Я пришел к Мите Назарычеву в гости, потому что в то время он был мой самый что ни есть главный друг. У нас с ним длился наиприятнейший период перманентного пьянства, когда каждая, даже самая случайная и легкая встреча превращалась в итоге в долгую – с захватом ночи, а то и следующего дня – попойку с добавлением всевозможных наркотических веществ и курением пачка за пачкой болгарских сигарет "ВЕГА"… В 19 лет твой организм еще очень жаждет разрушения, а ты, что ни делаешь, не способен его разрушить…

Но кроме непосредственно пьянства, наши встречи носили и формальный характер. Обсудить новую публикацию Карлоса Кастанеды или фильмы Луиса Бунюэля с Сальвадором Дали.

В этот раз темой встречи была презентация в Доме писателей газеты «Алло». Редактор газеты Дина пригласила туда Митю и меня как молодых литераторов. Мы решили поехать и почитать свои стихи. А пока один читает, второй будет как-нибудь аккомпанировать.

Зная, что, несмотря на все твои гении и таланты, встречают все равно по одежке, я, недолго думая, надел на себя три рубашки пастельных тонов (розовую, голубую и салатовую) производства эстонской фирмы «Сангар». Застегнута была только первая, остальные болтались нараспашку. Посмотрел в зеркало – остался доволен. Выглядело все это очень по-утреннему и аристократически, с поднятыми воротниками… Я собрал все свои стихи, написанные к тому времени, в небольшой полиэтиленовый пакетик (как для парфюма) и приехал к Мите. Там я выбрал те, которые буду читать, и привязал накрепко пакетик к ширинке. Можно было двигаться.

Я выглядел как надо. Но Митя предложил выпить бутылку крепленого вина и немножко опоздать. Потому что так будет правильно, согласно этикету. ОК. Я согласился, и мы выпили немного… Потом еще немного… Пока не оказались вскоре реально пьяными… В таком морском качающемся состоянии было приятно передвигаться по нашему портовому городу, и мы, пьяные и веселые, как настоящие матросы, переместились в Дом писателей... Там мы нашли Дубовую гостиную, где проходила презентация новой газеты, и ввалились в нее без стука…

Небольшой зал был полон стульев и зрителей. За столом сидела та самая главный редактор Дина, тут же оценившая наше появление тревожным взглядом и пожалевшая, что пригласила. Но виду не подала. Она продолжала вести свое мероприятие, хотя явно внимание зрителей переместилось от ее столика на импровизированной сцене к новоприбывшим неформалам. Дина поняла: чтобы продолжать дальше, ей надо поскорее развязаться с нами, потому что мы покачивались, хихикали и никак не хотели угомониться…

Через пару минут после нашего появления она объявила: «Наш вечер посетили юные авангардные поэты, и я с удовольствием приглашаю их выступить на открытии нашей газеты, и, возможно, мы захотим обсудить их творчество и возможность его присутствия в новой литературной газете»…

Эээээ… Чего? Чего? Кого обсудить? Мы резко вышли на площадку рядом с ее столом и перед кучей снобов и интеллектуалов, сидящих перед нами. Я недавно закончил школу, и у меня было полное ощущение, что я снова в нее попал, но в какой-то престарелый вариант… из сказки о потерянном времени. Я видел перед собою класс с постаревшими ботаниками и зубрилами. Я демонстративно стал копаться в ширинке и между ног, где у меня были спрятаны в пакете стихи, и под гул удивления тем извлек первый попавшийся… Может они подумали, что я достану член? Больные ублюдки. Извращенцы. Ну, конечно, я достал из гульфика лист со стихотворением. Я же был в Доме писателей. Зачем мне было доставать письку из штанов? Хватит и поэзии. Я уселся вместе с Митей по-турецки и начал читать…

Митя аккомпанировал мне, не щадя ладоней своих, отбивая ими красивые ритмы по паркетному полу… Наверное из-за роскошного деревянного пола гостиная и называлась Дубовой... Звуки моего громкого голоса и его сильных ритмичных ударов производили впечатление какого-то индейского ритуала… Я дебютировал своим хитом тех лет:

СТИХОТВОРЕНИЕ ИЗ ПСИХОНЕВРОЛГИЧЕСКОЙ ЛЕЧЕБНИЦЫ

Мальчик сидел в полупозе,
                        Локтями чувствуя ручки
                                          Больничного кресла.
На вид лет пятнадцать,
                       В сандалиях на босую ногу,
                                      С голубыми глазами и волосы…
                                                                        Пахнут приятно.
Скорее всего – это природно.
Мальчик смотрит спокойно,
                            Созерцательность его прекрасна,
                                                Иногда милые губы рождают улыбку,
                                                                                        Это также красиво.

По прошествии получаса он закуривает,
                          Чуть ленно,
   Медлительность идет ему, ведь так легче,
                                         А значит и «да» он скажет проще.
Голову мальчика окутывают дыма кольца
                                                       Или спирали?
Не будем об этом,
                   Это очень сложно.
Мальчик совершает акт с сигаретой,
Для последней он закончится трагично,
В этих желтых стенах мало что решается логично.

// // //

Время идет почти что заметно,
Если кто-то захочет его здесь заметить,
Каждый занят своею точкой наверно,
Плоскостей в этом здании довольно.
За окном, насильно сделанном крепко
И неприступно,
Летают птицы, возможно тоже душой больные,
Внизу трава и клумбы, и черный ход кухни,
Там голуби пасутся целый сезон открыто.
А сейчас – среди всего – лето,
Весной несет от подошв, а месяц,
Мальчик усмехнулся игриво:
- Кажется декабрь идет.
Каждый может выбрать по вкусу,
Этим отличается мир от улиц,
Любой находит приближенное ясно
И в далекое отправляясь вместе.
Мальчик ощутил фильтр,
                     Чуть обжегшийся огоньком, 
             Затушил, потушил, погасил, умертвил
                                                Ту, что еще недавно жила
                                                                           Рядом с костром.

// // //

P.S. Мальчик пошел…

Шедевр был написан в последнем классе школы, в 1989 году, и всегда вызывал самые приятные эмоции у моих друзей и подруг… Но здесь явно была не та публика. Уже на полпути по лицам присутствующих я понял, что они хотят нас, мягко говоря, разорвать. Включая Дину. Они были раздражены, и явно не жаждали услышать продолжение поэмы о мастурбации мальчика в душе... И, пока я дочитывал последние строчки, у меня оставалось несколько секунд на то, чтобы решить, как мы покинем зал. Надо было покинуть так, чтобы они все запомнили если не мое стихотворение, то хотя бы меня лично.

Я закончил, и повисла пауза… Митя ударил еще пару раз, встал и оглянулся на меня…
Решающий момент настал. Как спустя полгода, когда история повторилась более масштабно в Белом зале (что я описал в "Львином концерте"), так и в этот раз при первом появлении на публике у меня произошел короткий в миллисекунды диалог с собой внутри моего разгоряченного выступлением сознания.

– Дима сделай хоть что-то.

– Что?

– Ну, что-нибудь возмутительное, разумеется.

– Хорошо. Нет вопросов. 

Я встал на четвереньки, один в один как Григорий Распутин в ресторанной сценке из моего любимого фильма "Агония", и оглядел исподлобья зрителей через свесившиеся патлами волосы... Такого финала не ожидали даже те, кто не слушал нас с самого начала. Их внимание теперь сконцентрировалось на мне. Митя решительно направился к выходу, поняв, что шоу закончилось… И не догадавшись, что оно только начинается…

Дина вскрикнула: «Встаньте! Встаньте! Ну, что же вы делаете!»

– Ага, – подумал я. – Ха-ха-ха-ха-ха-ха… Где же ваша хваленая прогрессивность, господа сраные литераторы?!

Я пошел, угрожающе посапывая, на четвереньках к самым неприятным лицам. Остановившись рядом с ними, я поднял ногу и громко произнес: «Пссссссс…» Изображая, что писаю на них, как собака…

Кто-то из зрителей истерично засмеялся, кто-то отдернул ноги, будто боясь запачкаться, Дина перешла на крик, пытаясь указать мне на дверь, с пожеланием, чтобы я покинул Гостиную… Я вперевалку, как южно-европейская волосатая гранж псина, обошел, не поднимаясь с четверенек, зал и еще несколько раз поднял то одну, то вторую ногу с характерным звуком «Псссссс»… Люди вскрикивали и дергались…

Я вышел на карачках из Дубовой гостиной и увидел, как Митя склонился надо мной в восхищении… Он замер на несколько секунд, а потом сам опустился на коленки, и вскоре по коридорам Дома писателей уже разгуливали две человекообразные собаки…

Помню, на нас реагировали очень живо… Никто не пытался остановить или поднять… Немое восхищение встретило нас в ресторане, куда мы вошли вместе. С одного стола мне поставили рюмку водки, которую я хлопнул, как воду. Мы прошествовали дальше и вошли в Зал для фуршета, где в тот момент праздновали День Рождения какого-то очередного престарелого писателя. Мы поднялись с четверенек, отряхнулись (у меня между ног по-прежнему висел мешок с высунувшимися рукописями) и оглянулись… Много еды и алкоголя восхищали и вдохновляли на новые подвиги. К нам подбежал кто-то из администрации и спросил: «Вас приглашали? Вы кто?»

Митя нашелся и сказал: «Мы молодые музыканты».

Раз «молодые поэты» не сработало, надо было срочно менять профессиональную ориентацию, чтобы остаться на празднике жизни.

Нас тут же попросили сесть за пианино и сыграть уважаемой публике что-нибудь современное. Мы сказали, что готовы, если нам нальют и покормят. На пианино соорудили буфет, и мы сели за инструмент. Я стал нажимать одну клавишу, Митя вторую. В тот момент, кажется, мы оба не имели никакого представления о том, как на нем играть. Вскоре к нам подошла делегация и спросила вежливо:

– Молодые люди, что вы хотите, чтобы вы ушли с нашего праздника?

Мы ответили:

– Выпить.

Нам дали выпить, и мы ушли. Уж очень слезно попросили.

Само собой мы напились в тот вечер до потери пульса. Я очнулся только через сутки и побрел на свою наискушнейшую работу музейным смотрителем в Казанский собор. Митя работал там же – рабочим по экспозиции. Мы только начинали свою музейную карьеру. Каково было мое удивление, когда мне позвонили и рассказали, что через пару дней вышла газета СМЕНА со статьей о наших похождениях. Мне принесла ее одна бабушка – музейный смотритель, и ощущение, что я попал в прессу, было очень тонким и острым.

Учитывая, что следующее появление там окажется через лет пять, а с именем и фамилией – лет через 10, я уже тогда ощущал всю важность момента. 

Текст был следующий.

Четверг 31 января 1991 года, № 25, (19775)

ФАКС УПОЛНОМОЧЕН ЗАЯВИТЬ
В ДУБОВОЙ ГОСТИНОЙ… 

(Вера Кричевская).

Неожиданные баталии разыгрались позавчера в Доме писателей на презентации новой литературной газеты «Алло!». Внезапно возник спор между двумя присутствовавшими на вечере молодыми людьми и остальной «почтенной» публикой. Последней не понравилась молодежная альтернатива «надоевшим рифмам» – парни сели по-турецки посреди Дубовой гостиной, один читал свою авангардную поэму, а другой отбивал рукой об пол музыкальный ритм. «Старики» группками начали покидать зал, а редактор газеты Дина Макарова с явным неудовольствием прервала молодежное «шоу». Увы, вряд ли новая газета поможет преодолеть пропасть непонимания между поколениями…

СМЕНА (Ленинград)

Господи, какое счастье, читая эти строки спустя десятилетия, понимать, что ты по-прежнему молодой человек и не являешься «почтенной» публикой. Значит, правильные книжки все-таки я в детстве читал.

Дом писателей мне понравился. Он дал мне творческую путевку в жизнь. Я знал, что вернусь сюда хотя бы еще раз. Был уверен в этом. И я вернулся спустя полгода – с Львиным концертом и разыграл свой первый Акустический фильм. Который начался, кстати, с объявления привета Вере Кричевской, журналистке, вошедшей в историю как первый человек, написавший о Димемишенине, и – с того самого "Стихотворения из психоневролгической лечебницы".

Но о Львином Концерте вы уже могли прочесть в другой главе. Была жесткая оргия. Настоящий Хард-VIP. Чем дальше я живу, тем все становится вокруг меня еще удивительнее и страньше с каждым годом и месяцем… И истории начала 90-х кажутся мне невинными шалостями по сравнению с поздними аферами и проектами... Как будто я не старею, а двигаюсь в обратном направлении… к Рождению.

В свое время, в 15 лет, в школе, у меня была идея Театра Обратного Времени. В котором сцена крутится против часовой стрелки, и все классические пьесы играются наоборот. В этом театре ружье сначала стреляет, и только под конец – висит на стене… В этом театре сначала ты в гробу, а потом – в колыбели. Сначала у тебя пенсия, а под конец ты сдаешь экзамены в универ... Вначале ты рожаешь ребенка, а в конце лишаешься девственности… В общем, по-моему, это идеальный театр, который некоторые пытаются играть в жизни. Говорят, у кого-то получается…

А о твоей жизни можно написать книгу или снять фильм? А ты бы хотел сыграть в моем Театре Обратного Времени? Главные роли в нем я когда-то хотел предложить Борису Гребенщикову и Косте Кинчеву. Если бы я нашел их тогда, в 1988 году... все было бы по-другому у парней... Однако не получилось... Но об этом как-нибудь в следующий раз. 

Далее: МОТОБИОГРАФИЯ. Воспламеняющая взглядом (1986)