А. Н. Сахаров пишет: «Русь была нужна Византии как противовес в борьбе с Хазарией... а также как поставщик союзных войск в противоборстве с арабами». Но покуда Романия, то бишь Византия, только еще выплетала свои золотые ковы, сам-то Хазарский каганат давно и немилосердно налагал на Русь такие поборы, внедрял в ее кровь столь тлетворные яды, что, как и всегда в судьбоносный час, она должна была или оживить остатки своей раздавленной воли, решив все энергическим поступком, либо изгибнуть невозвратно. Но терпели от Каганата не одни славянские племена, также и аланы, и булгары, и гузы (торки), и касоги (черкесы), и венгры, и печенеги. Так что, не просто гнев одного вольнолюбивого народа, но всеобщую ненависть пожал сластолюбивый кровожадный Каганат. И потому не единственной заслугой величайшего из русских князей объясняет автор «Русалии» падение, казалось бы, совершенно недосягаемой, неприступной, незыблемой твердыни, но, скорее, волею Того, кто является причиной всех причин, бесконечным по своей сущности, всеобщим прибежищем, светом солнца и луны, звуком в самом тонком веществе и талантом в человеке. И действительно, когда человек, неукоснительно следуя своему долгу, в творческом порыве соединяет в себе волю многих своих соотчичей, братьев и побратимов, воистину, на какой-то миг он становится как бы ипостасью самого Творца вселенной:
А в преследующих остатки хазарского войска созвездиях безупречных богатырей, будто ослепительное светило, исполненный духовного пыла, очищен огнем, очищен ветром, очищен Родом, летел (быть может, не касаясь земли?) князь Святослав. И видели, открытые великой братской любовью, глаза его общников, что вся вселенная в этот миг обрела прибежище в теле волхва-воителя, со всеми своими горами и облаками, реками и морями, людьми и птицами, во всей своей невыразимой божественной полноте, всемерности непостижимого, всепроникающего, вездесущего Рода. И словно его неизмеримый голос раскатывался над полем:
- Победа! Победа!
Но Святослав не удовлетворился разгромом тлетворного логовища – паразитского Итиля – столицы Хазарии, он предпринял беспрецедентный поход, преодолев несколько тысяч километров, разгромив все пристанища хазарских ростовщиков и работорговцев, а также их приспешников, в том числе надменную крепость Самандар (вблизи нынешней Махачкалы), а только тогда через Дон возвратился в Киев.
Но информация, ее достоверность – это еще не все, даже такие сведения, которые, точно драгоценные осколки ритуального сосуда, бережно собирает «Русалия», сведения столь истово замалчивавшиеся, извращавшиеся и попросту уничтожавшиеся век за веком бедокурившей в здешних краях христианской партией. Всякое достойное литературное произведение обязано нести ответственность перед языком того народа, на котором оно написано. Говоря о языке «Русалии», хотелось бы вновь обратиться к строкам Георгия Иванова, посвященных творчеству Николая Клюева («Черноземные голоса»): «Речь Клюева <…> затейлива и не всегда понятна, но она звучит, как пение птицы, плеск реки, шум деревьев, она проникнута естественной гармонией природы». Действительно, обилие архаизмов, да и попросту слов многоосновных, многозначных не позволяют сделать чтение «Русалии» борзым. Да, это книга для медленного чтения. Фабула, как это ни парадоксально звучит по отношению к историческому роману, в данном случае, возможно, и не имеет первостепенного значения. Это, скорее, роман-заклинание, где слову предоставлена, прежде всего, не информативная, но магическая роль. И когда текст там и здесь вновь расцвечивают такие красивые старинные слова, как «огнезарный», «муравль», «солносядь», «голубоалый», «куржевина», такое вот еще смешное слово – «заушить», рождается ощущение: автор словно опасаясь, что хотя бы одно из этих сокровищ может покинуть русский язык, спешит найти каждому маленькое убежище на страницах своей книги. Но вместе с тем, соединенные воедино, слова эти ткут священный заговОр, чистосердечную мольбу к Тому, Кому дороги они и Кто способен исполнять надежды.
Он махнул рукой в сторону тропки, бегущей прочь от горы Рода, то и дело ныряющей под навесы уже не такого сочного, как в пролетье1, но все еще бодрого лопушника; вскинул руку, - да рука так и замерла в воздухе. По тропке шел, размахивая сорванным широким листом, зеленым сверху, голубовато-серым с испода, Словиша. В сермяжной рубахе, зато с черемными2 ластками3 на ней, в лаптях, но с цветными онучами4, он издали широко улыбался.
А в заключении, наверное, нелишним было бы сказать о созвучии «Русалии» с образами и смыслами современности. Приведем мнение Ильи Кириллова, изложенное в статье «Чуден Днепр», посвященной данному роману («День литературы», №8): «В подзаголовке к рецензии я сказал об «историческом романе как энциклопедии современной жизни». В кроваво-жирном Итиле, в описании бесчеловечных механизмов его обогащения разве не вспомнит читатель о «Чирказоне» и о «городе золотых унитазов» в целом? Дотошно воссозданная атмосфера сребролюбия и уюта, одерживающая верх над воинской доблестью, личной отвагой, честью, т.е. в конечном счёте над сущностью аристократических ценностей, – разве не почувствует читатель родство той эпохи эпохе нынешней?» Перелистывая страницы книги, невольно отмечаешь: «Да, вот таких… Именно таких персонажей я встречал вчера, сегодня… Да, вот эта идеологическая модель удивительно напоминает те или иные козни нынешней пропаганды…» И, конечно, тот далекий Хазарский каганат, как брат-близнец смахивает на теперешний Английский каганат. Или Американский? Так же громогласно (на весь свет) чавкает он, чмокает, не имея сил приостановить затянувшийся приступ своего неутолимого чревоугодия... А дальше что будет?
В свой срок возвратившееся утро, должно быть, долго искало город Итиль – самый богатый, самый защищенный, самый сильный, самый надменный… Но первые лучи, сквозь едкую пелену висящих над землей, стелящихся по воде дымов нащупывали лишь пепелища да руины на месте недавних блистательных обелисков тщеславия.
Один из центральных персонажей «Русали» – Богомил – говорит, что княжество – это не порода, не знание в отдельном своем проявлении, но «вместе с тем княжество – это и порода, и знание, и действие, и благочестие. Вот и смекай».
Вот и смекаем мы, что русскость литературы не может быть объяснена одной только кровной принадлежностью автора к народному телу. Не достанет для ее выявления и богатого знания родной истории. И мастерство художника – не первопричина в решении данного вопроса. И даже беззаветная любовь к чистому роднику русского слова сама по себе бессильна. И только в том случае, когда все перечисленные факторы и еще многие, не упомянутые здесь, соединятся под руководительством Верховных Сил, когда наступят времена, когда весь народ осознает: «Пора», когда оскверненная кровь потребует воздаяния зложелателю, когда Он – Основа совершенного порядка позволит прикоснуться к Его священным словам… тогда только и способно возникнуть произведение, о котором взыскательный многоопытный критик отзовется как о «неохватном, как Днепр, романе, – одном из редких, чудесных явлений русской словесности».
Как весна начинается в середине студня5, как новый день зарождается тогда, когда неутомимый Ящер ввечеру только проглатывает светозарный лик Хорса, так и в этот момент из тьмы и затаившегося в облаках небесного огня, из возмущения и неизмеримой любви, из оскудения и холода под руками судьбы-Макоши свивалась нить будущности, чей образ, различимый лишь божественным зрением, еще долгое время должен был скрываться от простецов.
Да защитит нас Род! Да будет Род доволен нами! Да будем мы трудиться во славу святого имени Рода! Да сделает он нас прекрасными!
_______________
1 Пролетье – начало лета.
2 Черемный – красный, рыжий.
3 Ластки - цветные четырехугольные вставки под мышками рукавов рубахи.
4 Онучи – обмотки для ног под сапог или лапоть, портянки.
5 Студень – декабрь.
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете