Продолжение. Начало здесь. Предыдущее здесь.

Психоанализ возник в еврейской среде. Это медицинский факт. И сам основатель, и большая часть его пациентов и учеников — интеллигентные евреи, претерпевавшие кризис идентичности в условиях ассимиляции европейской культурой. Разрыв с традицией выражался в болезненных состояниях. Фрейд нащупал язык для разговора об иудео-христианском боге в ситуации, когда люди в него уже не верили, а бог продолжал действовать изнутри, создавая фантазии, страхи, соматические симптомы. Психоанализ — это своего рода богословие. И одновременно сакральная процедура: исповедь пациента и последующее объяснение аналитиком того, что происходит с человеком, в котором действует бог его предков. Происходит примерно то, что происходило с Иовом: он мучается, не понимая — почему. И эти мучения (скажем, невроз) Фрейд старался снять, находя корень проблемы в душе страждущего и доводя до его сознания причину страданий.

А Юнг пошел по иному пути. Но прежде чем говорить об этом, надо разобраться с Фрейдом. Заглянем в его книгу «Толкование сновидений», которую можно считать первым наброском психоанализа, а также — документальным повествованием о его возникновении. Книга основывается на снах ее автора, увиденных в тот период, когда психоанализ зарождался. И первый сон в ней — об инъекции Ирмы (это вымышленное имя). Ирма — подруга семьи Фрейда, вдова, которую он лечил, избавил от истерического страха, но — не от всех соматических симптомов. Лечение было приостановлено. Доктор Оскар Рие (в «Толкованиях» — Отто), побывав у Ирмы, сообщил Фрейду, что «ей лучше, но не совсем еще хорошо». Фрейд почуял в этом упрек и, чтобы как-то оправдаться, записал историю болезни Ирмы для передачи своему старшему другу и соавтору Йозефу Брейеру (в книге он назван М.). После этого, в ночь на 24 июля 1895 года, Фрейду приснился сон, толкуя который он понял, как вообще устроены сновидения. Вот этот сон:

Званый вечер у Фрейдов, среди гостей Ирма. Фрейд упрекает ее: «Если у тебя есть еще боли, то в этом виновата только ты сама». Она отвечает, что боли ужасные. Он, опасаясь, что мог не заметить органическое заболевание, смотрит ей горло и видит «справа большое белое пятно, а немного поодаль странный нарост, похожий на носовую раковину». Сновидец зовет доктора М., обследовать Ирму. В этом принимают участие также Отто и Леопольд (еще одни коллега и друг). Последний обнаруживает «притупление» в легком и «инфильтрацию в левом плече». Доктор М. говорит: «Несомненно, это инфекция. Но ничего, у нее будет дизентерия, и яд выделится…». Все понимают, откуда инфекция: Отто впрыснул ей препарат пропила… «Такой инъекции нельзя делать легкомысленно… Вероятно, и шприц был не совсем чист».

Я не буду излагать бесконечно длинное толкование Фрейдом этого сна (оно есть здесь). Достаточно будет сказать, что аналитик сводит свой сон к следующему: «Сновидение осуществляет несколько желаний, проявившихся во мне благодаря событиям последнего вечера… Результат сновидения: я неповинен в продолжающейся болезни Ирмы». Тут надо обратить внимание на исходный тезис теории Фрейда: сновидения — это осуществление желаний. В данном случае доктор желает быть неповинным в продолжающейся болезни Ирмы. Правда, из того, что он говорит в своем толковании, не совсем ясно: а что уж такого он сделал, чтобы оправдываться. Но если знать скрытый Фрейдом контекст, станет ясно, что чувство вины таки небеспричинно.

За Ирмой, в горле которой сновидец увидел «носовую раковину», скрывается Эмма Экштейн (вообще, в Ирме слито несколько женщин, но нас сейчас интересует только одна), которую Фрейд послал к своему другу Вильгельму Флиссу проверить нос. О, эти носы! У самого Фрейда в то время с носом тоже было что-то не то (как, впрочем, и с сердцем), какой-то странный гнойный ринит, который можно было остановить только перназальным приемом кокаина. К этому веществу у него и вообще был давний интерес, его первая монография (1885) была посвящена именно коке. Сам он наркоманом не был, но охотно рекомендовал кокаин в качестве лекарства. Один его пациент даже умер, сделав себе инъекцию кокаина (который Фрейд прописал не для уколов, но бедняга был морфинист).

Что же касается доктора Флисса, то у него отношение к носу было отнюдь не только отоларингологическое, скорее, невротическое (некоторые объясняют это реакцией на «judennase» популярных тогда антисемитских карикатур). Флисс был просто повернут на носе. Считал, например, что нос соответствует женскому половому органу, и думал, что многие недуги идут от проблем с носом. Чтобы избавиться от мигреней, которые его преследовали, сделал себе на носу несколько хирургических операций. Фрейд в связи с этим писал ему: «Ты что, хочешь на моих глазах весь превратиться в гной? К черту все эти операции». И все же послал Эмму к Флиссу, который сделал ей операцию (кстати, заодно и Фрейду прижег носовые пазухи). Через короткое время нос Эммы стал страшно гноиться. Фрейд испугался, вызвал врача, и тот обнаружил у Эммы в носу какую-то ниточку. Потянул и — вытащил из носовой полости дамы 50 сантиметров бинта. Флисс просто забыл его в носу пациентки. Бывает. Особенно, если ты увлечен и считаешь нос женскими гениталиями. Оставленный там полуметровый бинт можно, пожалуй, считать (чувствую себя фрейдистом) мужским половым хуем.

После этого случая Эмма осталась слегка изуродованной. Фрейд, конечно, понимал, что Флисс не совсем прав, но старался его успокоить: «В своих мыслях я уже смирился с тем, что бессилен был помочь этой бедняжке, и ругаю себя за то, что втянул тебя в эту историю, закончившуюся для тебя столь плачевно». Старался замять скандал, чтобы никто не мог обвинить друга Вильгельма в профнепригодности.

Вернемся, однако, к сновидению об инъекции. Думаю, Фрейд его препарировал, прежде чем поместить в книжку. И истолковал так, как счел для себя удобным (чего, собственно, и не скрывает). Тем не менее, толкование это весьма интересно. В первую очередь — как демонстрация того, что вообще можно делать со снами. В этом и ценность книги, открывшей европейцам новые (забытые ими) возможности понимания человеческой психики. А то, что Фрейд там что-то правильно (или неправильно) интерпретировал, не имеет для нас никакого значения. Он дал свой вариант толкования. Можно дать и другой. Сновидение ведь неисчерпаемо. При каждом новом повороте оптики толкования нам открываются новые аспекты сна (в чем мы в дальнейшем еще не раз убедимся). В частности, сон об инъекции Ирмы можно толковать как историю рождения психоанализа из духа еврейского местечка.

Я уже намекал на то, что книга Фрейда автобиографична. Основные объяснения того, что и как толковать, он дает на примерах собственных снов. А чтоб был понятен контекст, приводит множество связанных с ними деталей из своей жизни. Но кроме самого автора в книге действует еще целый кагал, самые разные люди, одолеваемые нелепыми фантазиями и трагическими проблемами. Толкуя свои и их сны, Фрейд попутно рассказывает житейские случаи, соленые анекдоты, фольклорные байки. Все это, можно сказать, картинки с выставки Марка Шагала. Перед читателем снотолкований открывается виртуальное местечко, в котором течет жизнь еврейской души, старающейся приноровиться к требования большого европейского города. Из опыта этой жизни вытекают и сновидения, и способы их толкования.

Вот, например, весною 1897 года Фрейда выдвинули на соискание звания экстраординарного профессора. «Я подумал тотчас же, однако, что не имею никакого основания связывать с этим каких-либо надежд». Почему? А потому что он еврей… Как-то раз его посетил коллега Р., один из тех, кто давно дожидался профессорства и хлопотал о нем в министерстве. «Он сообщил, что на этот раз ему удалось припереть к стене очень высокопоставленное лицо и предложить ему вопрос, правда ли, что его назначению препятствуют исключительно вероисповедные соображения». Оказалось, что — да. После этого Фрейд увидал во сне следующее: «I. Коллега Р. — мой дядя. Я питаю к нему нежные чувства. II. Он очень изменился. Лицо его вытянулось; мне бросается в глаза большая рыжая борода».

Толкование Фрейда (передаю его вкратце) повествует о дяде (вытянутое лицо и борода от него), который за какую-то денежную аферу сел в тюрьму, в связи с чем отец Фрейда очень переживал и назвал брата дураком. Значит, что-то в сновидце считает коллегу Р. дураком. Но поскольку сам Фрейд не считает его дураком, сновидение подслащает пилюлю: «нежные чувства». Кроме того, Р. отнюдь не преступник. Но Фрейд вспоминает, что за несколько дней до сна встретил другого своего коллегу по имени Н., который тоже, конечно, ждал профессорства. Этот иудей подвергался судебному разбирательству из-за некоего пустяка, что, конечно, может помешать получению звания. Вывод: «Мой дядя Иосиф совмещает в своем лице двух не назначенных профессорами коллег, одного в качестве «дурака», другого в качестве «преступника». Я понимаю теперь также и то, какую цель имело это совмещение. Если в отсрочке назначения моих коллег Р. и Н. играли роль «вероисповедные» соображения, то и мое назначение подвержено большому сомнению; если же неутверждение обоих обусловлено другими причинами, не имеющими ко мне никакого отношения, то я все же могу надеяться».

Сон демонстрирует Фрейду, что он не такой, как коллеги: «Общность наших интересов нарушена, я могу радоваться своему близкому утверждению, меня не касается ответ, полученный коллегой Р. от высокопоставленного лица». А ведь, и действительно, не касается. Если бы Фрейд в тот момент рассказал этот сон шаману, тот бы ему объяснил, что коллега Р., стремящийся стать профессором, настоящий дурак, ибо эти дела так не делаются. Не надо ходить в министерство, а надо вступать в общество Бнай Брит (Сыны Завета), которое столь эффективно продвигает соплеменников. Впрочем, Фрейд и сам давно это понял: в 1895 году он вступил в ложу «Вена» общества Бнай Брит, читал там доклады о сновидениях и в 1901 году (вскоре после выхода «Толкований») таки стал профессором. С этого и началось восхождение психоанализа.

В основе сна о желании быть профессором, несомненно, лежит осуществление желания. Однако это не все. Толкуя свой сон, Фрейд вводит второе фундаментальное понятие своей теории сновидений (и психоанализа в целом): цензуру, нечто, искажающее простое желание, шифрующее его, в результате чего сон становится непонятным. Мне трудно понять, почему для введения понятия цензуры Фрейд выбирает именно этот сон, когда можно было бы подобрать что-нибудь более наглядное. Видимо переживания, связанные желанием профессорства, были так сильны, что задурили писателю голову. И в результате текст оказался неясным. Фрейд это понял и стал объяснять, что такое цензура, на посторонних примерах: «Где в социальной жизни можно найти аналогичное искажение психического акта? Лишь там, где имеется двое людей, из которых один обладает известной силой, другой же принужден считаться с последней. Это второе лицо искажает тогда свою психическую деятельность».

Характерная аналогия. О самом же предмете Фрейд пишет: «Мы имеем основание, таким образом, предполагать, что в сновидении играют наиболее видную роль две психические силы (течения, системы), из которых одна образует желания, проявляющиеся в сновидении, другая же выполняет функции цензуры и, благодаря этой цензуре, способствует искажению этого желания. Спрашивается, однако, в чем же состоит полномочие этой второй силы, проявляющейся в деятельности цензуры. Если мы вспомним о том, что скрытые в сновидении мысли до анализа не сознаются человеком, между тем как проистекающее из них явное содержание сновидения сознательно вспоминается, то отсюда следует предположить, что функция второй инстанции и заключается именно в допущении к сознанию. Из первой системы ничто не может достичь сознания, не пройдя предварительно через вторую инстанцию, а вторая инстанция не пропускает ничего, не осуществив своих прав и не произведя желательных ей изменений в стремящемся к сознанию материале».

Вообще-то, вовсе не обязательно объяснять невнятицу снов борьбой двух психических сил. Можно исходить из другого. Можно, например, предположить, что бессознательное просто не знает языка, понятного человеку. И потому использует первые попавшиеся образы, которые есть в человеческой голове, и с их помощью изъясняется, а уж человек волен понять (или не понять) то, что оно говорит. Возможны и другие объяснения. То, что Фрейд предпочитает использовать модель, предполагающую борьбу двух сил и подавляющую желание цензуру, обусловлено культурой, в которой он вырос и жизненным опытом, который он приобрел (шаман бы сказал: бессознательное находит в душе аналитика именно этот опыт и в соответствии с ним изъясняется, пишет текст). Ведь быть униженным — это трагический опыт еврейства. Толкуя один из снов, Фрейд рассказывает, как христианин какой-то унизил его отца, о том, как он сам воображал себя Ганнибалом, семитом, который стремился в ненавистный Рим, но так и не достиг его. В книге Фрейда много подобных историй, так что вполне можно объяснять представления об осуществлении желаний и цензуре жизненным опытом его народа.

Но это было бы слишком поверхностное объяснение. Ибо корень этого опыта лежит глубже: не в истории, а в мифологии народа, из которой вытекает и его история. Фрейд говорит о двух силах, борющихся между собой. С одной стороны — силе желания (воле), стремящейся к осуществлению, а с другой — силе, подавляющей это желание, не позволяющей ему осуществиться (дойти до сознания). В результате борьбы желание все-таки виртуально осуществляется, но — в искаженной, неузнаваемой, зашифрованной форме. В форме непонятного сна, оговорки, неадекватного действия, невротического симптома. Но ведь буквально об этом и говорит иудео-христианский миф о борьбе Иакова с ангелом (богом). Результатом схватки становится смена имени Иакова на Израиля, что, в сущности, полный аналог действия цензуры (Иакову все это снится). Этот миф и лежит в основе теории Фрейда: цензор не убивает желание, но калечит его (после схватки Иаков остается хромым).

Вернемся под конец к Юнгу. Нетрудно узнать в двух борющихся инстанциях Фрейда то, что Юнг, рассказывая о себе, обозначает как «номер 1» и «номер 2» (см. здесь). Но только значения, которые Юнг и Фрейд придают этим двум «номерам», совершенно разные (по сути — противоположные). И отсюда вытекают разные понимания аналитиками работы сновидения. У Юнга взгляд на него шаманский, он говорит: «Я никогда не соглашался с Фрейдом в том, что сон — это некий заслоняющий смысл «фасад» — когда смысл существует, но он будто бы нарочно скрыт от сознания. Мне кажется, что природа сна не таит в себе намеренного обмана, в ней нечто выражается возможным и наиболее удобным для нее образом — так же как растение растет или животное ищет пищу. В этом нет желания обмануть нас, но мы сами можем обмануться… Задолго до того, как я узнал Фрейда, бессознательное и сны, непосредственно его выражающие, казались мне естественными процессами, в которых нет ничего произвольного и тем более намеренно вводящего в заблуждение. Нет причин предполагать, что существует некое бессознательное природное коварство, по аналогии с коварством сознательным».

Это — да. Но Фрейд-то живет под гипнозом своего племенного бога (который прогнал людей из рая, когда они отведали от Древа познания) и точно описывает его как инстанцию, не позволяющую человеку осознавать определенные желания. Положим, Фрейд, изобретя психоанализ, как раз взбунтовался против этого, выступил как богоборец Иаков. Но, как и Иаков, он боролся ради того, чтобы получить благословение бога, действовавшего в нем изнутри. То есть — боролся с самим собой. А борясь с собой, ни победить, ни спастись невозможно. Хотя можно попробовать спастись бегством. Именно такой путь избрал Юнг, сын христианского служителя бога евреев. Чем это обернулось — увидим. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.