“...Бардо – промежуточное состояние между смертью и новым рождением продолжительностью в 49 дней. Высшая степень понимания и просветления, а значит, – максимальная возможность освобождения – достигается человеком в момент смерти... Представление о том, что все происходит “для меня”, более непосредственно, нежели мысль о том, что все происходит “из меня”. Действительно, животная природа человека не позволяет ему видеть в себе творца своих обстоятельств... Однако в посвящении живущего загробный мир – это не мир после смерти, а переворот в его взглядах и стремлениях, психологический загробный мир, или, прибегая к христианским понятиям - искупление мирских соблазнов и греха.
...Цель процесса посвящения – вернуть душе божественную сущность, утраченную с физическим рождением...
...Истинное просветление умерший испытывает не в конце Бардо, а в его начале, в момент смерти, после чего начинается погружение в область иллюзий и неведения, постепенная деградация, завершающаяся новым рождением в физическом мире...
Пребывание в Бардо не связано ни с вечным блаженством, ни с вечными муками: это нисхождение в очередную жизнь, которая приближает человека к его конечной цели, завершению его трудов и стремлений в период его земной жизни... В Чигай Бардо описаны психические явления в момент смерти, в Ченид Бардо – состояние после смерти и так называемые “кармические видения”; в Сидпа Бардо – возникновение инстинкта рождения и явления, предшествующие новому рождению... “Бардо Тёдол” представляет собой вполне умопостигаемое учение... Читатели без труда смогут поставить себя на место умершего и внимательно прислушаться к поучениям... Возможно, удел истины – приносить людям разочарование...” –
читал над Анфисой, лежащей на столике, монотонный голос. Анфиса казалась похожей то ли на спящую княжну, то ли на не совсем мертвую царевну – в общем, на что-то русское классическое, и разбудить ото сна ее мог только поцелуй если уж не королевича, то, во всяком случае, не козла – все как в сказке, которая достаточно скоро сказывается на (а)моральном облике.
- Можно слушать много религиозных наставлений, но не познать. Можно познать и все же быть нетвердым в знании, – начал читать Голос Бардо момента смерти, и Анфиса сложила на груди руки, смиряясь.
- О, благороднорожденная Анфиса, – Голос на минуту запнулся, будто оценивая, действительно ли благородно была рождена та, – настало время искать Путь. Твое дыхание сейчас остановится. Гуру… – Голос снова запнулся, припоминая инцидент в скверике около Таганской кольцевой и Марксистской. – Гуру подготовил тебя к встрече с Чистым Светом; сейчас ты, Анфиса, воспримешь его как он есть в мире Бардо, где все вещи подобны ясному безоблачному небу, а обнаженный незамутненный разум – прозрачной Пустоте, у которой нет ни границ, ни центра. Познай себя, Анфиса, в это мгновение и останься в Этом Мире. Я помогу тебе, – Голос повторил все это несколько раз прямо на ухо Анфисе перед тем, как прекратилось ее дыхание.
Анфиса внимательно слушала все, что ей говорили, но совершенно не чувствовала себя мертвой – точнее, вообще себя не чувствовала. Это был какой-то улет, которого она ждала много лет, и которого одновременно боялась. То, что он наступит так внезапно, она не могла и предположить. Потом Анфиса припомнила, что читала где-то о том, как мертвые не понимают того, что они мертвые.
“Какая тогда разница, – подумала Анфиса. – Тогда между живыми и нами и вправду нет никакой разницы?”
Но у гуру спросить было стыдно, она лежала на столике, а Голос на время куда-то исчез, так что Анфиса, оставшись наедине с собственной риторикой, расслабилась полностью. Никогда ТАМ (или ТУТ?) Анфисе не было так хорошо и спокойно; не нужно стало никуда идти или бояться опоздать, неактуальным стал незачет по методике и методологии разлагающихся наук; стало смешно от того, что ее волновал цвет собственных волос, наличие денег и чей-то день рожденье последнего летнего месяца, но не весеннего месяца Нисана; какими-то мелкими морщинками покрылось все то, к чему она то ТУТ, то ТАМ стремилась, а покрывшись, растрескалось на большие куски сухой глины, не годившиеся вообще ни на что. Исчезла скука, так напрягавшая Анфису последний год.
“В таком случае, умирать ТУТ гораздо интереснее, чем умирать ТАМ, – заключила Анфиса. – Тем более, кажется, делаю это я правильно, со шпаргалкой!”.
- О благороднорожденная, сейчас приходит к тебе то, что называют смертью. Думай о ней так: “Вот и настал час моей смерти; воспользуюсь же ею во благо всех живых существ, которые населяют беспредельные просторы небес, и буду поступать так, чтобы достичь совершенного состояния Будды…” – настиг Анфису Голос. – О благороднорожденная Анфиса, слушай! Сейчас ты созерцаешь Сияние Чистого Света Совершенной Реальности. Познай его. Твой разум пуст, он лишен формы, свойств, признаков, цвета; он пуст – это сама Реальность, Всеблагость. – Анфиса хотела спросить: “Неужели?”, но то ли сдержалась, то ли не смогла. – Твой разум, Анфиса – свободный, трепещущий, блаженный, и есть Всеблагой Будда. Твое сознание, лишенное формы, воистину пустое, и твой разум, сияющий, блаженный, – о, да, они неразделимы. Их единство и есть Дхарма-Кайя, Совершенность Просветления. Твое сознание не рождается и не умирает; оно – Немеркнущий Свет, Будда Амитаба. Этого знания достаточно. Осознав, что пустота твоего разума есть состояние Будды, и рассматривая ее как свое собственное сознание, ты достигнешь состояния Божественного Разума.
На этом Голос остановился, чтобы повлечь за собой другой. Тот, “другой” голос, говорил первому:
- Повтори ей все это внятно трижды, а лучше – раз семь. Так она пробудится от прежнего, а если будет не дурой – увидит Чистый Свет в Пустоте, соединится с Дхарма-Кайей и достигнет Освобождения.
...Анфисе стало обидно от человеческого “дура”, но она решила не обращать внимания и слушать дальше.
- Анфиса, сосредоточься на своем божестве-хранителе, не отвлекайся: усердно сосредоточь на нем свой ум. Думай о нем так, словно он – отражение луны в воде, видимое и в то же время не существующее само по себе. Думай о нем так, словно он обладает физическим телом, – бормотал Голос, но Анфисе трудно было сосредоточиться, и она почему-то вспомнила Хому Брута, читавшего над панночкой в церкви Псалтырь.
- Ай да Гоголь, ай да сукин сын, – попробовала рассмеяться она, но, вспомнив, что высказывание принадлежит А.С., который «наше всё», и читается с фамилией “Пушкин” после “Руслана...”, рассмеяться уже не смогла: – Что-то все в голове перепуталось, – озадачилась она и уснула крепко-крепко. Разбудил ее тот же Голос:
- ...ная Анфиса, слушай внимательно, не отвлекайся! Запоминай мои слова. Ты покидаешь этот мир, но ты не одинока: смерть приходит ко всем. Не привязывайся к этой жизни ни из любви к ней, ни по слабости. Даже если слабость вынуждает тебя цепляться за жизнь, у тебя не достанет сил, чтобы остаться здесь, и ты не обретешь ничего, кроме блуждания в Сансаре… – Анфиса подумала: “Плавали, знаем”, – но не стала возникать. – Не привязывайся к этому миру; не поддавайся слабости, – разумно советовал Голос-путеводитель.
Еще Голос добавил достаточно уже попсовую мысль, что весь Анфисин страх и трепет – лишь отражение ее собственного ума; Анфисе это можно было и не говорить, но Голос совершал все с методической точностью.
- Тело, которым ты сейчас обладаешь, называется духовным телом склонностей; оно – не из плоти и крови, и потому ни звуки, ни свет, ни видения, ничто не причинит тебе вреда, – будто врезались мысли в Анфисину не-плоть-не-кровь. – Ты более не подвержена смерти. Тебе достаточно знать, что это – твои собственные мысли. Помни, что все это – Бардо. До тебя дошло, Анфиса? – как-то совсем уж по-простецки спросил Голос и Прекрасное Далёко распахнуло перед ней свои ворота, а перед этим самым распахиванием Анфиса почти вслух шептала что-то из Бродского:
...Но пока мне рот не забили глиной, Из него раздаваться будет лишь благодарность...
“А интересно, – думала Анфиса, – ТАМ сразу забивают рот глиной или постепенно?!”
Ее еще волновал почему-то чисто женский вопрос – как она, вообще-то, выглядит, но, как обещал совсем недавно столик, на котором она теперь лежала, погружаясь в пласты Б. Тёдол, “и это прошло”.
...Небо над тем, где она оказалась, показалось Анфисе темно-синим, а еще показалось, что всё сдвинулось со своих мест и пришло в полный беспорядок. Еще она заметила, как перенеслась к кинотеатру “Художественный” и увидела около касс бхагавана Вайрочану, державшего в руках колесо, очень похожее на то, которое продавалось неподалеку на Старом Арбате. Но колесо у Вайрочаны было с восемью спицами, а не так себе, поэтому Анфиса поняла: настоящий, да еще с голубым сиянием чьей-то мудрости. Мудрость так сияла, так сияла, что Анфиса чуть не ослепла, но вовремя отвела глаза, которые сразу же уперлись в тусклый белый цвет мира дэвов.
Анфиса вспомнила, как столик советовал сторониться всего тусклого, и посторонилась: мир дэвов прошел стороной, а Анфиса спустилась в подземный переход. В подземном ей преградил дорогу бхагаван Ратна-Самбава, держащий в руке драгоценный камень желтого цвета. Этот бхагаван сидел на лошади, по бокам которой работала телохранителями пара бодисатв с женами, несущими непопсовые гирлянды и “родные” благовония, а не те дешевки, что продаются в переходе. Все пятеро так светили в глаза желтым, что Анфисе стало нехорошо: “Может, у них у всех гепатит?” – подумала она, но успела остановить поток сознания. Анфиса посмотрела на проходивших мимо людей: те тоже казались желтыми, но тускло-желтыми, и Анфиса снова вспомнила про шпаргалку столика не привязываться к тусклому – так и спаслась.
Подойдя к концу перехода, Анфиса заметила еще одного бхагавана – Амитабу. Он был весь красный, как свареный живьем (из соображений гуманности) рак, а в руке держал лотос, к тому же сидел на троне павлина. С ним рядом были бодисатвы Авалокитешвара, постоянно опускающий глаза вниз, и Маньчжушри с женами. Одна из них, Гирдхима, понравилась Анфисе больше, и они даже разговорились:
- На самом деле меня зовут Гита, - сказала Гирдхима. – Я пишу музыку и стихи, – и покрутила в руках лиру.
Анфиса чуть было не попросила послушать диск, но посчитала это бестактным и не стала, тем более, что красный цвет Гиты и всей красной свиты ослепил ее; заметив же тусклое, грязновато-розовое свечение где-то справа, Анфиса развернулась и гордо вышла из перехода на дорогу.
...Улица оказалась зеленой. На зеленой улице появился очередной бхагаван – Амога-Сидхи. Он сидел на антикварном троне типа трона Шан-Шан, на котором любили посидеть в Греции гарпии с головогрудью женщины и птичьим тазом, косящим под пернатский. Амога-Сидхи держал в руках что-то непонятное с четырьмя зубцами, а за этими зубцами методично проглядывались трое Бодисатв с женами, изображавшими мудрость. Зеленый цвет ослеплял; Анфиса опустила глаза и, будучи подкованной, сразу отвернулась от тусклого зеленого и пошла по направлению к ресторану “Прага”, где никогда не была.
А в “Праге” в это время тусовались 42 божества, которые предлагали познать Анфисе Очень Внутренний Голос.
- Что значит познать 42 божества? – спросила Анфиса, и ей не очень захотелось идти в ресторан, где все пили и закусывали в невероятных количествах. Но Голос был, и Анфиса решила не трусить.
“Все равно они мне уже ничего не смогут сделать, раз я ни жива, ни мертва”, – резонно заметила она, а, хлопнув три раза в ладоши, чудесным образом поменяла одежду и с удовольствием посмотрела в витрину: роскошный финикийский костюм из пурпурной ткани с красновато-фиолетовым оттенком шел Анфисе гораздо больше инкубаторского облегающего сарафана, в которых ходило пол-Москвы. На голове у Анфисы появился чепец, вокруг которого шла лента, спадающая на затылок обоими концами. Плечевой воротник был совершенно прозрачен, и Анфиса вспомнила о том, что давно забыла о своих хрупких плечах… Миновав дорогу и швейцара, она поднялась в зал, где для нее уже был заказан столик.
- Кофе со льдом, – попросила она официанта и принялась рассматривать присутствующих. Оказалось, что за соседним столиком сидит жена бодисатвы Маньчжушри. Гита скучающе перебирала струны лиры. Анфиса подошла к ней; на ее столике лежала маленькая книжечка Псапфы.
- Нравится? – спросила Гита Анфису.
- Да, ее слова такие же нежные, как лепестки хризантемы. Помнишь?
Я не знаю, как быть: У меня два решения.
- Помнишь, – улыбнулась Гита и прочитала:
Лира, Лира священная! Ты подай мне свой Голос!
При слове “голос” на Анфису как будто повеяло холодом, но, помня, что это всего лишь проекция ее мыслей, она перестала проецировать, и холод исчез.
- Расскажи, как вы живете. Или не живете… Просто не знаю, как это назвать, – замялась Анфиса. – Да и на свой счет уже давно непонятно: то ли живу, то ли умираю.
- Ты существуешь, – серьезно сказала Гита, пристально глядя в глаза Анфисе. – Решай сама, как быть тебе дальше. А мы... – она обвела рукой зал, полный божеств в экзотических костюмах, что напоминало выставку одежды земного шара, – мы тоже сами. Ты туда не лезь. Давай кофе пить.
- Давай, – согласилась Анфиса. Ей понравилась Гита – может, именно тем, что у нее была лира, или тем, что она могла наизусть прочитать что-нибудь из Псапфы, кто знает. – А как там Эвтерпа поживает?
- Да сочиняет все, мечтательница, – вздохнула Гита. – Диск выпустила, сейчас вот хочет с Терпсихорой клип снять, а Мельпомена говорит, что это – трагедия: клип. Что раньше без клипов обходились.
- Теперь интеграция, – сказала Анфиса, поправляя чепец. – Послушай, все-таки у меня ощущение, будто я сплю. Ну не может, чтобы это все на самом деле... – Анфиса посмотрела вокруг.
- Не бери в голову, – сказала Гита. – И рот на всякий случай тоже не разевай, а то Аполлон на подхвате, а неизвестно, здоров он или болен.
- А что, у вас тоже болеют? – поинтересовалась Анфиса.
- Где это у вас? – возмутилась Гита. – А ты, по-твоему, где сейчас?
- В полной жопе я сейчас, – выдавила Анфиса.
- Нет, ты сейчас в Москве, в дорогущем ресторане “Прага”, ты молода и небезынтересна, - сосредоточила ее Гита. – Поэтому с Аполлоном никакого орального, поняла?
Анфиса передернула плечами:
- Да я не то что с Аполлоном, я вообще не хочу...
- И правильно. А вот когда твой нищий принц тебя поцелует и ото сна летаргически-затянувшегося избавит, тогда - пожалуйста.
- А он обязательно будет нищим? – обреченно вздохнула Анфиса.
- Все принцы – нищие на самом деле, – успокоила ее Гита и добавила приглушенно: - Зато как поцелует...
Анфиса от этих слов зажмурилась и даже представила, как и кто ее поцелует, но это “как” и “кто” никак не вязалось с образом прекрасного нищего принца, готового пожертвовать “честью мундира” ради ее, Анфисы Прекрасной, спасения, и она заказала штоф по случаю.
- Никогда не пила эту вашу водку, – поморщилась Гита. – Ну ладно, наливай уж, раз такое дело – принца все-таки обмываем. А ты почаще думай о мечте как о реальности. Тогда все само собой и случится, – выдохнула Гита и залпом опрокинула сотку.
- Ну как?
- Как, как. Как будто в трехмерность возвращаешься, вот как, – засмеялась Гита. И пошла искать мужа.ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете