Анфиса легла на нижнюю полку. За окном исчезали питерские окраины. “В Москву, в Москву!” – галдели три сестры в соседнем купе; ложка весело позвякивала в стакане чая с железным подстаканником; Анфиса лениво перечитывала “Повесть о Сонечке” и равнодушно засыпала под стук колес. Вскоре ее разбудил звук гонга, который никак не должен был звучать в “Красной стреле”, да еще в понедельник. «Начинается», – вяло вздохнула Анфиса и стала слушать.
- Слушай, о благороднорожденная! Пять ядов, подобных наркотикам, порабощают человечество и привязывают его к страданиям существования в пределах Шести Лок – похоть, ненависть, глупость, тщеславие (эгоизм), зависть.
- Плавали, знаем, – пробурчала Анфиса, но замолчала, услышав главную мантру Авалокитешвары ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ, а потом и самого Авалокитешвару, сидящего напротив, на соседней нижней полке. Авалокитешвара пил чай с кусочком сахара вприкуску, следуя хрестоматийному виленинскому примеру.
- Как покровитель Тибета, хочу заметить тебе, Анфиса, что повторение моей мантры и при этой жизни, и в Бардо помогает завершить круг смертей и рождений. Моя мантра открывает путь в Нирвану, – сказал он очень серьезно. – ОМ затворяет врата рождения в мир богов, МА – в мир асуров, НИ – в мир людей, ПАД – в мир животных, МЕ – в мир “прет”, ХУМ – в мир обитателей Ада. Чтобы закончить скрип Сансары, ты должна умереть правильно: спокойно, достойно и без страха. Ты должна прилежно изучить искусство умирания, будучи еще в добром здравии. Тогда ничто не опьянит тебя в Сидпа Бардо, и ты никогда больше не появишься ни в одной из шести Лок.
- Я стараюсь, – тихо сказала Анфиса.
- Плохо стараешься, – помрачнел Авалокитешвара. – Ты на Гиту не смотри: она богиня, ей по бутикам ходить привычно. А тебе просто не нужно думать о Марсе. Тебе вообще вредно думать.
- Всем вредно думать, – попыталась возразить Анфиса, но Авалокитешвара остановил ее, подняв ладонь:
- Не всем. А тебе вредно. Особенно о Марсе. Все, тема закрыта, иди изучай Сидпа Бардо, только особо не увлекайся – не то заново родишься.
- Спасибо, что напомнили, – Анфиса закрыла глаза и нырнула в засемьюпечатное.
- Ты получишь тело, подобное прежнему - чувственному телу из плоти и крови. Оно будет наделено особыми свойствами и совершенством. Но это тело, рожденное желанием, Анфиса, всего лишь иллюзия мыслеформ в Промежуточном Состоянии.
«Я помню, я читала, – не сказала Голосу Анфиса. – Тело желания оно называется».
- Не следуй за видениями, Анфиса, что появятся перед тобой, не соблазняйся, будь тверда. Если окажешься слабой и привяжешься к ним, снова будешь скитаться – хуже, чем в Питере! – в Шести Локах будешь скитаться и страдать.
«И тут “благоприятна стойкость”» – не вздохнула Анфиса, ныряя куда-то совсем уж глубоко.
- Дабы овладеть истиной, оставь суетное, дай своему глупому уму успокоиться в бездеятельности. Стань изначальна, ясна, пуста; пребудь неомраченной, забудь даже о Марсе – так, и только так ты избежишь очередных врат чрева и освободишься от грязной скрипучей колесницы.
«Хрен-два от нее освободишься», – не подумала Анфиса, но спохватилась.
- Даже если при жизни ты была слепой, глухой или хромой, то здесь, в Посмертном мире, станешь совершенна.
«Иногда от “совершенства” становится грустно, – не возразила Анфиса. – Но от несовершенства вообще хоть на стену Китайскую лезь...»
- Нерожденность, Нестановление, Несотворенность, Невоплощенность – вот цель, которая стоит перед тобой, и ничего более не должно прельщать тебя.
«Трандец, Нирвана», – улыбнулась Анфиса и поплыла дальше, вслушиваясь в засемьюпечатнное.
- Теперь твое тело не состоит из грубой материи. Ты можешь легко проходить сквозь скалы, холмы, камни, землю, дома. Даже через гору Меру можешь пройти.
«Это та, что в центре Земли, а вокруг – континенты?» – не спросила Анфиса.
- О благороднорожденная, ты увидишь места, хорошо тебе знакомые на Земле, увидишь родственников и друзей; ты захочешь поговорить с ними, но НЕ ОНИ услышат тебя. Тогда ты поймешь, что мертва, и будешь страдать подобно рыбе, выброшенной из воды на раскаленные угли.
«Да я и так вроде ни жива ни мертва, – не слишком усомнилась Анфиса. – Ничего не понимаю».
- Привязанность к земному не спасет тебя от страдания, поэтому молись своему гуру, детка.
«Где же этот гуру, и есть ли он вообще?» – не прикинула Анфиса, но на всякий пожарный произнесла ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ, вызвав одобрительный кивок Авалокитешвары, расслабившегося неподалеку от Лхасы в пещере с крутым кондиционером.
Анфиса вдруг почуяла, как не знающий покоя ветер кармы уподобил ее перышку, увлекаемому вихрем, и удивилась, не заметив ни Солнца, ни Луны, окунулась в естественный природный свет. Этот астральный свет рассеивался по эфиру, как сумеречное освещение: тогда Анфиса залетела на секундочку в телевизор, но так же быстро и вылетела, попав в 345-ю серию мексиканского сериала, где во время ее явления добропорядочная семья пила апельсиновый сок, а Анфиса возмущала спокойствие.
- Ходют тут всякие, – сказала донна Сальвара донну Сальвару.
- Это ничего, главное, чтобы наш сын стал настоящим человеком, – ответил дон Сальвар донне Сальваре, и та заткнулась.
Анфиса полетела дальше, но вдруг дорогу ей преградили белая, черная и красная пропасти. Она, почти уже потерявшая нюх на страх, испугалась: так глубоки и страшны они были, эти пропасти.
- О благороднорожденная, – раздался Голос из Подвала Вечности, – не пугайся. Это не есть пропасти, это есть лишь Гнев, Похоть и Невежество. Ты сейчас в Сидпа Бардо, откуда можешь опять завернуть в Сансару, а можешь и не завернуть. Решайся же! Молись своему сострадательному гуру, чтобы он не дал низвергнуться тебе в мир несчастий.
Анфиса прочитала “Отче наш”, потом на всякий случай ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ и потихонечку стала отбрасывать привязанности и желания; и даже на время забыла о Марсе.
- Даже если ты не страдаешь и не блаженствуешь, а испытываешь одно равнодушие, сосредоточься на Великом Символе; только не думай, что размышляешь.
Анфиса забыла, что это за “Великий Символ”, но все-таки сосредоточилась, прогнав мысли о медитации. После этого она оказалась возле каких-то мостов, храмов и пагод, но у нее не было сил задерживаться на одном месте: Анфисе стало неспокойно, и она прошептала: “Что делать?”
Как только вопрос был задан, Авалокитешвара протянул ей томик Чернышевского.
- У вас плохое чувство юмора, – обиженно сказала Анфиса и отвернулась. - Авалокитешвара улыбнулся и, перебирая четки, улетел вместе с ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ и нудной прозой жизни.
Внезапно до Анфисы дошло, что ее счастье и горе зависят исключительно от мифической кармы и что сделать уже ничего нельзя кроме разве того, как не думать.
“Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь”, – пропела нагло Анфиса и успокоилась, но неожиданно поймала себя на мысли, что снова хочет иметь человеческое тело и ради этого готова забыть даже самые прекрасные сутры. И, хотя Анфиса знала, что совершает, может быть, самую большую глупость, все же полетела на поиски собственного тела.
- Дура, – прошептала Анфиса - Анфисе, и прислушалась.
- Отринь свою жажду! Смири ум! – как-то очень уж издалека наставлял ее Голос, но Анфисе стало скучно, и она недовольно фыркнула, зная, что тело – духовное, и если даже кто-то решится его четвертовать, она все равно не умрет.
Вскоре Анфиса начала испытывать нечто похожее на маниакально-депрессивный психоз: мгновения небывалой радости сменялись глубочайшей печалью. Это было очень похоже на натяжение и ослабление древней катапульты, но Анфиса могла уже не привязываться к радости и не зацикливаться на печали, хотя с последней оказывалось сложнее всего.
- А как переводится моя любимая мантра, ты хоть знаешь? – откуда ни возьмись появившийся Авалокитешвара улыбался Анфисе.
- “Слава Драгоценности Лотоса!” – вздохнула Анфиса. Это что – экзамен?
- Нет, зачет.
- Ну и… у меня есть шансы?
Но вместо ответа Авалокитешвары материализовалась пара оборванных ламаистов и начала кричать слева и справа от ни живой ни мертвой Анфисы:
- Translate, please, – попросила их Анфиса. – Do you speak Eurоpe?
- Слава Владыке Речи! Слава Драгоценности Лотоса! – еще громче закричали ламаисты, а потом затихли и стали пить свой вонючий чай с маслом, даже не предложив его Анфисе.
- Очень надо, - усмехнулась она и полетела налево, обретя знание прошлого, настоящего и будущего, а также ощущение осознания своей беспредельности. – Как жаль, что это чувствуешь только в Бардо...
- О, благороднорожденная, слушай! Сейчас под влиянием Кармы твое тело желания примет цвет того мира, в котором тебе предстоит родиться. Тускло-белый – цвет мира дэвов, тускло-зеленый – мира асуров, тускло-желтый – из мира людей, тускло-голубой – из мира животных, тускло-красный – из мира “прет”, а тускло-серый – из Ада. Наставление это особенно важно, Анфиса: какой бы свет тебе ни сиял, размышляй о нем сострадательно – это еще может предотвратить твое рождение. Это глубочайшее знание, воспользуйся же им, а то опять все сначала: ясли, алфавит, институт, очередной Небезызвестный... Погрузись в состояние Чистоты и Пустоты... – но Анфиса уже не слушала, так и не доборов остаток привязанности:
«Небезызвестный...» – сдержанно-скромно улыбнулась она и, подобно красивому ночному насекомому, устремилась к желтому цвету, который показался ей неожиданно ярким, а вовсе не тусклым, как увещевал Голос.
Я словно бабочка к огню Стремилась так неодолимо... –
раздавался романс Ларисы из телевизора роддома, куда залетела Анфиса.
В Любовь – волшебную страну, Где назовут меня любимой.
Анфиса отстраненно наблюдала за десятком одновременно распотрошенных снизу женщин, живот одной из которых она должна покинуть в случае собственного очередного рождения, потом заорать истошно “А-а-а!”, стать мокрым красно-синеватым комком и забыть все-все, что знала раньше, забыть себя, прежнюю Анфису, и тогда – кранты: ясли, алфавит, бередящий нервы Небезызвестный, слезы, деньги, похмелье, зачетка, переезд, грязные тарелки...
Где бесподобен день любой, Где не страшилась я б ненастья…
Одинаково безмакияжные женщины в одинаковых застиранных халатах; тапочки, как музейные бахилы, непрекращающийся ор – как детский, так и дамский, очень похожий на визг свиньи, которую убивают: Анфиса слышала в деревне, как режут свинью, поэтому не могла перепутать, а у одной тетки глаза были совсем как у той хрюшки – серые и тоскливые.
Прекрасная страна - Любовь, Страна Любовь, Ведь только в ней бывает счастье...
Анфиса прикинула, что это не Город даже, а самое настоящее Куево-Кукуево и кукуевей не бывает; любой ценой решила Анфиса не вырождаться. Для этого потребовались колоссальные усилия и все, что могло болеть, вдруг заболело; Анфиса сама не заметила, как издала визг, так похожий на визг свиньи с грустным взглядом, предчувствующей нож…
На Анфису налетели ветер, ледяной шквал, град. Окруженной мраком Анфисе показалось, будто ее преследуют целые толпы людей. Обессилев от борьбы с ветряными мельницами, она опустилась до включения “Маяка” в куево-кукуевском коридоре и услышала из коробки радио:
- О благороднорожденная Анфиса! Спокойно размышляй о своем божестве-Хранителе, как об отражении луны в воде. Соедини воедино цепь хорошей кармы, затвори врата материнского чрева и помни о противодействии. Настало время, когда необходима искренность и чистая любовь, отбрось зависть к имеющим форму и размышляй себе о Божественном Гуру, Отце-Матери. Ты блуждаешь сейчас в Сидпа Бардо. Смотри же! Не видно твоего отражения ни в воде, ни в зеркале, да и тени ты не отбрасываешь...
Анфиса посмотрелась в треснувшее роддомовское зеркало в холодной душевой и, не увидев себя, расстроилась.
- Да, я не хочу рождаться похожей на маленького розового свинёныша! Но и не отбрасывать тень – тоже не хочу!
- Ты должна, не отвлекаясь, принять одно-единственное решение. Принятие этого решения, Анфиса, очень важно и напоминает управление лошадью с помощью поводьев, – говорил Голос. – Что бы ты ни пожелала, все сбудется. Думай о добре, а не о зле – именно здесь и сейчас проходит граница между восхождением и нисхождением. Не отвлекайся, Анфиса! А будешь долго колебаться – хотя бы секунду – будешь долго страдать. Время пришло, соединяй цепь добрых дел.
- Смотря что считать “добрым делом”, – усмехнулась Анфиса. – Вот, например, дам я соседу червонец на опохмелку, он и сочтет меня доброй. А все остальные будут смотреть с укором – с противным немым укором, как монашки на манекенщиц, и доброй вряд ли сочтут, – размышляла Анфиса, так и не решившая проблему добра и зла, и стала нанизывать все свои плюсы и минусы на ниточку – подряд, как бусы: получилось красиво, разноцветно и стильно.
- О благороднорожденная Анфиса! Сейчас ты увидишь соединяющихся мужчин и женщин. Помни, что тебе нельзя оказаться между ними! Размышляй о божественном гуру: твоя решимость непременно затворит врата материнского чрева!
- Спасибо, что напомнили, – беззвучно крикнула Анфиса, снисходительно различая запутавшиеся друг в друге руки и ноги М и Ж. Некоторые из них были почти совершенны, и Анфисе стоило целого нервного состояния не остаться с ними. Уродливые же или неинтересные тела Анфиса миновала с той легкостью, с которой музыкант минует быстрое подкладывание пальцев в каком-нибудь этюде. К тому же совершенства оказалось совсем мало, и вскоре Анфиса с облегчением вздохнула.
- Молодец, благороднорожденная! – совсем близко к Анфисе сказал Голос. – Ты вставила палки в колеса Сансары и теперь почти в порядке. “Почти” – потому, что ни жива ни мертва. Тебе нужно скорее выбрать.
- Ха, если б я могла, то давно бы уже выбрала между тем и этим, – зевнула Анфиса. – Мое уравнение, как видите, не просто решается.
- Любое уравнение можно решить. Это только люди вечный двигатель никак не изобретут, повторяя «вычисления колеса».
- На вечный двигатель мне, допустим, наплевать, – призналась Анфиса, – я же элемент деклассированный. Но ведь я-то и правда ни жива, ни мертва, и никто ничего с этим сделать не может, и никогда не сможет - потому что, для начала антиевклидова, это должна Я сама сделать, а у меня ни жить, ни умирать – не получается, все как будто понарошку...
- Ну, ну, – успокоительно пропел Голос. – На это случай есть мудрое наставление.
- Какое? – хотела спросить Анфиса, но вдруг, неожиданно для себя самой, произнесла что-то типа мудрого наставления самой себе: “Влечение и отвращение не должны определять мои поступки, иначе снова погружусь в океан страданий”.
- А еще перестань принимать несуществующее за существующее, – обозначился вновь Голос. – Все вокруг лишь иллюзия твоего разума. Но ведь и разум иллюзорен, он не существует извечно, пойми, Анфиса! Тебе только кажется, что ты есть! На самом деле тебя нет!
- Как это меня нет?! – изумилась Анфиса. – Ничего себе! Я очень даже есть; я все чувствую, слышу... Разве то, чего нет, может так чувствовать и слышать?
- Может, – ответил Голос.
- Ну, вообще, дела... – не поверила Анфиса. – Но ведь, – она на секунду задумалась, – раз то, чего нет, может чувствовать и слышать, значит, оно есть!
- Хватит софистику гнать, – остановил Голос рассуждения Анфисы. – Все явления – твой глупый разум, а разум в идеале пуст, нерожден и бесконечен. Стремись к этому.
Анфиса как-то очень тяжело вздохнула и сказала:
- Задолбалась я к этой Пустоте – и так далее – стремиться. Да и зачем? Я живу мигом.
- Вот именно, мигом. Один миг. А так будешь жить целую вечность, – убедительно произнес Голос
- А на фига мне эта ваша вечность, спрашивается, раз вся вечность – сплошной миг?!
- Пока ты окончательно не примешь форму или бесформенность и не успокоишься, разговор продолжать бесполезно. Я и так с тобой сколько вожусь, а ты все ни жива ни мертва.
- Это точно, – согласилась Анфиса и добавила: только еще не факт, что я такой не родилась.
- Сумев уничтожить страсти, ты вспомнишь прошлые жизни. Затем у тебя появятся сверхъестественные силы, зрение, слух, к тому же ты сможешь читать чужие мысли, – говорил Голос.
- А на фига мне сверхъестественные силы и чужие мысли? Со своими бы разобраться.
- У тебя карма неотмытая. Твои мысли на протяжении многих кальп привыкли к не совсем благовидным поступкам, поэтому теперь так сложно.
- Послушайте, а если человек ни жив ни мертв – ну, как я, короче, может его вообще в покое оставить? – спросила Анфиса с надеждой.
Голос нахмурился:
- Людей вообще нельзя в покое оставлять.
- Почему? – пропела вместо Анфисы гр-ка Уфы Рамазанова, а потом вот так: “Ну почему? Ла-ла-ла”...
- По кочану, – подытожил Голос, – теперь тебя только твой нищий принц доделает.
- В каком смысле доделает? – не поняла Анфиса.
- В прямом, – тихо ответил Голос. – Поцелует, как спящую княжну. Ложись тогда в гроб хрустальный.
- Не хочу я в гроб, – засопротивлялась Анфиса, но тут же оказалась в нем – красивом, переливающемся всеми цветами радуги, – и, и ни жива ни мертва, приготовилась к поцелую, который оживит - или наоборот.
- Как я выгляжу? – спросила Анфиса Голос, на что тот только покачал головой: “Ты неисправима. Спи”, – и Анфиса крепко-крепко заснула, выпадая в ментальный осадок.
Анфиса лежала в своем гробу, лежала, а потом от скуки начала раскачиваться. “Как бы не разбился, – подумала она, замедлив движение. – Хрустальный все-таки... Как большая рюмка без ножки...” Потом услышала и увидела себя саму как будто со стороны – в розовом платье из китайского шелка, купленном с Гитой во французском бутике на Невском. Та Анфиса, которая не лежала в гробу и источала аромат безмятежности и сандала, была, кажется, только что из салона красоты, где посетила не меньше трех залов, включая солярий.
- Ух ты, – удивилась Анфиса, лежащая в гробу до такой степени, что даже перестала в нем раскачиваться. – Неужели это я?
- Ты, а кто же, – усмехнулась Анфиса в розовом. – К тому же, редкостная ты дура.
- Я – дура? Ну, допустим, – ответила из гроба Анфиса. – Только, пожалуйста, поподробнее.
- Она еще спрашивает! – топнула ножкой в атласной туфельке Анфиса в розовом. – Лежит себе неизвестно сколько и в ус не дует, все какого-то нищего принца ждет. Сказки Пушкина это все, как теорема Ферма, – доказано. Неужели ты действительно так глупа?
- Теорема Ферма как раз не доказана, а я вообще офигела… – сказала та Анфиса, которая лежала в гробу.
- Ты мне на жалость не дави, - нахмурилась Анфиса в розовом. – Офигевших – полно, а ты одна, и сейчас скажешь то, что давно знаешь, но никак не можешь почувствовать.
- Меня никто никогда не сможет разбудить, кроме меня самой, – неуверенно, почти по слогам, произнесла ни живая ни мертвая Анфиса.
- Только когда тебе станет уютно ТАМ, – Анфиса в розовом больно ткнула Анфису, лежащую в гробу, острым шпилем прозрачного зонтика в плечо, – будет уютно ТУТ, - и показала на окружающие предметы живой и неживой природы.
- Я, может, и дура, но уж об этом-то ты могла бы и не говорить, – обиделась Анфиса из хрустального гроба.
- Имею право, – Анфиса в розовом посерьезнела и взволнованно прошептала: - Ну, с богом. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете