ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО - ЗДЕСЬ.ПРЕДЫДУЩЕЕ - ЗДЕСЬ. Спутница
Кончено, Олег не рассказал о женщине, спутнице последних лет, которую оставил без видимых, на сторонний взгляд, причин. Кому интересна история о том, что корреспондентка провинциальной газеты стала бизнес-вумен, а успешный инженер – временщиком, перебивающимся случайными заработками? О том, как Юпитер поменялся местами с Ио, и не знает, куда деваться от стыда, и что ему делать с вдруг обострившейся детской тоской по неизведанным местам? Ведь это есть то, в чем он не признался даже ей, от которой уходил, замаскировавшись за возрастную дурь, блажь, необъяснимый каприз. Той, которая, глубоко обиженная его предательством, тем не менее, сказала: жду три месяца, и если не вернешься в срок…
Водевиль, словом.
Конечно, тем более он не рассказал своим попутчикам, что его женщина, которую он, ничего ей толком не объяснив, вдруг оставил, буквально сбежал, безбилетником, зайцем, путающим след, – эта женщина не просто случайно встреченный человек, с которым вдруг однажды стало хорошо, и отношения стали больше чем дружба, и все закончилось загсом. Что она – бывшая супруга того самого Хейердала, который погиб от взрыва фугаса на одной из горных дорог. Женщина, тогда, несколько лет назад, разбитая горем, перед которой он вдруг почувствовал ответственность – сначала соседскую, а потом… Действительно, неизвестно, на каком основании он однажды приказал себе стать ей опорой. Не назвать ведь дружбой в настоящем смысле слова его отношения с Хейердалом, всего лишь одноклассником и соседом, – дружбой, которая обязывает, по каким-то там романтическим обычаям, в случае смерти… И уж точно это не продолжение школьной влюблённости, которой он, что и положено, переболел как корью, – да и много было подобных увлечений, и ни одно из них не лучше и не глубже остальных, хотя на некоторые связи, которые уместней назвать романами, ушли целые годы.
А начиналось с простого участия к… соседке, однокласснице – пожалуй, так. Ранней весной, через несколько дней после похорон.
Он всего лишь стал встречать ее с работы: брал такси, мчался к ее редакции. До самого их общего двора они шли пешком. Часто – через сквер с продолжением в старую рощу, непременно останавливаясь там же в кафе, где столики располагались прямо под деревьями, на берегу пруда, а в темной воде, кое-где пронзаемой драгоценными лучами вечернего солнца, плавали доверчивые утки.
Она всегда была ответной на дружбу. Еще в школе, будучи признанной красавицей и зная себе цену, никогда не задавалась.
Они просто говорили. О школе, о редакционных делах, о новостях в мире. Странно – не иссякали темы.
Постепенно и, наверное, неожиданно для каждого из них, они стали нужны друг другу, – сейчас он думает, что так часто бывает; как правило.
Целый год в ее образе непременно присутствовала хотя бы одна (чаще всего – одна) черная деталь: юбка, блузка, газовая косынка, чулки, а то и просто лента в прическе, – что-нибудь.
Только через несколько месяцев, зимой, она в первый раз заплакала, прямо на улице. Он не спрашивал причины, но она объяснила – постаралась пошутить в своей манере давать некоторым словам иное звучание, в данном случае – переводом с английского: «Айсли!..» Но шутки не получилась, и от этого она заплакала еще сильнее, прижала ладошки к лицу. Тогда он попытался ее обнять, согреть, успокоить… Она медленно затихала, но все время этих дружеских объятий его грудная клетка ощущала твердость и остроту ее локотков.
Однажды в кафе, – только открыли «летнюю часть», то есть вынесли часть столиков на берег пруда, – новый официант, почти подросток, спросил, принимая заказ:
– А что для вашей жены?
Олег посмотрел на нее вопросительно, ожидая ответа на его, Олега, вопрос, к которому они оба так долго и целомудренно шли.
Она, ничуть не смутившись, ответила гарсону, глубоко заглянув в глаза Олегу:
– Кофе и… Петербург… с маслом и петрушкой.
Гарсон застыл в недоумении.
Олег улыбнулся и расшифровал:
– Бутерброд… с зеленью.
К этому времени они уже прекрасно понимали друг друга.
Он, как обычно, проводил ее до двери. Она вставила ключ, он тронул ее плечо, прощаясь, задержав взгляд на черной газовой косынке, сейчас несправедливо окаймлявшей копну светло-русых волос. Отвернулся и пошел вниз по лестнице.
На следующий день она вышла к нему из редакции… вся весенняя, в белом; ранняя весна в тот год выдалась очень солнечная и тёплая, просто жаркая.
Ей, радушной и компанейской, завидовали, по-белому, – так она говорила.
Ему никто не завидовал, скорее всего, потому, что ревновать было некому: родители уже ушли, и друзей, которые в полной мере соответствовали бы этому понятию, к той поре тоже не осталось.
Первое время Олег не сомневался в том, что собой нынешним может по иному, выгодно для них обоих, окрасить всю ретроспективу зрелой женщины, – не умаляя образа предшественника, прочно вмонтированного в ее память. Вернее, не задумывался об этой необходимости, возникшей вместе с ответственностью.
Они хотели поскорее завести ребенка, интуитивно видя решение многих психологических проблем в появлении общего «киндера» – по их уже общей шутливой терминологии, которая, определенным образом, сглаживала шероховатости отношений первых месяцев совместной жизни, переводя «задоринки» в дурачество и смех.
Олег хотел непременно сына, как, наверное, и всякий мужчина, который желает воплощения несбывшегося в том, которое ошибочно предполагается чуть ли не как второе Я. Причем, имя предполагалось славянское, для того, чтобы благодать его была понятна носителю без всякого перевода, и постоянно воспитывала и возвышала, как и должно имени.
Это было, конечно, самое простое и самое верное решение проблемы.
Не получалось. Врачи стали говорить о перемене климата.
Но вдруг стала меняться страна, страдая от аритмии, как и его социальное и человеческое «я», – и стала стремительно падать его былая уверенность в сегодняшнем и завтрашнем дне.
Олег впервые понял, и далее возвращался к этой мысли постоянно, что ему достался готовый драгоценный камень, с огранкой: он не добыл сокровище – оно досталось ему находкой, вернее – несправедливым, случайным наследством.
И он с обостренной болью заподозрил, что она, его спутница, с первого дня совместной жизни, – а как иначе? – оценивала и сравнивала свое «до» и свое «после», совершенно не стараясь избавиться от этого порока памяти, источника возможного предательства.
И все больше чудилось, что несостоявшийся Том Сойер, без вариантов, на всех весах проигрывал Туру Хейердалу. Не тот запал, не та решимость, не то воплощение. Словом – не тот полёт!
А если это так, то не было ли ее согласие жить вместе – обманом, иудиным поцелуем, «предательством наперед», или проявлением жалости, что еще хуже?
Однажды он высказал свои подозрения, на что она ответила: людей вообще невозможно сравнивать – Он не повторит тебя, хотя бы потому, что Его уже нет, а ты не повторишь Его, хотя бы потому, что тебе в таком случае нужно начинать… с Байкала!
И рассмеялась примирительно.
Да, говорила примирительно и, на словах – уравнительно, но все же ударением выделяла Его! Предательский акцент? – «Он, Его, Им!..»
И тот байкальский камень («стоун», «рок» – ее шутливые названия, которые резали ухо, вызывая мрачные ассоциации) – так и стоял в шкафу, среди книг, – как та чертова скала, навеки застрявшая в багажнике Ангары.
Почему затаённо, среди книг («буков», черт подери!), а не на виду?!..
Гнал от себя дурацкую ревность. Умом понимал: путано ответила, неточно, не то, что хотела сказать, – не обманывая, а единственно по причине того, что «мысль изреченная есть ложь».
Но запало так, как было ею сказано и им переведено.
И – как навязчивая тревога, природу которой понимаешь и даже высмеиваешь, но – не избавиться!
– Так этот поезд до Иркутска-то ведь не доходит! – Люксембург прищурилась. – Пересадку придется делать.
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете