Тема восьмая: сходил, посмотрел на «Левиафана» (в формате черновика)
Ложь сгустилась до невозможного предела. Пьют в этой картине мало, мата ещё меньше. Писателя Шаргунова оскорбило, что водку наливают из бутылочек без дозаторов, предъява, что надо.
Телепередача «В мире животных» доказала: в северных морях нет гигантских китов, и это послужило поводом для упрёка в адрес авторов со стороны кого-то другого.
Третий – одновременно священник и поэт – едва увидав в финальном эпизоде Храм, сопоставил, повинуясь безусловному павловскому рефлексу, «Левиафана» с «Покаянием», заклеймил однодневкой.
…Чего только прочитать не довелось. Ладно бы ложь, но сгустились, словно кучевые облака перед бурей, ещё и глупости. Точнее, благоглупости, ибо как ненавистники, так и доброжелатели трындят из благородных побуждений.
А я вот тогда напишу из побуждений агрессивных. Специально затаился после просмотра на две недели: ну, чтобы злость поутихла; дожидался от себя доброты, медитировал на природу, на восходы.
И да, слегка поутихла. Хотя и не сильно.
Текст будет, вероятно, рваным: задача реанимировать/сконденсировать поруганные смыслы, и только. Не до стиля, не до удобства, не до читателя. В формате черновика.
Зацепил на канале ТНТ кусок зарубежной комедии «Несносные боссы», там подходящий эпизод-комментарий, вот он.
Три успешных белых человека нанимают для какого-то чёрного дела брутального негра. Они – глаженые и культурные, самим делать чёрные дела западло.
Негр представляется: «Меня зовут Ублюдок-Джонс». Они в один голос, испуганно: «Почему же Ублюдок?»
Он: «Однажды поздним вечером, давно, я зашёл в спальню моей матери, она была совершенно пьяна…»
Они: брезгливо морщатся, дескать, с кем связались, ну и семейка!
Он: «…я подкрадываюсь со спины…»
Они: морщатся ещё брезгливее, демонстрируя тотальное понимание этой грязной, этой чёрной среды, в которой кровосмешение, в которой трах/тибидох с собственной пьяной мамочкой дело обычное.
Он: «…потом осторожно, но решительно просовываю руку в её сумку…»
Они: не могут, совершенно не могут сдержать отвращения, смешанного, впрочем, с лёгкой благодарностью к этому грязному, но деликатному ниггеру, который в присутствии грамотных культурных белых описывает свои сексуальные занятия не прямо, но иносказательно.
Он: «…осторожным движением пальцев…»
Они: всем своим видом показывают, что терпят грязный «эпизод с проникновением» с огромным трудом.
Он: «…достаю всю её месячную зарплату!»
Они, потрясённо, разочарованно: «И…»
Он: «И с тех пор все зовут меня Ублюдок-Джонс».
Блестящий эпизод, выше всяких похвал! Он, да, воришка. А зато они, внешне беленькие, готовы вчитывать в первый попавшийся случайный монолог человека из низшего общества свою внутреннюю грязь.
Так вот, в случае «Левиафана» нечто похожее, только как бы наоборот: здешние наши человечки сильно в последние десятилетия растерялись, много и путано размышляли поэтому «о жизни и судьбе».
Размышляли с применением таких сложносочинённых понятий как «Бог», «Россия», «Церковь», «Народ», «Водка» и т.п. Теперь же, столкнувшись со «всего-навсего» киношкой, однако же, киношкой в международном масштабе нашумевшей, человечки решили все свои внутренние метания обнародовать. Пристегнуть, так сказать, к неудавшейся киношке.
Вроде рифмуются личные метания с киношкиной образностью, всё те же у Звягинцева «Бог», «Россия», «Церковь», «Народ» и «Водка».
Как всегда, мля, на этой нашей территории: вместо того, чтобы смиренно смотреть/соинтонировать, выдают на гора своё наболевшее и кичатся.
Для начала поговорим про Россию, о «поклёпе на Россию».
Помню, был на «Закрытом показе» у Гордона, обсуждали «Изгнание». Я сидел на стороне «за». Сторону «против» возглавляла телеперсона Максим Шевченко. Он многократно говорил одно и то же, одно и то же: почему, дескать, действие происходит на какой-то абстрактной территории, почему у героев и населённых пунктов нерусские имена, почему у меня крадут в этой картине Родину?! Прочие из тех, кто «против», солидаризировались.
Теперь вот Звягинцев сделал фильм с русскими именами и названиями, но этим не нравится опять, теперь по причинам противоположным.
Всё просто. Разобрались бы в себе. Никакого «поклёпа». Нужно извлекать на свет божий собственную внутреннюю грязь. Особенно удручают многочисленные публичные священнослужители.
Большая часть из них, кстати, училась до своей духовной карьеры в художественных вузах: есть там, кажется, и бывшие художники, и драматурги, и композиторы, и искусствоведы… Господи, кого там только нет! Армия неудачников?
Светская карьера не состоялась, теперь они, что же, добирают?
«Церковники хлебальники разинули».
Мало у нас некомпетентности, теперь ещё и эти подключились. Кстати, в картине никакого нет поклёпа ни на Церковь, ни на Россию. В некотором смысле, фильм этими категориями попросту не интересуется. Точнее, мало интересуется.
Ещё раз. Те, кто увидал «поклёпы», должны разобраться с собою, ибо сами же они и вчитывают.
Чиститься нужно.
Дальше - важнейшее методологическое.
«Левиафан» окончательно разоблачил отечественных грамотных. Кино это массовое искусство. Массовый человечек не обязан знать ничего сверх того, что ему предлагают с экрана. Ни про Иова, ни про Иону он знать не обязан. Ни тем более про Гоббса.
А грамотные знают.
Они всё знают заранее. Подтаскивают своё грамотное добро к самому началу просмотра и в тот момент, когда нужно сосредоточенно соинтонировать, впиваясь глазами в экран, словно Плюшкины перебирают то добро, что понатащили.
Проводят инвентаризацию своего грамотного барахла и закономерно ничегошеньки не видят.
Итак, к структуре. Первое, что бросается в глаза – бесконечные клише. «Левиафан» обманывает потому, что во многом состоит из клише. Говоря по-русски, из стереотипов.
Например. Довелось читать тысячу упрёков, дескать, и Серебряков, и Мадянов, и Лядова переигрывают в «Левиафане» свои прежние роли. Да, допустим.
Да, вот именно!
При анализе можно оттолкнуться от этого (а не от Гоббса, нет от Ветхого Завета!). Лядова уже была (в «Географе…») женой маленького человечка, спала там с его старинным дружком.
Священники в «Левиафане» механически произносят «высокие» банальности.
Или вот базовый стереотип, который всех дезориентировал: «Спайка Государства и Церкви есть нечто страшное».
Алло! Из фильма это никак не следует. Внимательный непредубеждённый зритель вроде меня ничего такого не увидел.
Гоббса надо меньше читать. Не нужно, повторюсь, глушить себя своей собственной грамотностью.
Где-то когда-то кем-то было хорошо сказано: «Будьте как дети». А в особенности, в зрительном зале.
«Левиафан» устроен так: некие общие категории, все до единой, оказываются фальшью, обманкой, зато актуализируется идея частного, идея неповторимого индивидуального Пути.
Откуда имя фильма, «Левиафан»? Возникает один-единственный раз в монологе приходского священника. Итак, абсолютно клишированная речь простого сельского батюшки, к которому обратился за духовной помощью простак и теперь уже алкоголик.
Все приходские священники разговаривают с простаками ровно в таком ключе. Здесь нет ни сатиры, ни обличения, ни разоблачения, не вчитывайте несуществующее.
Простак-алкоголик вопрошает: за что горе приходит к человеку?
Или даже так: за что Горе приходит к Человеку?
На этот вопрос нельзя дать никакого вменяемого ответа. У священников есть набор клише, это не плохо и не хорошо. Это их рабочий язык.
У юристов свой язык. У попов свой. Нормально.
Своего рода «Цитатник Мао». Нет ничего стыдного, ничего порочащего.
Архиепископ, наставляя мэра, говорит ему в категориях деловых. Приходской священник говорит алканавту на пороге сельпо – в категориях мифопоэтических. На языке тумана. На языке архаической поэзии.
«Ты не можешь вытащить Левиафана за язык!» - так метафорически обозначена несоразмерность частного человека и огромного мира. Но ещё и неспособность вытащить на поверхность сознания своего внутреннего кита, своё бессознательное.
Иона во чреве кита – поэзия для простака. Архиепископ говорит деловому мэру на языке ином, деловом: «Будь сильным на своей территории», что-то эдакое. Заметьте, архиепископу не приходит в голову обращаться к грамотному рациональному мэру на языке поэзии. Вопрос о том, насколько «верит» мэр, абсурден.
Даже и вопрос, насколько верит священник, абсурден. Именно потому, что нельзя вытащить своего внутреннего Левиафана на Берег Тотальной Осознанности.
Итак, что услышал алкоголик Николай от сельского батюшки? Что есть некое огромное непонятное зло в форме сказочного кита, которому способна противостоять одна только «вера в Бога». Нормально, практически все простаки этим довольствуются. Формула не вредная и не полезная. Клише.
Вот и вся картина Звягинцева, с первого кадра до последнего, - путь растерянного индивидуума в кошмарном океане клишированных общеупотребительных «истин».
Бесспорный структурный аналог «Левиафана» - гениальная картина Глеба Панфилова «Прошу слова», про то, как простая советская девчонка становилась мэром большого волжского города. А никакое, мля, не «Покаяние».
Та картина тоже из клише вся, насквозь. Она поэтому тоже как пластилин – каждый зритель лепит, что хочет. Антисоветчик – своё, советчик (сторонник советской власти) – своё. А можно вычитать историю о том, как Родина-мать в лице героини Чуриковой приносит в Жертву своего сына, и это случается всегда/везде, вне зависимости от социального строя.
Кстати, читал упрёки Звягинцеву: много, дескать, плохо снятых диалогов, сделанных на среднем статичном плане, «неинтересно», без монтажной разбивки. Любопытная аналогия: приступая к «Прошу слова», Панфилов отказался от выдающегося оператора первых своих шедевров Дмитрия Долинина и пригласил Анатолия Антипенко, снявшего, если не ошибаюсь, статуарно/плоскостную «Мольбу» Тенгиза Абуладзе. Почему, для чего?
Панфилов стилизовал изображение новой картины под… фотографии с традиционной советской «Доски почёта», с первой полосы газет «Правда» или «Свердловская правда». Логично? Да. Раз фильм состоит из повествовательных клише, эту идею необходимо поддержать/закрепить на уровне визуально/бессознательном. «Прошу слова» тоже плоскостная, «плохо, неизобретательно» снятая картина.
Знаете, что. Меня тут, на «Переменах», мало кто читает, вот и слава богу. Лишние/случайные, переполнившие все сектора отечественного социума, задолбали. И всё таки, вопль из самой глубины души: давайте, прежде чем вякать, предпринимать хотя бы минимальные внутренние усилия. Читать. Смотреть. Учиться. Развиваться. Думать. Обсуждать с такими же вдумчивыми товарищами.
Страна окончательно превратилась в заповедник глупости. Можно худо-бедно пережить безденежье, безработицу, низкий художественный уровень и политическую свистопляску. Практически невозможно пережить тот уровень глупости, который теперь культивируется.
…А зачем и почему нужно прибегать к клише? А для того, чтобы провести ревизию мертвечины. Чтобы живые увидели: это – мёртвое. И бросились культивировать живое.
Но нет, нашего зрителя не проймёшь. Он с лёгкостью принимает мёртвое за живое/актуальное, принимается эту мертвечину классифицировать/обсуждать.
Но главная причина в том, что простак Николай, протагонист, мыслит клишированными категориями. Звягинцев даёт хронику его мышления.
Итак, в фильме три проекции названия. Первая – собственно Левиафан, мифопоэтика из Ветхого Завета. Вторая – живой реальный кит в глубине океана. Третья – скелет мёртвого кита на берегу.
Здесь актуальная повествовательная манера: действие нелинейно, всюду проекции внутреннего мира протагониста.
Проекции внутренних страхов Николая.
Фильм потому настолько травматичен для зрителей, что говорит об универсальных человеческих страхах. Эти страхи даны линейно, в рамках худо-бедно связанного сюжета, и эта линейность подачи отечественного ненаученного зрителя дезориентирует.
На самом деле всё происходит одновременно и не снаружи, а внутри.
Помнится, меня обучили этой стратегии две-три песенки Кормильцева:
Я знал одну женщину, Она всегда выходила в окно. В доме было десять тысяч дверей, Но она выходила в окно. Она разбивалась насмерть, Но ей было всё равно.
Запад методично премирует «Левиафана» за актуальность повествовательной манеры и за универсальный характер предъявленных фильмом экзистенциальных проблем. Наши считывают его в натуралистическом ключе: «Кто убил? За что убил? Есть ли в Северном море гигантские киты?»
Необходимо считывать оппозицию «маленький сухопутный человек» - «гигантский океанский кит» без помощи Гоббса. Ветхий Завет помогает осознать, как и зачем реальное животное из плоти превратилось в бесформенное страшилище для простаков.
Ещё клише. В картине даны маленькие мёртвые рыбки на фабричном конвейере – так метафорически обозначена участь всякого человечка, причём на языке не столько даже «атеиста», сколько на языке «натуралиста»!
В самом деле, православные священники, считывающие картину в натуралистическом ключе и ругающие, уж никак не «атеисты». Ругают: «картина без Бога». Ведутся на все предъявленные клише. А мы-то думали: взрослые.
Нужно осознать вот что. «Левиафан» исследует классическую полную семью, сопряжённые с этой семьёй страхи и психологические особенности. Даны: Муж, Жена, Ребёнок.
Охочий до «правды» и «справедливости» муж с помощью священника осознаёт базовый образ на языке сказки, впрочем, предельно авторитетной. Склонная к физиологическим удовольствиям жена видит далёкое и манящее, сильное, скользкое и фаллообразное существо на свободе.
Ребёнок же видит на берегу скелет некоего огромного существа. Оно одновременно отсылает и к высокопарной отцовской сказочке, и к животному влечению матери. Ребёнок осознаёт крах того и другого, он преодолевает родительское влияние. Это родоплеменное влияние имеет шанс прекратиться.
Эпизод со скелетом и вся вообще пунктиром намеченная линия Левиафан-Фаллос-Скелет – очень хороши. Это высший пилотаж, после этого не рассказывайте мне про недооценённых на Западе Германа с Балабановым – никогда.
Очень любопытна и очень важна линия биологическая мать/мачеха. Собственно, это хронологически первая подсказка авторов. Про биологическую мать зрителю упорно не сообщают. Тогда внимательный зритель догадывается: две эти женщины совпадают.
Если вы это поняли/приняли, вся дальнейшая дешифровка текста – дело пустяковое. Если вы этого не поняли и впали в грех натурализма, то запутаетесь, начнёте вещать про нелёгкую судьбу в мире тотального контроля Власти/Церкви.
Вот что необходимо заметить. У Дэвида Кроненберга был необыкновенно интересный фильм «Паук». Там ровно тот же треугольник, что и в «Левиафане»: Муж, Жена, Сын.
И вот, сын застаёт родителей за «любовью» (первосцена, по Фрейду). После этого он начинает культивировать фантазм: отец, дескать, убил биологическую мать лопатой, потом закопал на огороде, потом привёл в дом мачеху – шлюху из ближайшей пивной.
В «Пауке» протагонист – мальчик, в «Левиафане» протагонист – Муж/Отец. Во всём остальном коллизия совпадает. Звягинцев чуть позже покажет нам, как остро реагирует подросток на подсмотренный им секс между «мачехой» и отцом. Никакая это не мачеха! Мальчик ревнует маму к отцу и «записывает» в мачехи. На деле же это родная, биологическая мама.
Мать и мачеха одно и то же лицо!
Негин со Звягинцевым смотрели «Паука», это очевидно.
В тексте «Памяти Эйрамджана» я упомянул о подлинном мастерстве рассказчика в кино, об умении выбирать расстояние до персонажа, дозируя информацию. Так вот, Негин со Звягинцевым умеют ровно то же самое, что Эйрамджан. Они аккуратно и методично сообщают про героев одно, утаивая другое и третье.
Если зритель к навязчивым умолчаниям нечувствителен, тем хуже для него.
Как психологически мотивируется то обстоятельство, что про биологическую мать умалчивается? Чьё это вытеснение?
Это вытеснение ребёнка. Именно ему некомфортно, жутко. А отец, Николай, ничего не хочет про этот конфликт знать. Так ему комфортнее.
Таким образом, начинается сложное психологическое строительство этого персонажа, этого Николая.
Он, получается, не просто простак. Он – нечувствительный, нечуткий обыватель, который тупо держится за пресловутые «традиционные ценности».
Земля отцов, родительский домик, традиции: умру, а не сойду с этого священного места!
Умру, но не отступлю.
Ну, а если случится так называемый Жизненный Поток, который будет даже и посильнее Левиафана?
Дурак не сойдёт со своего насиженного места всё равно. Жене плохо, сыну плохо, но дурак стоит на своём.
Вот о чём, не в последнюю очередь, эта выдающаяся картина.
Вспомнил стихотворение Михаила Кузмина «Иона», от 1922 года, там есть такое:
Я сижу на берегу. Тихий домик стерегу.
Вот исчерпывающий психологический портрет Николая. Дом – символ безопасности. Однако, в реальном Божьем мире, где и Потоки, и Левиафаны, - никакая безопасность не гарантирована. Безопасность обманка, фикция.
Противоречит Богу тот, кто настаивает на безопасности любою ценой. В ситуации, повторюсь, которая отягощена душевным неблагополучием твоих близких: сына и жены.
Образ предельного простака, который не умеет себя понять, не умеет заглянуть внутрь, отсылает к выдающейся картине Кесьлевского «Кинолюбитель».
Там в финале воспитанник детдома направляет кинокамеру на себя – знак того, что он, наконец, перенаправил и душевную оптику.
Ровно так же строит свой фильм Звягинцев. Упёртый, сам себя обманывающий, не умеющий ничего понять Николай ищет врага в окружающем мире. Мир услужливо подсовывает ему «злодея» Мэра, «предателя» Адвоката, «шлюху» Жену, «болтуна» Попа, «хитрованца» Гаишника. Вот же почему все эти персонажи даны клишированно!
Дурак-простак так и мыслит – стереотипами.
Беда, если зритель ведётся и не может мысленно выйти за пределы личности протагониста.
При этом воображает себя шибко грамотным, цитирует Гоббса с Библией.
Итак, злодеи и предатели «Левиафана» обозначают стереотипные страхи не способного разобраться в себе обывателя.
А вдруг алчный госчиновник убийца?
А если жена потаскуха?
А лучший друг – гад, а поп – трепач, сказочник?
А вдруг жена уедет в Москву к успешному любовнику?
А если посадят в тюрьму по ложному обвинению?
Ой, баюс, баюс.
Дом – территория комфорта главного героя. Дом обозначает внутреннюю склонность к комфорту, страсть к душевному комфорту любою ценой.
Но Жизненный Поток не обязан соответствовать. Но Внутренний Кит, этот бессознательный монстр, норовит переформатировать внешнюю ситуацию и заказывает набор кошмаров.
Николай захлёбывается в архаике. Гениальный эпизод, предвосхищающий измену жены: два бывших десантника милуются за водкой. Латентный гомосексуализм? Конечно, нет. Так обозначено слипание «личностей». Николай настолько пуст и не опознан самим собою, что стремится к дружку самым буквальным образом: слиться, слипнуться, физиологически совпасть.
Супруга сидит напротив. Какая разница, с кем она будет следующей ночью? Николай уже отождествился с приятелем. Альфа-самец о двух головах.
Но друг-то некогда прижился в Москве, освоил там «новый язык», друг переменил участь. Хорошо сделано: Николай требует у Адвоката папку с компроматом на мэра. Таким образом, прилипший к своей архаике Николай требует приобщения к актуальным языковым практикам боевого товарища. Но товарищ-то уже отделился! Папку поэтому показывать не желает.
Адвокат когда-то куда-то уплыл, изменился.
Николай – нет. Так и будет цепляться за прежнее, пока жизнь не отмутузит по заказу его собственного Внутреннего Кита.
Хорошо сделан финал. Храм на месте Дома. Что это?
Это очередной Страх Николая: вот, дескать, сказочники-попы чего добивались.
Но с другой стороны, этот Страх отчасти обеспечен смыслом. На месте Светского Дома поставлен Дом Бога, в свою очередь будто бы гарантирующий безопасность в житейском океане.
Так ли? Нет. Никакой Дом из камня и бетона не устоит. Конечно, центральным, хотя не явленным образом картины является тот самый Храм, который обещал воздвигнуть Иисус Христос. Но в душе, внутри. Не на земле, не из камня.
К этому выводу с лёгкостью приходит зритель, который элементарно смотрит, который мыслит визуальными объёмами, соотношениями тел.
Мёртвые Рыбки/Левиафан/Кит/Скелет.
Аналогично здесь: Частный Дом – Каменная Церковь – Храм Внутри.
Именно потому, что Николай заказывает традиционные ценности, приходской священник дарит ему «объяснение» в виде сказочного сюжета про Левиафана.
У Кузмина, кстати, так:
Громы, брызги, облака несутся… Тише! Тише! Господи Исусе! Коням – бег, героям – медь, Я – садовник: мне бы петь! Отпусти! Зовущие спасутся.
Эстет Кузмин архаичную сказочку стилизует. Деревенский поп – уж и не знаю, что думает, как себе «исходную ситуацию» представляет: буквально или иносказательно.
Николай заказывает родоплеменную бессмыслицу и получает за это архаические кошмары. Этот фильм по-настоящему, по-страшному критичен. Однако, бьёт он не в Россию, Церковь или Власть, бьёт он по системе мышления.
Кроме прочего, в измене супруги есть следующий обертон: таким образом Николай бессознательно отдаёт жену в пользование, стремясь ещё сильнее повязать приезжего Адвоката дружбой. И жена это тоже чувствует, исполняет.
Между тем, сказано: «Не полагайтесь слишком сильно на кого-нибудь в этом мире, потому что даже ваша собственная тень покидает вас, когда вы в темноте...»
Мэр – убийца? Это клишированное представление Николая. Но ещё и тех зрителей, которые, хе-хе, ругают картину «пасквилем». Вы что же, ругатели, полагаете – все тутошние чиновники преступники? Ну, и кто тогда пасквилянт?
Для сравнения: лично я не знаю, убийца ли мэр и насколько руки мэра запятнаны. Всё равно. Не моё дело. Моё дело – мой внутренний кит.
Уточню. Ещё до предельных тёрок с мэром и до предательства друга Николай столкнулся с вызовом, на который не способен ответить. Этот вызов - отношения в семейном треугольнике Муж/Жена/Ребёнок. Сделано очень корректно и лаконично, что ли пересмотрите. Там ведь ещё хороша и крайне информативна семейная парочка друзей семьи из местных! Жена из этой вот дополнительной парочки как бы договаривает в режиме полной откровенности заветные желания супруги самого Николая…
Кто убил супругу Николая?
Она разбивалась насмерть, Но ей было всё равно.
Этот вопрос задают те, кто бессознательно желает подстелить соломку, требует рецепта безопасности. Но никакого рецепта не будет. Неизвестно, кто, как и почему. Смиритесь уже.
Интересна параллель с «Калиной красной». Простак, мужское братство, «кто тут у нас альфа-самец?!», непонимание себя, граница, переход границы, тюрьма, судьба-злодейка и так далее.
А «Калина красная» не пасквиль? Просто потому, что начальством разрешено считать её «непасквилем»?!
«Левиафан» - национальная травма. Он взбесил тех, кто не светил себе вовнутрь, кто боится определять границы и причины собственных страхов.
Я написал это текст за несколько часов до церемонии вручения «Оскаров». По правде, после просмотра картины мне стало всё равно, получит ли приз Звягинцев. «Левиафан» даже лучше «Возвращения». Наконец нечто стоящее и серьёзное.
Картина про то, что не нужно бояться прежде, чем случилось, не нужно ставить на людей, включая даже и говорливых попов. Попы могут быть замечательно нравственными (думаю, чаще всего так и есть). Не имеет значения.
Что-то есть внутри человека, кроме Пугающего Внутреннего Кита, кроме бессознательного. В фильме это что-то ни разу не явлено. Однако, картина выстроена столь грамотно, что во мне после неё осталось много света.
Чудовище из Ветхого Завета сдохло/истлело. Храм на месте николаевского Дома самым дежурным образом принимает в себя множество разных людей. Есть хороший кадр в сцене собеседования архиепископа и мэра: на заднем плане парадное фото сотен священнослужителей. Хотя и Христово, но стадо. На переднем плане при этом лик самого Христа, которому пришлось претерпеть всё и разное - в земном одиночестве.
В той мере, в какой я сам несвободен, узнаю себя в Николае. Узнаю и признаю: про меня.
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете