в котором знаменитый патриарх Фотий выступил со своим «Окружным посланием». В этом документе, широко известном образованному духовенству, видное место было отведено нашествию северных варваров и его политическим последствиям. Авторы ПВЛ не могли решиться на грубый, легко обнаруживаемый подлог в датировках соответствующих событий. И, по своему разумению, сдвинули дату аскольдова похода всего лишь на 6 лет.

Творческие способности Нестора проявились в полной мере, когда он стал искать ответ на вопрос: «Откуда есть пошла Русская земля», руководствуясь при этом легендой о призвании варяжских князей. Он обратил внимание на старинный текст киевского летописания: «И седе, Олег, княжа в Киеве, и рече Олег: «Се буди мати градом русьским». И беша у него варязи и словене и прочи, прозвашася русью». Смысл этого текста, заключавшийся в том, что пришельцы с севера назвались старинным именем жителей Поднепровья, Нестор переиначил. Он решил, что именно пришедшие с Олегом варяги (а также примкнувшие к ним славяне и проч.) принесли свой этноним «русь» на берега Днепра. И поставил это название в один рад с именами других известных ему североевропейских народов: «Сице бо ся зваху ти варязи русь, яко си друзии зовуться свие, друзие же урмане, ангъляне, друзии гъте» («Назывались те варяги русь, как другие зовутся шведы, другие же — норманны, англы, другие – готы»).

Анализируя происхождение Руси, Нестор мог, вероятно, обратить внимание на племя ругов, или руян, центром которых являлась Руяна – остров Буян из русских былин, ныне Рюген (Германия). Их племенное имя вполне могло, в некоторых случаях, звучать, как «рушьи» или даже «руси». Во времена Нестора руяне были известны, как воинственный морской народ, нередко совершавший набеги на соседей. Поэтому, они логично вставали в круг «варяжских» народов – вместе со скандинавами, англичанами и т.д. По вопросу происхождения руян существуют разные мнения, но в XI-XII вв. они были, несомненно, славянами. Однако на славянские корни руси-варягов и на их прежнее обитание в Западной Прибалтике Нестор указать не мог, ибо в этом случае он рисковал опрокинуть всю систему доказательств династийного мифа, краеугольным камнем которой служил документ, исполненный на скандинавском, а не на славянском языке.

В конечном итоге, предки правящего дома были признаны предводителями особого «варяжского» (т.е., в самом общем виде, североевропейского) народа, который они затем привели на новую родину, обосновавшись среди славян. То есть, династия не была привязана ни к одному из конкретных зарубежных этносов, она пришла как бы ниоткуда. При этом князья Рюриковичи в достаточной мере дистанцировались от своих подданных, получив особую легитимность, как род, создавший Русское государство и давший ему свое исконное племенное имя.

!!! Комментарии и источники к Главе 27 смотрите здесь.

Продолжение

На Главную "Первых Рюриковичей"