Начало здесь. Предыдущее здесь.

Обстоятельства, при которых мифология «Повести временных лет» завоевала всеобщее признание, а версия Иоакимовской летописи во второй редакции была трансформирована под влиянием ПВЛ

Нестор завершил свою работу над концептуальной частью «Повести временных лет» к моменту, когда ситуация на Руси принципиально изменилась. Киевский великокняжеский стол все еще занимал опостылевший всем Святополк, но уже разгоралась слава Владимира Мономаха. Этот разносторонне одаренный деятель, в равной мере владевший мечом и пером, с 1093 г. сидел удельным правителем в поднепровском Переяславле, но постепенно распространил свое влияние на всю Русь. Под фактическим руководством Мономаха были организованы победоносные походы против половцев, в результате которых степным ханам надолго отбили охоту нападать на русские земли. На княжеских съездах в Любече, затем в Витичеве все тот же переяславский князь продвигал инициативы, направленные на укрепление единства всего княжеского рода и на установление законного порядка во взаимоотношениях между князьями-родственниками. Он самым жестким образом выступал против зачинщиков междоусобий. Ибо если не гасить межкняжеские конфликты в момент их возникновения, то «начнет брат брата закалывать, и погибнет земля Русская, и враги наши половцы, придя, возьмут землю Русскую». Не слишком уважая Святополка и периодически оказывая на него давление, Мономах, однако, никогда не помышлял о свержении своего суверена. И даже после смерти Святополка в 1113 г. перяславский князь не поспешил немедленно в Киев. Он дождался момента, когда к нему обратилась знать (напуганная очередным бунтом социальных низов): «Спаси нас от неистовства черни!».

Занимая в 1113-1125 гг. великокняжеский престол, Владимир Мономах сумел восстановить единство государственного организма Руси. В том была и доля заслуги киево-печерских летописцев, обосновавших права великих князей убедительной и политически актуальной легендой о происхождении княжеского рода Рюриковичей.

Историософская концепция «Повести временных лет» удачно совпала по тональности с мировоззренческим мейнстримом первых десятилетий XII века. Не удивительно, что сразу же после завершения несторова труда текст ПВЛ стал переписываться авторами других летописных сводов. Так поступили и авторы Новгородской первой летописи, отказавшиеся от использования ранних текстов местного летописания. Однако, версия Иоакимовской летописи, отвергнутая теперь и новгородским официозом, сохранялась в памяти жителей древней ильменской столицы. Отдаленный след этой версии обнаруживается, в частности, в повествовании о временах язычества, занесенном в «Цветник», 1665 г. (127).

Новгородская верхушка в начале XII века проявляла умеренность в своих политических требованиях, стремясь лишь к тому, чтобы князья управляли Новгородом (как и всей Русью) «по праву, по ряду», сообразуясь со старинными обычаями и интересами подданных. Таким устремлениям вполне соответствовала деятельность Владимира Мономаха, а затем его сына и преемника, Мстислава Великого (1125-1132 гг.). Этого последнего новгородцы особенно любили, так как считали, что именно они «вскормили его в князья». Мстислав сел княжить в Новгороде в 1088 г., в двенадцатилетнем возрасте, и оставался на этом столе около тридцати лет. Затем он покинул Новгород, чтобы помогать отцу в делах великого княжения. А в столице Северной Руси остался юный Всеволод Мстиславич, которого горожане первое время также любили.

После смерти Мстислава начался новый тур княжеских междоусобий, в ходе которых новгородское боярство поначалу стремилось восстановить прежний, «мономаховский» порядок политических отношений. В 1135 г. новгородцы пытались выступить примирителями в очередной княжеской ссоре, затем участвовали в военных акциях тех князей, которые им казались «правильными». Но, в запутавшемся клубке конфликтов между перессорившимися потомками Мономаха, при участии их вечных оппонентов из рода Ольговичей (потомков Олега Святославича Черниговского), уже невозможно было отыскать правых и виноватых. И тогда в столице Северной Руси стали вновь вспоминать о своих исторических корнях.

Вероятнее всего, именно в ту пору в городе на Волхове возник обновленный текст Иоакимовской летописи (именно тот, который частично дошел до нас благодаря Татищеву). Этот текст создавался, как произведение, главным образом, публицистическое, а не историческое. Видимо, по этой причине изложенные там события уже не датировались ни по годам правления князей, ни по летам «от сотворения мира» (что не преминул отметить Татищев). Автором данного труда был, по всей видимости, человек светский; его собственные дополнения к древнему тексту обнаруживают тяготение к языческой орнаменталистике, заново входившей в моду в русской культуре XII века.

Прежний текст о Рюрике, внуке Гостомысла в новой версии Иоакимовской летописи был дополнен фрагментом официально признанной легенды о призвании варяжских князей-братьев. Связкой для двух малосовместимых версий одного и того же события стал текстовой отрывок, который можно считать одним из незаурядных образцов русской средневековой стилистики (даже если учесть возможные правки, сделанные в позднейшие времена).

Указанный отрывок начинался сообщением о том, что сыновья князя ильменских славян Гостомысла погибли или умерли еще при жизни отца. «И была Гостомыслу и людям о сем печаль тяжкая, пошел Гостомысл в Колмогард вопросить богов о наследии и, восшедши на высокое место, принес жертвы многие и вещунов одарил. Вещуны же отвечали ему, что боги обещают дать ему наследие от утробы женщины его. Но Гостомысл не поверил сему, ибо стар был и жены его не рождали, и потому послал в Зимеголы за вещунами вопросить, чтобы те решили, как следует наследовать от ему от его потомков. Он же, веры во все это не имея, пребывал в печали. Однако спящему ему пополудни привиделся сон, как из чрева средней дочери его Умилы произрастает дерево великое, плодовитое и покрывает весь град Великий, от плодов же его насыщаются люди всей земли. Восстав же от сна, призвал вещунов, да изложил им сон сей. Они же решили: «От сынов ее следует наследовать ему, и земля обогатиться с княжением его».

И уже после этого красочного эпизода следовало сообщение об отправке послов к варягам. То есть, как бы подразумевалось, что Рюрик и его братья были варяжскими князьями, но при том внуками Гостомысла от его дочери Умилы. Легенда о Рюрике, Труворе и Синеусе в данном изложении приобрела несколько иное политическое звучание, чем у Нестора. На первом плане оказались не сами братья-князья, а выбравшие их предки новгородцев, старательно искавшие себе подходящего правителя на смену князю, завершавшему жизненный срок. Получился исторический прообраз политической практики начала XII века, когда столица Северной Руси гордилась тем, что «вскормила в князья» Мстислава, сына Мономаха.

В то же время, автор полностью сохранил предание о старинных князьях Приильменья, и даже усилил его политические акценты, доказывавшие новгородское первородство в создании Русского государства. Для этого в летопись была введена оригинальная версия происхождения популярнейшей русской государыни, матери Святослава и бабушки Владимира Крестителя. «Когда Игорь возмужал, оженил его Олег, выдал за него жену от Изборска, рода Гостомыслова, которая Прекраса звалась, а Олег переименовал ее и нарек во свое имя Ольга».

!!! Комментарии и источники к Главе 29 смотрите здесь.

Продолжение

На Главную "Первых Рюриковичей"