В коридоре, спиной к окну, держась за поручни, стояла Люксембург, как будто ждала Олега. Она казалась помолодевшей, похожей на учительницу из его детства, с надписью «СССР» на футболке, с учебником английского.
– Как Жизелька? – бодро спросила бывшая учительница-психолог. – Ничего, выспится, там встретят. Возможно, бизнесмен прикатит, пока она еще там будет, протез оценит.
– Зачем? – спросил Олег, и удивился: как будто у себя спрашивал.
– Как зачем! – Люксембург темпераментно взмахнула руками, дыхнула коньячным перегаром. – Олежка, ну я прямо вот всем людям удивляюсь. Я же говорю всегда: вы все как дети! Жизелька как дети, ты как дети, бизнесмен как дети! Пушкин этот реанимированный – тоже дети! Он же мне, ты не поверишь, предложение сделал! Ехал на Север к сыну, а сейчас, говорит, остаюсь с тобой в Кургане! Ты, говорит, похожа на балерину, летучая стать! Всю жизнь, говорит, о такой мечтал, еще с детдома. Это у него инкубаторский синдром, говорю как психолог! Та приемная мать умерла, даже не мать – опекунша, а ниша освободилась. Еще был директор детдома, полугрузин полунастоящий, оттого Пушкин всю жизнь грузинские песни поет-попевает, ничего в них не понимая. Ты думаешь, почему мы вот с ним из купе от вас ушли? Потому что он говорит: мадам, нужно объясниться без свидетелей, и объяснение будет долгим! И пусть «наши дети», Вещий Олег с Анти-вилисой, это он так Жизельку окрестил, в общем, тоже объяснятся, без нашего присутствия. И представь, я тоже как дети, я пошла на поводу! Что мне не свойственно!
Она махнула рукой, выдохнула:
– Пойдем в тамбур, курить хочу.
Они вышли в тамбур, где Люксембург, прикурив, продолжила свою бурную речь, отмахивая ладошкой дым от лица:
– От Жизельки вот отошла, что мне несвойственно, пусть недалеко, но отошла ведь! Хорошо, почти все абреки куда-то в другой вагон перекочевали, тоже до кучи компанулись, вагоны ведь полупустые, а то бы я, конечно, не согласилась бы. Я вот сейчас вышла отдохнуть от этих объяснений, которые еще в милицейском «обезьяннике» началось. Где мы с ним всю ночь просидели в обнимку. Дрожа с похмелья. Вообще, пить в дороге – нехорошая русская привычка, до добра не доводящая. Лишний раз в этом убедилась, век живи, век учись. Костыль потеряли. Зато второй был вещдоком за первого. Битый небитого везет, ага. А он сидит там сейчас в купе и плачет в подушку. Я ему говорю, Троцкий ты не восстановленный, какой к черту Курган, я ведь уже без пяти минут американка! Он же брехун хронический! Не аферист, а так – глупый врун, потому что всю жизнь следы путает, как заяц, думает, что если о нем будут знать буквальную правду – значит, это ему может быть в ущерб. Вот и врет во второстепенных, слава Богу, местах. Ни в мать, ни в отца! А откуда он знает, если подкидыш? Словом, правды, которую он скрывает, ее и нет вовсе. Ну, половины – точно нет, выдумка, помогающая жить, что-то типа костыля вместо второй ноги… Впрочем, ладно, не уместное в данной ситуации сравнение.
…Зациклился на своем происхождении под старость лет. На корнях, как он говорит, на том, что его формировало – люди, места и тэ дэ. Пережитое, читанное, слышанное, придуманное. На первый взгляд – нормальная тяга, но не до такой же степени! Мечтает в Грузию попасть. Но главный его глюк – Одесса. А я ему говорю, почему Одесса, а не Биробиджан? А он: с тобой даже туда, только с тобой. Идиотская логика, в кавычках, почти женская. По-еврейски мне в любви признается, дай бог память… «Об… дих… лыб…» Ну и язык! Тык-мык, с полки брык. А он говорит, это не брык, а предложение руки и сердца. Это от стеснения, как психолог утверждаю. Когда на родном языке стыдно, то есть от одной только мысли адреналин бурлит, то на чужом, который для тебя набор звуков, – ляпнул, и всё нормально, вроде герой.
Люксембург жадно затянулась дымом, задрала голову, попыталась пустить колечки. Не получилось.
– Вообще, он как коврик плетеный из лоскутков, раньше такие были в моде. Мундир английский, погон российский, табак японский, правитель омский.
– А разве не все люди такие? – спросил Олег.
Люксембург задумалась.
– В принципе, может, и так, но степень лоскутности у всех разная. Я из меньшего количества лоскутков. Вот для меня Узбекистан – моя родина, моё все. Хотя мама ленинградка, с примесью немецкой крови, а папа по отцу полтавчанин. Это тоже, конечно, небольшие лоскутки. Слагаемые. Но это ведь меня не раздваивает, не… разтраивает, тьфу ты, не четвертует. А бывают люди – сплошной лоскут! Как одноцветный штандарт. Но с ними не интересно, это правда, а иногда даже и…
Люксембург зачем-то оглянулась, вздохнула, продолжила:
– Я ему про грядущую Америку, а он мне песню поет про поручика Голицына, зачем нам, поручик, чужая земля! Где ты, говорит, еще сможешь от всей души костылем по хребтине, и чтоб за это почти ничего не было? Налейте бокалы, надеть ордена! Певец! Говорит, мы с тобой, в Одессу поедем! Голубая, видите ли, у него мечта – Одесса-мама! Чую, говорит, что оттуда мои корни. Такая вот Вавилонская тоска, при неподтвержденной идентичности. Если не принимать во внимание нос, размер и форму. Виртуальная, втемяшенная себе в голову адекватность. Наполеон из шестой палаты, то же самое в принципе. Там должен доживать век! А что, говорит, это ведь тоже сейчас заграница! Какая, говорит, разница – твой штат Ют или Одесса. Паяц! А вы меня спросили?
Люксембург заговорила громче, зажестикулировала:
– Меня! А? Вы из меня, что, в этой поездке, Анну Каренину, что ли, сговорились сделать? Я что – не человек? Ничего не хочу? Мне что, эта Америка, манна небесная, что ли? Да идите вы все к чертям! Я вот в Узбекистан свой родной хочу, где меня мама, эвакуированная из Ленинграда, родила во время войны! Откуда отец ушел на фронт, навсегда. На ту землю, в которую легла мать! На Чимганские горы желаю, на Алайский базар хочу, поторговаться, в Голубые купола, такой ресторан в Ташкенте, или в самой захолустной чайхане посидеть, на реку Сырдарью, на озеро Айдаркуль! Да прямо у дороги, выйти из машины, зайти в хлопковое поле, лечь в грядку, и в небо глядеть и глядеть! Да мало ли куда еще в ареале моего… сновиденчества! Да, это мое! Не выдуманное, натуральное. С ним засыпаю, с ним просыпаюсь, с ним говорю, ему каюсь, с ним сплю, в нем снюсь. Там вода, камни, дувалы и тополя, пыль и ласточки и всё-всё разговаривает со мной на моем, на моем русском языке. На моем, на моем, на моем!.. А вы мне со своими подмосковьями, ютами, одессами, байкалами, черт бы вас побрал!
Она осеклась, поняв, что уже кричит.
– Тут окна открываются? Открой что-нибудь!
Олег дернул дверь, которая, как и в прошлый раз, приоткрылась.
Люксембург кинула в проем окурок и следом учебник английского. Книга улетела в темноту, как большая курица, издав быстрый звук всполошившихся на ветру страниц.
– Ну нет у меня способностей, – объяснила она Олегу. – Не закрывай, подышим.
Она подставила лицо под струю воздуха, немного успокоилась и даже повеселела. Подняла вверх палец, прикрыла глаза, внимание:
– Вспомнила вот сейчас с дурацкими одессами-байкалами… Детям бы на уроках сейчас рассказывала, да поздно узнала, и школ уж тех нет, и дети далече.
– Что-то из школьной программы? – участливо поинтересовался Олег.
– Ага! – Люксембург рассмеялась, – слушай, ученик. Вот почти все знают про тот Шайтан-камень в начале Ангары, даже скучно про него уж слушать, оскомина. А я вот недавно учитала такую легенду, от тех мест. Будто однажды, лет тысячу назад, на дне Байкала, сквозь прозрачнейшую его водицу, вдруг стали видны… красавица неописуемая с золотой чашей. Представляешь? Из серии «Очевидное – невероятное». На дне! Красавица луноликая, дас ист фантастиш, и рядом чаша, тугриков эдак на миллион. Узнал об этом тогдашний бурят-монгольский царь и стал заставлять молодых мужчин нырять, чтобы достали ему то и другое. Кто нырял в бездну, тот погибал однозначно… Потому что: не достал и вынырнул – секир башка за неисполнение приказа, а испугался вынырнуть – сам потонул, ну и черт с тобой. Цугцванг. А та, с чашкой, как сидела, так и сидит, будто издевается.
Олег рассмеялся. Люксембург ничуть не меняясь в лице, как маэстро разговорного жанра на сцене, переждала эмоции публики, продолжила:
– Итак, очередь дошла до одного парня бурят-монгола. Который накануне спас своего отца от гибели, спрятав в горах… Ремарка, для информации: у тех бурят-монголов стариков в ту пору убивали, чтоб не мучились, как у спартанцев – слабых детишек. Пришел, значит, тот парень к спасенному отцу в пещеру, попрощаться, а тот ему, в благодарность, говорит: красавица с чашей – не на дне, а на вершине горы, и только отражаются в воде. Результат: парень залез на гору, влюбился в красавицу, расположил к себе, ну и так далее, женился, обогатился, стали жить-поживать и добра наживать! Тут и сказке конец, кто слушал, тот… тот и дурак.
Она опять погрустнела, мало того, стала закипать, вздулись ноздри, смешно сморщился синяк под глазом:
– Ну что мне теперь с ним делать?! Что за наказание мне такое! – Тут Люксембург резко перевела тон с отчаянного на притворно-небрежный: – А за Жизельку я не беспокоюсь. Что отрезали, то отрезали, конечно. Но вот что осталось, то и есть! И с этим надо, надо жить. Депутат обеспечит, хороший человек, он воин, у него ранение в легкое, он с Громовым из Афгана уходил, через Амударью, помнишь телекадры? Есть фотографии, я его жену лечу, точнее, успокаиваю. Нелегкая жизнь у бизнеса сейчас, я тебе скажу, есть белые, есть черные, как и маги-целители. Он – белый, как и я, уважаю. Белым тяжелее, но их, слава Богу, становится больше. Других – фейсами бы да об тейблы. Не бросит, знаю, вижу. Будет даже любить или полюбливать, а то и замуж выдаст, если называть вещи своими именами, поскольку правда лучше лицемерия… Пока молодая, тело упругое, девчонка добрая, душа нежная, с ней легко… Легко? Скажи – легко!
Олег не успел ответить – ответила сама тамбурная ораторша, опять зашумев и задвигавшись на месте, как кипящий чайник с подпрыгивающей крышкой:
– О, не лукавьте! Гиря! Огонь! Иго! Это не до кровати донести! Это… это… Золото партии! Знамя полка, вокруг тела обмотанное… В одном варианте, за утерю, – кандалы и позор. В другом, за хранение, дас ист партизан, – почётный расстрел. Есть третий счастливый вариант, но он так труден, что почти невероятен, линию фронта с пулеметными кордонами и минными полями перейти. А?.. А?!.. А-а-а!.. Не-ет, я за нее не беспокоюсь. Если у тебя есть относительно нее беспокойство, то это напрасно. Что, я ее в туалет с одним костылем не свожу, что ли, у нас и утка есть… Не беспокойся, я тебе напишу на твой целлюлозно-бумажный комбинат письмо, прямо хоть в отдел кадров напишу, дойдет. Как мы с ней доехали без одного костыля и тэ-дэ! Уверяю – обхохочешься, в хорошем смысле. А ты мне потом пришлешь свой номер телефона, и мы созвонимся, просто так. Это хорошо, когда телефон есть! Всегда можно позвонить близкому человеку, привет, дескать, мил ты мой родной человек, я, конечно, дурак, и на меня тебе наплевать, но я ведь не полная скотина, чтобы не спросить, как у тебя дела и здоровье в этом переменчивом мире, я ведь тебя обнадежил, и хоть какую-то ответственность должен перед тобой нести, ну хотя бы хоть в чем-то, хотя бы видимость, чтобы смотрелось по-человечески, ну хотя бы для того, чтобы!..
Она замолчала с хрипом на последних словах, сглотнула, поморщившись, как от изжоги:
– Извини, заболталась, несу ахинею. Это оттого, что я просто в каком-то нравственном помрачнении от этого Короля Лир. Он ведь болтается между детьми, никому не нужен, зятя своего скептиком обозвал, тот ему и создал невыносимые условия в собственном жилье, вот и болтается, то там, то сям, как мои внуки… Я пошла.
Люксембург всхлипнула и зашагала маршем в свое купе. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете