Продолжение. Начало здесь. Предыдущее здесь.

«Я достиг славы, власти, богатства, знания и всякого человеческого счастья. Тогда мое желание к увеличению этих ловушек исчезло, желание отступило, и на меня напал ужас».

Это Юнг говорит в начале первой главы «Красной книги» (о ней ниже). Речь о сороковых годах его жизни. То есть — о кризисе среднего возраста, если говорить суконным языком. А поэт скажет: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу»... Дальше — ужас, но Данту является дух (Вергилия) и ведет. Вот и Юнг спустился во сне (его изложение здесь) в глубину бессознательного и получил там импульс к написанию книги «Метаморфозы и символы либидо» (кстати, он потом признавался, что в связи с этим сном испытал «совершенно надличностное ощущение»). В ходе писания книги, блуждая путями либидо, он коснулся чего-то такого, что трогать опасно, разворошил глубины. И вот началось...

В прошлый раз мы говорили о разрыве с Фрейдом. Этот разрыв, очевидно, стал следствием тех глубинных процессов, которые разворачивались в душе Юнга и индуцировали ряд внешних перемен. Так, еще в 1909 году он перестал работать в клинике Бурхгольцль (но сохранил частную практику), а в 1913 покинул и университетскую кафедру. Дух, вдохновлявший его на писание «Метаморфоз», устранял все, что мешало ему развернуться. Вот и Фрейда устранил, и заставил Юнга распрощаться с научной психиатрией, которая прежде была необходимым условием успешного функционирования его «номера 1», а теперь уже только мешала тому, что вырастало в душе.

В это время Юнг не мог заниматься наукой, не мог читать научные книги. Его преследовали кошмары. Он испытывал постоянную неуверенность в себе. В какой-то момент ему вдруг показалось, что он сходит с ума, и он решил, что с этим надо что-то делать. Для начала попытался произвести инвентаризацию своей жизни, вспомнить подробности, найти в прошлом причину того, что с ним творилось теперь. Но это ничего не дало. И тогда он сказал себе: «Раз уж я ничего не знаю, все, что мне остается, — это просто наблюдать за происходящим со мной». Корче, Юнг «намеренно предоставил свободу своим бессознательным импульсам».

Первое, что в результате стало всплывать из глубин памяти, — детские ощущения в 10—11 лет. Это примерно тот возраст, когда Карл заложил секретик на чердаке (см. здесь), и начался процесс, приведший к проявлению «номера 2» (здесь). Конкретно вспомнилось, что он тогда постоянно что-нибудь строил. Эти «воспоминания оказались очень живыми, эмоциональными и вызвали множество ассоциаций». Юнг подумал: «Стало быть, все это еще имеет для меня значение. Маленький мальчик созидает нечто, живет творческой жизнью, и сейчас мне недостает именно этого. Но я уже не могу оказаться вновь на его месте. Разве можно преодолеть расстояние между взрослым человеком и одиннадцатилетним мальчиком?»

Еще как можно! Сорокалетний (почти) Юнг стал строить дома из песка и камней, посвящая этому все свободное время. Играя, он поначалу испытывал болезненное и унизительное чувство (как Карл Кастанеда, когда дон Хуан заставлял его говорить с растениями). Но постепенно втянулся и выстроил целую деревню с церковью. Оставалось поставить алтарь. Тут доктор заколебался... Это мучило его, как задача, которую надо решить. Но, как-то гуляя по берегу озера, он нашел красный камешек в виде пирамидки: вот и алтарь. «Я поместил его в центре под куполом и, когда устанавливал, вспомнил подземный фаллос из моего детского сна». Очень уместное воспоминание. Стоило бы вспомнить также и другие камни из детства, в том числе тот, на котором Карл любил сидеть, играя в игру «Кто я, камень или тот, кто на нем».

 

Разница между обычной инвентаризацией прошлого и телесными действиями, в которых реализуется нечто из прошлого, вполне очевидна: одно дело просто мыслить что-то и совсем другое — «предоставить свободу своим бессознательным импульсам». Заложив свою деревушку, Юнг фактически заложил нечто вроде детского секретика. Предавшись строительству, позволил тому, что скрывалось внутри, осуществляться (мы еще увидим, как через десять лет он будет вот так же строить свою знаменитую башню). И вот в процессе игры из него вдруг нечто поперло... «Мое строительство послужило началом некоего нового этапа, когда фантазии хлынули нескончаемым потоком».

Это было ужасно. Юнг говорит, что «пытался делать все возможное, чтобы не заблудиться, чтобы каким-то образом разобраться во всем этом». В какой-то момент он уже и не верил, что сможет «справиться с этим мощным потоком чужеродных образов». Он задавался вопросом: «В состоянии ли я чисто физически вынести то, что погубило других, что надломило Ницше, а в свое время — и Гёльдерлина. Но во мне поселился некий демон (курсив мой. — О.Д.), с самого начала внушавший, что я должен добраться до смысла своих фантазий. Я испытал ощущение, что некая высшая воля направляла и поддерживала меня в этом разрушительном потоке бессознательного».

Но он успокаивался, когда ему удавалось перевести чувства в образы. «По своему опыту я знал, как полезно, с терапевтической точки зрения, объяснять эмоции, находить скрытые за ними образы и картины». Именно поэтому он записывал свои фантазии как можно более подробно и старался выявить их психологический источник. «Но адекватного отображения не получалось: мой язык был слишком беспомощным. Поначалу я писал языком темным и архаическим, — архетипы выглядели патетичными и высокопарными, что меня раздражало... Но я не знал, каким языком пользовалось мое бессознательное, и у меня не было выбора: я записывал то, что слышал».

Свои фантазии Юнг заносил в тетради, которые называл «черными книгами». Позднее из этих записей он составит так называемую «Красную книгу» («Liber Novus»), рукописный фолиант с изображениями видений, выполненными им собственноручно. В старости Юнг вспоминал: «Годы, когда я наблюдал за внутренними образами, были самым важным временем в моей жизни. Все остальное берет начало в этом периоде. Он начался, и последовавшие детали уже не имели значения. Вся моя жизнь состояла в разрабатывании того, что прорывалось из бессознательного и захлестывало меня, как таинственный поток, и угрожало погубить меня. Этих содержаний хватило бы на несколько жизней. Все последующее было не более чем внешней классификацией, научной разработкой и интеграцией в жизнь. Но абсолютное начало, в котором содержалось все, было тогда».

«Красная книга» пролежала в банковском сейфе (буквально — секретике) до наших дней. В 2009 году она была, наконец, опубликована (вот ее перевод). Теперь каждый может убедиться в том, что практически все основные идеи глубинной психологии Юнга появились именно в тот период, хотя наименования их тогда еще были иными. В частности, «номеру 2» «Воспоминаний» в «Красной книге» соответствует (с некоторыми оговорками) «Дух глубин». А «номеру 1» — «Дух этого времени» (Фауст: «А то, что духом времени зовут, есть дух профессоров и их понятий»). Вот как в «Liber Novus» описаны эти два духа:

«Я познал, что кроме духа этого времени действует и другой дух, тот, что управляет глубинами всего современного. Духу этого времени нравится слышать о пользе и ценности. Я тоже так думал, и моя человечность все еще так думает. Но иной дух заставляет меня говорить, несмотря ни на что, превыше подтверждения, пользы и смысла. Исполненный человеческой гордости и ослепленный предубежденным духом этих времен, я долго пытался удержать этот иной дух подальше от себя. Но я не предполагал, что дух глубин с незапамятных времен и навсегда обладает большей властью, нежели дух этого времени, который меняется с поколениями. Дух глубин покорил всякую гордость и заносчивость силе справедливости. Он унес мою веру в науку, он лишил меня радости объяснять и упорядочивать вещи и дал умереть во мне преданности идеалам этого времени. Он принудил меня к последним и простейшим вещам. Дух глубин взял мое понимание и все мое знание и поставил их на службу невыразимого и парадоксального. Он лишил меня речи и письма обо всем, что не служит ему».

Это написано в 1915 году, когда Юнг уже более или менее справился с потоком фантазий, отчасти понял их смысл, научился с ними обращаться. А в 1913 году он еще не привык к ним и боялся сойти с ума под их напором. Да и как не бояться? Вот в средине октября, путешествуя в одиночестве, он вдруг увидел поток, захлестнувший Европу от Англии до России и от Северного моря до Альп. Это была картина катастрофы: желтые волны, несущие обломки и трупы. Потом все это превратилось в море крови. Видение длилось около часа. Юнг признается: «Мне стало дурно, и я стыдился». Через две недели видение повторилось, и голос сказал: «Смотри, так будет». А потом уже летом 1914 года ему трижды приснилось одно и то же: среди лета наступает стужа, и вся земля покрывается льдом. Обстоятельства третьего из этих снов таковы: Юнг в Англии, ему нужно домой, он возвращается на быстром корабле, а дома — холод, обративший живое в лед. Вот цветущее, но бесплодное дерево («Мое дерево жизни»), на морозе его листья превратились в виноград, полный целебного сока. Сновидец дает ягоды людям, которые, как ему кажется, ждут этого.

Сон приснился в июне 1914 года. А в июле доктор был на конгрессе в Шотландии. Там его и застала весть о начале мировой войны. Он поспешил в Швейцарию через Голландию и Германию. И вот что увидел в пути (воспоминание 1933 года):

«Я ехал прямо через армии, двигавшиеся на запад, и у меня было чувство, что это было то, что по-немецки можно назвать Hochzeitsstimmung, празднество любви по всей стране. Все было украшено цветами, это была вспышка любви, они все любили друг друга, и все было прекрасно. Да, война была важна, большое дело, но основной вещью была братская любовь… Крестьяне распахнули свои подвалы и раздавали все, что имели. Это случалось даже в ресторанах и привокзальных буфетах. Я был очень голоден, не ел сутки, и когда спросил, сколько стоят бутерброды, мне сказали: "О ничего, просто берите их!" А когда я пересек границу Германии, нас провели в огромную палатку полную пива, сосисок, хлеба и сыра, и мы ничего не платили, это было один большой праздник любви».

В тот момент Юнг уже наверняка понимал, что праздник любви (который в августе 14-го справлялся во всех странах, вступивших в войну) обернется потоками крови, которые ему были показаны в видениях. Тина Келлер, лечившаяся у него с 1915 года, вспоминает, что он ей рассказывал «о том облегчении, которое испытал, узнав о начале войны, ибо это свидетельствовало, что его видения крови и разрушений, поначалу вызвавшие у него опасения возникновения психоза, были на самом деле предвидением этого события».

Вообще-то, он и раньше был убежден в том, что видения могут содержать в себе предсказания, но тут уж получил разительное подтверждение. В «Красной книге» даже сказано, что октябрьские видения были специальным знаком, некоей благодатью, позволившей визионеру больше не сомневаться в реальной силе Духа глубин: «Благодать, излившаяся на меня, дала мне веру, надежду и необходимую отвагу не сопротивляться больше духу глубин, а произносить его слово. Но прежде чем я смог собраться, чтобы по-настоящему сделать это, мне нужен был видимый знак, который показал бы, что дух глубин во мне был в то же время управителем глубин мировых дел».

Были и другие знаки. В «Воспоминаниях» Юнг говорит, что 12 декабря 1913 года он сидел за письменным столом, как вдруг все оборвалось (это, видимо, пример активной имагинации, о ней — в свое время). «Будто земля в буквальном смысле разверзлась у меня под ногами, будто я провалился в ее темные глубины». Когда глаза привыкли к темноте, он увидел перед собой вход в пещеру и карлика. «Я протиснулся мимо него в узкий проход и побрел по колено в ледяной воде к другому концу пещеры, где на каменной стене светился красный кристалл. Я приподнял камень и увидел под ним щель. Заглянув в нее, я начала ничего не мог различить, но, присмотревшись, обнаружил воду, а в ней — труп молодого белокурого человека с окровавленной головой. Он проплыл мимо меня, за ним следом плыл огромный черный скарабей. Затем из воды поднялось ослепительно красное солнце».

«Красная книга» уточняет: «В самой глубине потока сверкает красное солнце, сияя через темную воду. Там я вижу — и ужас охватывает меня — маленьких змей на темных каменных стенах, стремящихся в глубины, где сверкает солнце. Тысячи змей толпятся, закрывая солнце. Настает глубокая ночь».

Юнг хочет положить камень на место, но не успевает: поток прорвается наружу и это — кровь. То есть камень (держим в уме все прочие юнговские камни) — это пробка, закрывающая какой-то вход (ее дубликат — карлик у входа в пещеру). Упругая струя бьет из щели, Юнгу тошно. Когда видение завершилось, он понял, что в его основе — «некий солярный героический миф, драма смерти и возрождения, которое символизировал египетский скарабей. Все должно было завершиться рассветом — наступлением нового дня, но вместо этого хлынул кошмарный поток крови, очевидная аномалия. Вспомнив кровавый поток, виденный осенью, я отказался от попыток объяснить это».

Отказался в декабре 1913 года, когда еще не знал, что видения были пророческими. Но осеню 1914 года, когда шла битва на Марне, он уже считал их предвидениями и в одной из заметок, сделанных тогда и вошедших потом в «Красную книгу», писал: «В глубинах того, что должно прийти, лежит убийство. Белокурый герой лежит убитым. Черный жук — это смерть, которая необходима для обновления; и таким образом впоследствии засияло новое солнце, солнце глубин, полное загадок, солнце ночи. И как восходящее солнце весны пробуждает мертвую землю, так и солнце глубин пробудило мертвых, и так началась ужасная битва между светом и тьмой».

Это, конечно, никакое не пророчество, это размышление по поводу того, что Юнг видел в 1913 году. Но в том, что он тогда видел, несомненно, было что-то пророческое. Загвоздка лишь в том, что заранее неизвестно, является ли то, что ты видишь, пророчеством или это просто блазнит. То есть шаман-то, разумеется, знает, что любое видение можно и должно рассматривать как предсказание (в каждом видении можно постфактум найти знаки, указывающие на то, что потом и действительно произошло), к тому же шаман умеет любое видение сразу же четко истолковать. А Юнг в тот момент еще не был знающим. Он пока что еще не встретил своего дона Хуана (Филемона), не поучился у него магии. И потому даже те свои видения, которые уже точно сбылись, толковал довольно поверхностно. Например, готов был видеть в мертвом белокуром юноше эрцгерцога Фердинанда, убийство которого послужило поводом для войны.

Впрочем, прямо Юнг этого не говорит, лишь намекает в контексте рассуждений о том, как вообще возможно пророчество. В сухом остатке эти рассуждения сводятся к следующему: чтобы видеть грядущее, надо отвлечься от внешних событий и смотреть внутрь себя, где, собственно, и зреет все то новое, что потом случается в мире. Буквально: внешние «события ничего не означают, они значат только внутри нас. Мы создаем смысл событий». Применительно к конкретному случаю видений о войне он заявляет: «Я бы не смог видеть, что должно прийти, если бы я не видел это в себе».

Но что же он все-таки видел? В самый момент видения — карлика, камень, убитого юношу, скарабея, кровь, змей, заслоняющих солнце… А когда началась война, он увидел все это несколько иначе: «Я соучастник этого убийства, солнце глубин сверкает и во мне после совершенного убийства; тысячи змей которые хотят пожрать солнце — они и во мне. Я сам и убийца, и убитый, жрец и жертва». Ну, а дальше эта архетипика жертвы и жреца проецируется в социальную плоскость («вы все соучастники убийства») и оборачивает постижением войны как массового жертвоприношения: «Они все должны принести в жертву друг друга, ибо еще не пришло время, когда человек воткнет кровавый нож в самого себя, чтобы пожертвовать тем, кого он убивает в своем брате. Но кого убивают люди? Они убивают знатных, храбрых, героев. Они нацеливаются на них и не знают, что имеют в виду себя. Они должны пожертвовать героем в себе».

Как это понимать? Увидим в следующий раз. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.