Продолжение. Начало здесь. Предыдущее здесь.

Прежде чем следовать за Юнгом на ту сторону — несколько замечаний. Начнем с того, что подобные трипы обычно осуществляются через расщелину в реальности, мандорлу, естественным символом которой является — из песни слова не выкинешь — манда какой-нибудь милой Цирцеи (об этом я говорил в связи с путешествием Одиссея в Аид). Цирцеей для Юнга в то время была Тони Вульф, представительница одной из старейших семей Цюриха. Девушка стала его пациенткой в 1910 году, а в 1913 курс анализа был закончен. Примерно в то время Юнгу приснилось, что он путешествует с Тони в Альпах. Каменистая долина, гора, из нее раздается песнь эльфов. Тони идет на пение и исчезает в толще горы. Юнг проснулся в холодном поту...

Короче, она стала его любовницей. Эта любовь длилась лет сорок, и Эмма Юнг относилась к ней с пониманием. Иногда, конечно, сердилась на Тони, но как-то все-таки эти две арийки смогли разумно распределить меж собой время и силы возлюбленного. Фройляйн Вульф была умна, впечатлительна, обладала природным тактом и чудной мандорлой. В отличие от Сабины Шпильрейн (см. здесь) — никаких истерик и мам в шкафу. Юнг не мог нахвалиться подругой, иногда, забываясь, рассказывал пациентам, как хороша его Тони в порывах любви. С ней он познал мистический смысл сексуальности. И именно она опекала доктора в годы рискованного эксперимента, который он ставил над собой.

В ходе этих опытов по перемещению за грань реальности Юнг пользовался техникой «активного воображения» (или «активной имагинации»), которую попробовал уже в 1910 году. Самое, пожалуй, раннее описание этой техники он дал в эссе «Трансцендентная функция», написанном в 1916 году (но тогда не опубликованном). Правда, там еще нет термина «активное воображение», он появится позже (так что при публикации эссе в 1959 году пришлось объяснять в предисловии смысл термина). Но вообще Юнг описывал эту технику неоднократно. Наиболее доходчиво — в «Тевистокских лекциях» (1935), где он рассказывает об одном своем пациенте, актере, который все никак не мог въехать в суть дела. Ему помог рекламный плакат, изображающий водопад, зеленый луг и коров на склоне холма…

Юнг: «Он сидел, уставившись в эту картинку, и думал о том, как разобраться с тем, что я подразумеваю под активным воображением. И… ему пришло в голову: "Наверное, я мог бы начать с фантазии по поводу этого плаката. Я, например, мог бы вообразить самого себя на этой картинке, как будто это реальный пейзаж, и я могу даже взобраться по склону, где пасутся коровы, на вершину холма и увидеть, что находится там, за холмом"».

Актер вообразил себя на плакате, взобрался на холм, увидел с его вершины луг, коров, какую-то изгородь, спустился вниз, пошел по тропинке, через овраг, обойдя валун, увидел часовню с приоткрытой дверью, захотел войти в нее и вошел. На алтаре стояла деревянная фигура Богоматери. Он поднял глаза на ее лицо, и в этот самый момент кто-то с острыми ушами скрылся за алтарем. Человек подумал: «Да, все это чушь», — и фантазия исчезла. Потом он сказал себе: «Я так и не понял, что такое активное воображение». Но вдруг его осенило: «Да, но, может быть, все это действительно было». И он решил повторить эксперимент: вообразил, что снова рассматривает плакат и фантазирует, как он взбирается на гору и так далее. Перед часовней он (цитирую) «сказал себе: "Теперь, после того как я открою дверь и увижу на алтаре Мадонну, из-за статуи должен показаться и тут же скрыться кто-то с острыми ушами, если же этого не произойдет, значит это все пустое!" И вот он открыл дверь и увидел, что все на месте, и, как и прежде, кто-то спрыгнул вниз; это убедило его».

Профаны не увидят тут ничего необычного. Знатоки Кастанеды вспомнят кое-какие уроки, из тех, что давал дон Хуан. А сам Юнг объяснял тевистокским слушателям: «Если вы концентрируетесь на мысленной картине, она начинает двигаться: образ обогащается деталями, т.е. картина движется и развивается. Естественно, всякий раз вы не верите в это, вам приходит в голову, что вы сами все это вызвали, что это лишь ваша собственная выдумка. Но вы должны преодолеть это сомнение, ибо оно ошибочно. Нашим сознательным разумом мы можем достичь действительно совсем немного. Мы все время зависим от вещей, которые буквально обрушиваются на наше сознание… Если бы, например, мое бессознательное отказалось подавать мне идеи, я бы не мог продолжать чтение лекции, ибо был бы не в состоянии придумать следующий шаг».

И далее: «Мы переоцениваем силу воли и осознанной интенции. Когда же мы сосредоточиваемся на внутренней картине и не мешаем событиям идти своим чередом, наше бессознательное оказывается в состоянии породить серию образов, складывающихся в целую историю».

Итак, будем иметь в виду следующее. Во-первых, активное воображение — это как бы сны наяву. Во-вторых, эти сны наяву имеют свою собственную логику, а их персонажи живут своей собственной жизнью. Но, в-третьих, это возможно только в том случае, если человек не вмешивается в процесс свободного развертывания сюжетов, не искажает его своими рациональными предпочтениями (потому и надо убить «героя» в себе, как это сделал Юнг, понизить уровень сознания). Стоит также отметить, что продукты активной имагинации могут воплощаться по-разному. Юнг говорит о своих пациентах: «Они начинают чертить, рисовать или оформлять свои образы пластически, а женщины — иногда вязать или ткать. Я даже знал пару женщин, которые вытанцовывали свои бессознательные фигуры. Бесспорно, их можно выразить и посредством письма».

Сделав эти предварительные замечания, вернемся в предрождественское время 1913 года, когда Юнг, экспериментируя с техникой активного воображения, переходил по ту сторону обыденной реальности. В «Воспоминаниях» он говорит: «Для того, чтобы удержать фантазии, я часто воображал некий спуск. Однажды я даже пытался дойти до самого низа. В первый раз я будто спустился метров на 300, но уже в следующий раз я оказался на какой-то космической глубине». Речь о спуске, происшедшем в ночь на 21 декабря 1913 года. На семинаре в Цюрихском психологическом клубе (1925) Юнг говорил, что в тот раз он использовал тот же метод нисхождения, что и в предыдущих случаях, но пошел глубже: «Первой картиной был кратер, или замкнутая цепь гор, и по ощущениям ассоциации были такие, будто я был мертв, будто сам был жертвой. Это было настроение земель потустороннего мира» (неплохо в этой связи вспомнить медиумические трипы кузины Юнга Хелли Прейсверк, о которых мы говорили здесь).

В «Красной книге» место, где оказался Юнг, названо «сценой мистерий». И описано как «глубокое место, похожее на кратер вулкана», что и естественно, раз человек проник на ту сторону через мандорлу. Однако проникновение через щель в реальности — лишь пространственный образ, а переживается переход немного иначе. Юнг: «Мои глубокие недра — это вулкан, извергающий расплавленную огненную массу чего-то аморфного и неразличимого». То есть тут не просто физическая дыра в потустороннее, которую надо пройти, но — метафизическое горнило, переплавляющее посюстороннюю реальность. «Тот, кто попадает в кратер, становится хаотической материей, он плавится. То, что имело в нем форму, растворяется и заново связывает себя с исчадьями хаоса, силами тьмы, с правящим и обольщающим, неодолимым и чарующим, божественным и дьявольским. Эти силы простираются за пределы устоявшихся истин, ограничивающих меня со всех сторон, и соединяют меня со всеми формами и со всеми далекими существами и сущностями, благодаря чему я внутри себя узнаю об их бытии».

Мы это уже проходили: «убийство героя» в себе ради преодоления границ, определяющих форму мира. Такое отключение интеллекта («героя») снимает в первую очередь границы между поту- и посюсторонним (что, собственно, и позволяет оказаться в области, которую человек в обычном состоянии считает трансцендентной). Конечно, этот переход Юнг делает в более-менее сознательном состоянии (на то и активная имагинация), но на той стороне он уже не является тем, чем был здесь. Сознание растворяется, переходит во что-то другое. С окончательной ясностью он это поймет, прочитав 1928 году китайский алхимический трактат «Тайна золотого цветка» (и в результате перестанет работать над «Красной книгой»), но уже и сейчас у него есть опыт растворения:

«Поскольку я упал в исток хаоса, в первоначало начал, я сам снова расплавился, слившись с началом начал, которое одновременно есть то, что настало, и то, что настанет. Сперва я пришел к изначальному в себе. Но поскольку я причастен к материи и форме мира, я также в первую очередь пришел к изначальному мира. Я, конечно, участвовал в жизни, как некто сформированный и определенный, но — только через свое оформленное и определенное сознание, а вследствие этого — в оформленной и определенной части целого мира, а не в бесформенных и неопределенных аспектах мира, которые также даны мне. Однако они даны только моим глубинам, а не поверхности, которая есть оформленное и определенное сознание».

А теперь посмотрим, что Юнг конкретно увидел на той стороне.

«Я лежал в темной глубине. Передо мной стоял старик. Он был похож на одного из древних пророков. У его ног лежала черная змея. Поодаль я увидел дом с колоннами. Из двери выходит красивая девушка. Она идет неуверенно, и я вижу, что она слепая. Старик машет мне, и я иду за ним в дом у подножия отвесной скалы. Змея ползет за нами. В доме царит тьма. Мы находимся в высоком зале с мерцающими стенами. На заднем плане — блестящий камень водянистого цвета. Я смотрю на свое отражение, и в нем появляются образы Евы, дерева, змея. После это я увидел Одиссея и его путешествие в открытом море. Вдруг дверь справа открывается в сад, залитый ярким солнцем. Мы выходим наружу».

Из разговора выясняется, что старик — это Илья (знаменитый еврейский пророк), а девушка — Саломея («кровожадная женщина», потребовавшая по наущению матери голову Иоанна Крестителя). Но видение Юнга несколько отличается от христианских мифов. Например, Илья говорит, что Саломея — его дочь. «Так было изначально. Моя мудрость и моя дочь суть одно». Юнг изумлен, а Саломея уже спрашивает его: «Ты меня любишь»? Ответ: «Твои руки обагрены кровью святого. Как я могу любить тебя»? Она: «Ты полюбишь меня».

В «Воспоминаниях» Юнг сообщает, что лишь позднее понял, что «в подобных снах, равно как и в мифологических путешествиях, старец и девушка нередко появляются в паре. Например, Симон-волхв, по преданию, странствовал с молодой девушкой по имени Елена, взятой им из публичного дома (предполагалось, что в нее вселилась душа Елены Троянской). В этом же ряду — Клингсор и Кундри, Лао-Цзы и следовавшая за ним повсюду молодая танцовщица». Дальше аналитик толкует Саломею и Илью как «антитезу — эрос и логос». И добавляет: «Но подобные определения выглядят чересчур интеллектуализированными, поэтому их, пожалуй, стоит оставить такими, какими они тогда мне представлялись — некими символами, объясняющими смысл бессознательных процессов».

Об этом мы еще поговорим, а что касается змеи, то в «Воспоминаниях» можно прочесть: «И хотя в мифах змея чаще всего противостоит герою, тем не менее существуют многочисленные признаки их родства. Например, у героя могут быть змеиные глаза, или после смерти он превращается в змею и в этом качестве становится объектом поклонения, наконец, он мог быть рожден змеей и т.д. Присутствие змеи в фантазии свидетельствует о ее связи с героическим мифом». В «Красной книге» тоже есть такое понимание, но акцент сделан на другом. Юнг говорит, что, кроме Ильи и Саломеи, обнаружил третий символ, это змея (или Змей). Он чужд первым двум, хотя и связан с обоими. Благодаря Змею Юнг уразумел сущностную разницу между двумя принципами в человеке: провиденьем и желанием (о чем подробно в следующий раз). «Змей — это земная сущность человека, которую он не осознает. Его характер разнится в зависимости от народов и стран, так как это тайна, которая притекает к нему от питающей матери-земли».

Это точно: характер Змея у разных народов разный. В своих «Местах силы Русской равнины» я много раз писал о русской Троице, которая изображается на иконах как Мать-земля, держащая на поводке Змея, побиваемого небесным Громовником (см., например, здесь, здесь и здесь). Обычно этот Громовержец (Перун) выступает у нас в виде Георгия Победоносца. Однако в народном сознании Громовник — в первую очередь Илья Пророк. Конечно, эти фигуры могут быть многообразны и многозначны (зависит от эпохи и культуры), но общий смысл мифа — зачатие, рождение, смена поколений (на иконах всегда есть водоем или расщелина). Русский Змей — это то, что соединяет (но и разъединяет) Небо и Землю. Он земной, поскольку он сын и возлюбленный Земли. И он небесный, поскольку растет из небесного семени. В коллективном бессознательном русского народа Троица — это архетип Рода (мать — отец — сын).

А Юнг, будучи по воспитанию европейским индивидуалистом, понимает дело немного иначе: связывает увиденного им в составе Троицы Змея с субъектом («героем»). Тем не менее, архетипика, которая владеет доктором, — та же самая, что заставляет любого шамана скакать от восторга в священном безумии. В нижеследующем отрывке (продолжение прерванной цитаты из «Красной книги») я перевожу стоящее в скобках латинское словосочетание «numen loci», как «места силы». Читаем:

«Земное (места силы) отделяет провиденье от желания в человеке, но не в себе. Змея несет в себе тяжесть земли, но также ее переменчивость и мощь ращения, из которой все появляется. Это змея всегда заставляет человека подчиняться то одному, то к другому принципу, так, что он ошибается». И несколько ниже: «Путь жизни извивается, как змея, справа налево и слева направо, от размышления к желанию и от желания к размышлению. Таким образом, змей — это супостат и символ вражды, но также и мост разумения, соединяющий правое и левое посредством мощи желания, столь нужного в нашей жизни».

Нельзя сказать, что все это совершенно прозрачно, но все-таки что-то за этим проглядывает. Мы не раз еще вернемся к обсуждению проблемы соединения несоединимых, казалось бы, принципов (что и является нервом всей психологии Юнга), а сейчас надо вникнуть в один архиважный момент. Вот Юнг стоит перед Ильей и лепечет какую-то чушь о Саломее: «Ты, Илья, прорицатель, уста Бога, и она, кровожадный ужас. Вы — символ самых крайних противоречий». На что Илья возражает: «Мы реальные, а не символы». Это последнее, что слышит Юнг в рамках данного трипа, а дальше: «Я вижу, как вверх по дереву ползет черная змея и прячется в ветвях. Все становится мрачным и неопределенным. Илья встает, я следую за ним, и мы молча идем обратно через зал». Во второй «Черной книге» после этого сказано об Одиссее, прошедшем мимо Сирен (что намекает на возвращение в нашу реальность), а «Красная книга» продолжается так: «Сомнения разрывают меня на части. Все это настолько нереально, однако какая-то часть меня тоскует по тому, что я оставил за собой. Смогу ли я вернуться сюда?»

Сможет, сможет... Уже на следующую ночь (22 декабря 1913 года) Юнг возвращается к дому Ильи. Опускаю детали этого трипа… Но вот интересно: в какой-то момент пришелец говорит пророку: «Ты знаешь, насколько люди привыкли принимать мысли за свои собственные, так что они, в конце концов, путают их с собой». В ответ на это Илья риторически вопрошает: «Тогда ты будешь путать себя с деревом или животным, потому что ты смотришь на них, и потому, что ты живешь с ними в одном мире? Ты должен быть своими мыслями, потому что находишься в мире своих мыслей? Но твои мысли так же за пределами твоего "я", как деревья и животные за пределами твоего тела».

На семинаре в 1925 году Юнг прокомментирует это так: «Только тогда я познал психологическую объективность. Только тогда я смог сказать пациенту: «Молчи, что-то происходит". Там есть такие вещи, они как мыши в доме. Вы не можете сказать, что вы не правы, когда у вас есть мысли. Для понимания бессознательного мы должны видеть наши мысли как события, как явления».

Вернемся внутрь трипа. Почти сразу же вслед за тем, как Илья открывает Юнгу тайну «психологической объективности», Саломея говорит ему (аналитику), что тот — ее брат, что их отец — Илья, а их мать — Мария (Матерь Божья). Бедняга в ужасе: «Ты в своем уме, Саломея? Илья, …как может она говорить такое? Или вы оба не в своем уме? Вы символы, и Мария — символ». На что Илья ему опять: «Ты можешь называть нас символами по той же причине, что называть символами своих приятелей, если желаешь. Но мы так же реальны, как и они. Ты ничего не лишаешь силы и ничего не решаешь, называя нас символами». Юнг: «Ты меня запутал. Вы хотите быть реальными»? А Илья: «Мы — как раз то, что ты называешь реальностью. Вот мы, ты должен принять это. Выбор за тобой».

М-да, трудный выбор, опасный… Вообще-то в «Воспоминаниях» Юнга нет ни слова о том, что это Илья научил его науке о реальности призраков. В «Воспоминаниях» сказано, что научил его этой науке маг Филемон. Но кто бы ни научил, а наука весьма интересная. Нам с ней придется еще разбираться. В следующий раз и начнем. С азов: виденья и желания. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.