Ты просыпаешься в своей квартире. Опять и опять. Ты даже не думаешь, до чего однообразна твоя жизнь. Дзинь! Будильник. Дзинь! Ванная. Горячий, обжигающий гортань кофе. В спешке. Работа... Дом... Дом – работа. Ты думаешь, что счастлив, потому что все живут так, а жить не так, значит не быть как все. Ты копишь деньги, чтобы в отпуске съездить в Турцию, отдохнуть. Если всё именно так, и, запертый в своем маленьком мирке, ты смотришь на таких, как я, свысока, то мне жаль тебя. Мне искренне тебя жаль, кем бы ты ни был (или не была), ведь тебе не довелось увидеть то, что увидел я. Не довелось понять простую, как мир, истину.
Мы все живем, чтобы умереть, и сейчас, уже у адских ли, или у райских врат, я не жалею ни о чем. Я был. Вот ответ. Ты этим похвастаться, я думаю, не сможешь.
<неразборчиво>
Процесс распада личности – зрелище совершенно увлекательное. Сначала ты не хочешь понять, что что-то не так. Потом не признаешь, что с разумом Билли творится что-то неладное. Ты не хочешь верить в то, чего нет в учебниках, ты смотришь и не видишь, потому что мама говорила, что хорошие мальчики и девочки не должны верить незнакомцам. А с некоторых пор незнакомца ты начинаешь видеть в зеркале.
В конце концов, СИСТЕМА, частью которой ты больше не являешься, начинает чуять подвох. Это момент, когда можно либо признать её существование, либо сделать шаг назад. Но ты не понимаешь куда идешь, и потому, не понимая, подсознательно вступаешь в борьбу с этой машиной.
День за днем.
Я смотрю ему прямо в глаза. Парню, который думал, что знает абсолютно всё. Его глаза открыты. Стеклянные глаза мертвеца. На лице застыло такое странное выражение, будто только перед самой смертью он понял, каким был идиотом.
Я улыбаюсь. На секунду оторвав ручку от помятого листа бумаги, медленно, с торжеством, растягиваю губы в усмешке.
Все мы живем для того, чтобы умереть.
В ноябре, если быть точнее, то в конце ноября, почти что в декабре (но наверняка я опять ничего не скажу), к нам в палату вошёл Эльф, не как лечащий врач, а как новый сосед. Никогда не лезь туда, куда не следует. Эльф побледнел, осунулся и похудел ещё больше. Молча, держа на руках аккуратно сложенную пижаму, он сел на кровать и уставился в стену.
– Здравствуйте, доктор.
Он медленно повернул голову, и в ярком солнечном свете из окна, на щеке блеснула скупая мужская слеза. Слеза психа.
Ave Maria и Merry Christmas!
Всем вам, блядь, сюда дорога!
Парень из палаты №8, Адольф – всё время что-то писал. Ходил, писал. Сидел – писал. Не писал только тогда, когда мы играли в шахматы.
– Как думаешь? – спросил я однажды. – Что могло случиться с Понимающим?
– Он понял, – улыбнулся Адольф. – Ты даже представить себе не можешь, что он понял.
– А ты?
– И я могу только гадать, – опять улыбка и ход пешкой. – Но это должно было быть что-то грандиозное.
– Ты так сказал, будто точно знаешь.
– Правда?
– Да.
– Может, тебе показалось?
– Может и так.
Он был небольшого роста, лет – может быть, под сорок, с залысиной на лбу и неестественно седыми клочками волос по бокам и на затылке. яхорошопомнюегопальцы. Длинные, как у пианиста, с погрызенными ногтями. Когда он не писал и не играл в шахматы, то грыз ногти.
Нас, психов, было много, обо всех и не расскажешь на раз. За каждой дверью Нашего Дома тебя ждала бы своя история. За каждой дверью была своя боль, свои вершины и свои падения. За каждой дверью жили свои демоны. Этот круговорот так втянул меня, что, став частью новой жизни, я и не заметил, что просто выстроил новую Систему. Никакой анархии. Никогда. Даже в «психушке».
– А как ты думаешь? – спрашивал я Адольфа. – Он сумеет поправиться?
– Если захочет, так он нам всегда говорил, помнишь?
– Если захочет, – повторил я и сдвинул коня. – Шах и мат.
– Ещё партию?
– Нет, я пойду, покурю.
Я так не узнал, что было в тетрадях, которые Адольф бережно складывал в свою тумбочку перед отбоем.
Интерфаза 1.
Алена.
– Здравствуйте.
Алена, честное слово, чувствовала себя полной дурой. В кабинете дяди Леши было прохладно и свежо, а из коридора доносился запах хлорки.
– Здравствуйте, юная леди, как дела?
– Хорошо, дядь Леш.
– Будем работать?
Все было как-то… игрушечно, что ли? Наигранно.
- А куда денемся! - улыбнулась мама, она всегда отвечала за Алену. Это бесило.
В определённых кругах девушка могла отстоять свое мнение, показать характер, блеснуть знаниями, и ей это, надо сказать, нравилось, но в такой ситуации, лучшим выходом было молчать, невинно потупив взор.
Блин, идиотизм…
– Садитесь, – говорит дядя Леша. – Я сейчас чайку поставлю.
– О! – мама явно вела себя слишком «по-свойски», и это смущало. – Это было бы в самый раз!
Ветер из чуть приоткрытого окна тронул какие-то записи на заваленном документами столе Алексея Аркадьевича, он поставил электрический чайник, и обошел стол, вернувшись на свое место.
Мама села напротив: там, где, наверное, должны сидеть пациенты.
– Садитесь, – поздновато.
Алену отправили на кушетку у стены.
«Больничный» запах чувствовался все сильнее.
– Я…
– Как ты позвонил тогда, так мы и…
– Мам!
Алена таки потеряла на секунду контроль. Повисло неловкое молчание.
– Да?
Ну, теперь уж надо стоять на своем.
– Я сама расскажу.
– А, ну хорошо.
Щелк! Закипел чайник, (прям вовремя) а когда дядя Леша наливал кипяток как раз во вторую чашку, в дверь сзади постучались, и приоткрыли, не дождавшись ответа.
– Алексей Аркадьевич? – спросил, заглянув в кабинет, бледный светленький мальчик. – Можно?
– Попозже, Саш, хорошо?
– Да, конечно.
За то единственное мгновенье, пока голова мальчика исчезла за дверью, он успел посмотреть на Алену, и по спине девушки прошла немая дрожь.
Вернулись к чаю:
– Кто это, Алексей Аркадьевич?
– Пациент.
– Во взрослом отделении?
– Я забрал его из детского, под личное наблюдение.
– А разве так можно?
– Можно.
– Такой бледный…
Отпечатавшийся в сознании Алены образ таял, казался восковой статуей.
– Ничего, поверь уж, здесь ты и не такого ещё насмотришься.
Говорили дальше то, что уже было сказано. Объясняли то, что и не нужно вовсе объяснять.
Алена теперь будет работать в «дурке».
– Как Вы сказали, его зовут? – спросила Алена, обернувшись, когда мама уже открыла дверь кабинета.
– Кого? – спросил дядя Леша.
– Мальчика, пациента.
– Полковник.
– Как?
– Шучу. Саша. Саша Аверин.
Коридор встретил стонами… Какой-то человек грыз ногти, покачиваясь на одном месте и подобрав под себя ноги. В нос ударил стойкий запах сигарет и хлорки. Два пациента, – тот, который грыз ногти, и ещё один – какой–то дерганный, лохматый, – играли в шахматы. Фигуры на доске стояли неправильно, к тому же половины явно не хватало. Толстяк, пускающий слюни, мыча, уставился в старый выключенный телевизор, а старая женщина, в не завязанном халате на голое тело, стояла посреди коридора, прямо возле выхода с этажа, и держала перед собой руку с выставленным вперед указательным пальцем.
Всё, будто в замедленной съемке. Алене стало казаться, что каждый сумасшедший смотрит именно на неё…
Сзади вдруг раздался дикий крик:
– ЫЫЫЫЫЫ!
Алена вздрогнула, вышла из легкого ступора, непроизвольно сжимая руку в кулак.
– Ты точно готова здесь работать? – спросила мама.
– Да, готова.
****
Я не могу представить, что творится в голове человека в такие моменты. Я бы, наверное, просто сошёл с ума... Сошел с ума. Ещё раз.
…Ты оценил шутку?
Утром следующего дня после поступления, Эльф вышел из своей палаты. Тут был и Голиаф, – (я так его называл, а может и все, не знаю), обрюзгший, спившийся неудачник, когда-то блестящий адвокат – и Большой, и тихий заика Ильдар. И я. И Полковник.
Эльф стал одним из нас, и теперь замер на пороге столовой, не решаясь сделать шаг, будто этот самый шаг окончательно превратит его в сумасшедшего.
– Здравствуйте, доктор.
– Проходите, – отодвинулось сразу несколько стульев.
– Не шуметь! – гавкнул было санитар, но осекся.
Повисла тишина.
Бледная тень на пороге ада…
Эх! жаль старика Дали не стало!
Он прошёл и сел.
– Я не сумасшедший! – услышал я, проходя мимо ординаторской. – Как вы не понимаете!? Я не сумасшедший, я не хренов псих... Это… – Эльф заплакал. Ему кто-то что-то сказал, я не расслышал, и он опять вспылил. – Нет, вашу мать, это никакой не стресс! Я знаю! Я, чёрт возьми, дипломированный психиатр!
– Успокойтесь... – донеслось до меня. – Успокойтесь. Успокойтесь и попробуйте рассказать всё с самого начала.
Я улыбнулся и пошёл прочь.
Я и так знал всё с самого начала.
А сначала Полковника лечили от наркомании.
Когда Полковника бросила мать, парню было восемь.
– Знаешь, иногда кажется, что всё это неправда. Прошлое не хочет вспоминаться, но это ведь не значит, что его не было. У каждого есть прошлое. И у меня было... Я хочу верить, что когда-то мама обнимала меня, укутывала в одеяло, целовала в щеку на ночь. Я хочу помнить, как пил горячий шоколад, сидя за столом на кухне нашего дома. За окном кружились снежинки, а скоро пришёл папа. Он крикнул что-то вроде «привет, семья! », и я услышал, как он стряхивает снег с ботинок.
Я молчал. Просто не знал, что можно вообще сказать. Не мудрено, что мальчишка продался Обезьяне. Он – не мудрено.
Но… «беретта», и никаких разговоров.
– Я думаю, что всё это не правда, – продолжал Полковник. – Что я попал в Зазеркалье, как Кэрроловская Алиса. И здесь, по ту строну зеркала, всё не так, как должно быть. Не хорошо. Больно. Страшно. Здесь все злые, но на самом деле всё хорошо.
Ночью я иногда молюсь, прошу Бога, чтобы всё стало как раньше.
Полковника лечили апоморфином. Он действует непосредственно на рвотный центр в затылочных долях мозга. Парень чуть не выблевал свои кишки, но ещё и виноватым остался… но я, помнится, уже говорил об этом. Параноидальная шизофрения. Его определили в детское отделение (ха-ха!), но потом под свое крыло его взял Эльф. Тут его лечили электрошоком. Фантастический бред. Биполярное помешательство.
Было решено применить гипноз. Я не знаю, как может помочь гипноз, но они говорят, что всё хорошо. Если нам говорят, что всё под контролем, то не стоит рыпаться. Мир не изменить. Зато люди меняются очень и очень быстро.
Эльф изменился. Я помню, как это было.
Мир Полковника не так прост, как кажется.
– Я не сумасшедший... – шептал доктор.
– Всё вокруг – обман, – говорил Полковник. – Я не хочу верить, что всё может кончиться так.
– Я не сумасшедший, – Эльф обнимал подушку и глядел, покачиваясь, в одну точку перед собой.
Тогда Полковника уже не было с нами.
Мы стояли и курили. В последнее время я очень много курю. Или курил... Не суть важно. Мы с Эльфом стояли у больничного крыльца и пускали дым.
– Что Вы видели? – спросил я.
– Ничего.
Я улыбнулся. Но на самом деле, я ненавидел этого человека. Так бывало у тебя? Бывало, должно быть. Ты улыбаешься кому-то, а на самом деле готов перегрызть ему горло. Иногда тебя останавливает то, что от этого человека зависит твоя жизнь, в моем случае – жалость. Психу жалко психиатра.
– А почему же тогда Вы здесь?
Он дрожит от холода.
– Я и раньше был здесь.
– Но теперь мы хлебаем дерьмо из одной тарелки.
– Мне нужна помощь.
– Может, попробовать электрошок?
– Я врач, я...
– Не надо. Пусть то, что Вы видели, останется для меня тайной, пусть то, что Вы поняли, мучит только Вас.
– Я...
Я докурил и бросил сигарету под ноги.
– Извините, я замерз.
Так мы и жили. Я и Эльф. А Полковника больше не было с нами.
В доме, который не строил Джек.
<неразборчиво>
Я играл в шахматы с Адольфом. Большой сидел рядом и приветливо гыкал, тыкая узловатыми пальцами в фигуры.
– Во!
– Да, Игорёк, именно так.
– ЫЫЫЫ!
Был полдень. Я точно помню. Был этот чертов проклятый полдень.
– Твой ход, – сказал Адольф.
Я задумался.
– Слушай, – сказал я через некоторое время, вяло двинув пешку на клетку вперёд.
– Да?
– А что с твоей головой?
– А что с моей головой?
– Ну, волосы... И... Впрочем, можешь не говорить...
– Нет, ты ведь хочешь, чтобы я сказал. Зачем ты спросил, если, в общем-то, тебе всё равно? А... Прости... Не бери в голову. Просто я очень не люблю лицемерие, и уж тем более в «дурдоме».
– Расскажешь?
– Знаешь, в жизни происходят разные странности. Глупые, но порой судьбоносные случаи.
– А к чему это?
– Подожди… Так вот. Двоюродная сестра одного моего друга упала в уличный туалет. Пока её муж шел с работы, она, в буквальном смысле, захлебывалась собственным говном. Другой мой друг, он в то время сидел на «траве», однажды засунул в микроволновку стеклянную банку с плотно закрытой железной крышкой. Он долго сидел и смотрел, как крутится блюдце, пока банка не взорвалась и дверца не вышибла ему мозги.
– Зато ему было чертовски весело.
– Гы! – поддакнул Большой.
– А? меня... – Адольф вздохнул. – Меня ударила молния.
– Что? Серьёзно?
– Абсолютно. Был дождь. Я полез на крышу поправить антенну.
– Охренеть...
– Да уж, ничего не скажешь...
– Шах и мат.
– ВО!
Тот полдень стал для меня роковым. Я помню, что именно тогда хотел отправиться в ординаторскую (как раз после той партии), я помню, что должен был потребовать у них больше не издеваться над несчастным парнем. Я, черт возьми, любил Полковника, и не мог позволить эскулапам дальше его вивисектировать!
Но боль решила за меня. Боль всегда всё решает за меня. Casa de Muerto с потрохами сожрал мою душу.
В мою голову вонзилась игла.
– Что с тобой?
Игла раскаляется.
– Что с тобой, Денис!?
Сквозь кровавую дымку я видел обеспокоенное лицо молодой практикантки, Алёны.
– ААААААА!!!!!
– ЫГЫГЫ!!! – вторя мне, взвыл Большой.
Я рухнул на пол.
Вокруг все засуетились.
«Будильник» разбился о стену мнимого спокойствия.
Руки и ноги сводит судорога.
– Нет! – рычу. – Полковник!
– Успокойтесь...
Кто-то что-то кричит. Через некоторое время я чувствую, как по венам уже струится очередная дрянь. Потолок плывет. Стол течёт.
Я – попранные светлые чувства Джека.
Полковник не выдержал. Судьба? Случай? Рок? Закономерность? Жизнь злонамеренно топчет в нас всё лучшее. Почему именно в тот день? Нет ответа. Почему? Проклятый вопрос без ответа. Полковник не выдержал. Всё предельно. Так говорил Сократ. И знаешь, этот парень тоже был чертовски прав. Всё имеет свой предел.
Полковник умер.
Спустя несколько дней в больницу попал Эльф. Он не выдержал тоже.
Потом, не знаю, сколько времени прошло, ко мне пришли гости. Мне так и сказали: Джек, к тебе гости. Я мог бы сказаться больным, мог бы вообще никак не среагировать на столь дурацкое заявление, но честное слово, мне стало интересно, какие ж это ко мне пожаловали гости?
Я вышел в холл внизу, ярко освещённый из зарешёченных окон. Пахло дожем.
И сейчас идёт дождь. Вот такая ирония. Сейчас, когда вокруг воняет горелым мясом, с небес тоже хлещет вода. Как слезы бога. Вонь смешивается с запахом озона и становится трудно дышать...
Но тогда было иначе. Тогда тоже шел дождь, но он не был злым. Тогда...
Она отряхивала зонт у полуоткрытого окна. Высокая и стройная, девушка со светлыми волосами. Я помнил её.
– Привет...
– Привет.
– Денис, как ты тут?
Всё решили за меня! Меня всегда бесило людское лицемерие! Особенно в «дурдоме». Как я тут? Прекрасно!
– Нормально.
Рядом с НЕЙ – маленькая девочка с веснушками и в каком-то-то-ли-жёлтом-то-ли-ещё-каком-то-грёбаном-платьице. У девочки приятные темные глаза, а выражением лица она кого-то мне смутно напомнила.
– Я подумала... – продолжала ОНА. – Что будет неправильно, если дочь ни разу тебя не увидит.
– Чья дочь?
Девочка держалась за руку матери, стесняясь поднимать взгляд на меня. Она была красивой, эта малышка.
– Твоя, Денис. Точнее наша.
– Твоя и моя?
– Да.
– Но она же уже большая?
– Ей в феврале четыре.
– Ааааа... И что?
– Я... Я думала, тебе будет приятно... я... Знаешь… наверное, это не очень хорошая идея…
Девочка смотрит на меня и улыбается…
– Постой, – говорю.
– Ч...что? – нерешительно.
– Ты знаешь, что такое кусок дерьма?
– Денис! Я...
– Ответь, пожалуйста!
– Нам пора! – она взяла малышку за руку и повела к выходу.
– Кусок дерьма! – крикнул я вдогонку, – это человек который приводит четырехлетнего ребёнка в сумасшедший дом, чтобы самоутвердиться!
Хлопнула дверь.
В тот день я понял, что Casa de Muerto – это ещё не конец.
Эта история моей жизни.
Эта история моей боли.
Эта история моей смерти.
Эта история о том, как Полковник едва не спас мою душу. Что ему помешало, спросишь? Я отвечу. Ответ на этот вопрос у меня есть. ТЫ. Ты – человек. Ты, со своей скучной, однообразной жизнью, тривиальными мечтами, проданной и купленной душой. Ты, со своей ментолово-дерьмово-отбеливающе-эмалевой зубной пастой и кислой миной!
Это – история, а значит, как и всякая другая, она имеет свой конец. И конец настал этим вечером. Никто не успел ничего понять, как завизжали пожарные сигнализации.
– Что вы делаете!
Я смотрел в глаза молодой практикантки, Алёны, и смеялся. Смеялся так, как никогда в жизни. Я спалил «дурдом» к чёртовой матери! Я чувствую, как пахнет дождем. Они уже здесь. Я слышу сирены. Сирены совсем не похожи на колокола. Они думают, что найдут меня, но они забыли про карандаш. Никогда не забывай про карандаш, если ты в сумасшедшем доме. Теперь всё кончится. Любая история, пусть даже без начала, просто обязана иметь конец.
Happy never after.
Вот так и я.
Ну а теперь, пожалуй, прощай, и надеюсь, ты не очередной тупоголовый говноед. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете