Часть 3. (Часть 1., Часть 2.)

Благо человечества

Хотя Миклухо-Маклай, как и подобало российскому демократу XIX века, довольно часто говорил о благе человечества, но, как это свойственно истинным гуманистам, само человечество и людей не любил. В этом отношении характерно его письмо к сестре: «Я могу и научился выносить многое, но общество так называемых людей мне часто бывает противно, почти нестерпимо». Особенно его раздражали европейцы. В письме сестре из Сиднея, где его встретили с распростертыми объятиями, он пишет: «Приходится говорить по-английски, что мне всегда было неприятно».

Это, впрочем, не значит, что он преклонялся перед «дикими» - он, в отличие от Руссо, их слишком хорошо знал. Просто европейцы не представляли для Маклая «безразличного интереса», а потому были скучны. Впрочем, иногда полезны. Из письма к матери: «Благодаря разным английским газетам, которые меня сперва похоронили, а потом возвестили о моем воскрешении из мертвых, все стараются познакомиться со мною, что доставляет изрядную скуку и много знакомых, … а любезное гостеприимство всюду избавляет от значительных расходов».

Видимо, европейская цивилизация, в том числе и Россия, была ему глубоко несимпатична. Он писал Мещерскому: «Закабалить себя кафедрой, связать с каким-нибудь захолустьем, хотя бы и Петербургом, - на то у меня не было и не будет никогда желания. Итак, я поселюсь где-нибудь здесь в благословенных странах тропических, но также не вблизи европейцев – около них все страшно дорого и скучно».

Интересно также отношение М-М. к женскому полу. Утверждая равенство рас, в половом вопросе Маклай стоит на явно антидемократических позициях. Из дневника: «Когда туземцы вернулись и обступили мой столик, женщины остались в почтительном отдалении, как подобает «номерам вторым» рода человеческого (которое нормальное отношение сохранилось еще в папуасском мире)».

Несмотря на то, что Маклай в результате женился на дочери австралийского губернатора, он явно склонялся в пользу папуасского варианта решения полового вопроса: «Положительно, девочки здесь рано становятся женщинами и имеют то превосходство над европейскими, что во всех отношениях натуральнее и откровеннее. Я почти убежден, что если я ей скажу: «пойдем со мною», заплачу за нее родственникам – роман готов». Здесь речь идет о 13-летней туземке. Девушки этого возраста уже мало интересовали нашего героя. Во время своих тихоокеанских странствий он завел себе девятилетнюю служанку, которую отправил к родным, когда та достигла тринадцати лет, т.е. после появления месячных. Находясь в Петербурге, Маклай просил подыскать ему в имении матери служанку не старше десяти лет.

От передовой российской интеллигенции Миклухо-Маклай отличался также отношением к родине. Патриотом он не был. Возможно, здесь сказалось польское происхождение матери. Однако заметим, что признание в отсутствии патриотических чувств для России XIX века – вещь почти невероятная. Даже добровольные изгнанники вроде Тургенева и борцы с режимом вроде Герцена были любителями отечества и золотого лаптя. Гражданин мира Миклухо-Маклай этих чувств не разделял. В письмах к матери он настоятельно советовал ей купить имение в Италии, а не жить «в петербургской трущобе». И обращается он к русскому правительству за помощью в организации колонии на Новой Гвинее не ради «российских интересов», а потому, что переговоры с европейскими державами не дали результата. То есть – в последнюю очередь. Да и делает он это не в качестве российского подданного. Он пишет вице-председателю ИРГО П.П. Семенову-Тяншанскому: «Не как русский, а как Тамо-боро-боро (наивысший начальник) папуасов берега Маклая я хочу обратиться к его императорскому величеству с просьбой о покровительстве моей стране и моим людям и поддержать мой протест против занятия этого берега Англией».

Хотя Миклухо-Маклай не раз провозглашал, что выступает защитником униженных и оскорбленных вообще, речь шла исключительно о папуасах. Прекрасно зная колонизаторскую практику англичан, которые прикладывали немало усилий к тому, чтобы вести род аборигенов на убыль и преуспели в этом, в частности, на Тасмании, он делает все, что в его силах и даже больше, чтобы спасти Новую Гвинею от английской аннексии, а ее население – от истребления.

В 1875 году Миклухо-Маклай распространил заявление, в котором говорилось, что он не станет «спокойным зрителем этой аннексии». Он писал: «Я обещал им (т.е. папуасам) вернуться, когда они будут в беде. Теперь я знаю, что это время наступило, и что им угрожает опасность, так как я убежден, что колонизация Англии кончится истреблением папуасов. Я хочу и должен сдержать слово, данное, хотя и папуасам, хотя, может быть, людоедам, но данное мною». Весной следующего года в письме А.А. Мещерскому: «… я обещал (туземцам) вернуться, когда узнаю, что возвращение мое может быть для них полезным. Последнее время, когда вторжение европейской колонизации со всеми ее опасностями для туземцев грозит моим черным друзьям, я думаю, наступило время исполнения моего слова…, которое сдержать я должен и хочу, несмотря на то, что решение это отрывает меня на время от чисто научных занятий» (курсив Ф.П.). И далее: «Я возвращаюсь в Новую Гвинею не единственно как естествоиспытатель, а также как «покровитель» моих черных друзей…».

Впрочем личную дружескую привязанность Маклая к папуасам, которые, как он пишет, в продолжении 3-х или 4-х месяцев все собирались убить его, но не решились, не стоит переоценивать. Вообще, Маклай достаточно прагматично относился к колониальной практике. В обращении к комиссару западного Тихого океана сэру Артуру Гордону он говорит: «Считаю истребление темных рас на островах Тихого океана не только несправедливой жестокостью, но и непростительным промахом в политико-экономическом отношении». Далее следует пояснение: «Тропический климат, не допускающий белого предаваться постоянным тяжелым работам, препятствует также, действуя особенно на здоровье белой женщины, достаточному размножению белой расы под тропиками».

Маклай, конечно, желал папуасам добра, но защищал их скорее не как правозащитник, хотя в одном письме и говорит, что «решился защищать их правое дело», а как современный эколог, пытающийся спасти редкий вид животных от исчезновения. Он стремился оградить туземцев не только от тлетворного влияния белых, которые знакомили их с алкоголем и огнестрельным оружием, но от европейской цивилизации вообще. Именно поэтому Миклухо-Маклай пытался добиться от великих держав установления протектората над Берегом Маклая. Мало того, он настаивает на том, чтобы все сношения папуасов с чужеземцами проходили исключительно через него. По сути дела речь идет о создании этнографического заповедника, в котором Миклухо-Маклай отводил себе роль смотрителя. Рай для сверхчеловека-мизантропа Маклая. Вернемся к уже процитированному письму, - поселиться где-нибудь в благословенных странах тропических, но не вблизи европейцев, а среди братьев меньших, как современные зоологи селятся среди горилл или волков, или как Гоген на Таити.

продолжение - завтра.