1 / 2 / 3 / 4 / 5 / 6 / 7 / 8 / 9 / 10

11 июля 1962 г. Среда. с. Толба

День сегодня прекрасный. С утра, правда, было похоже на дождь, какая-то сырость была, облака расплывчатые, туманные, низкие, но потом поднялись, округлились, стало солнечно и тепло. Дул умеренный SO.

Встал я в 7 ч., т.к. все уходили – Иван в школу, а Валя в колхоз на работу, и надо было завтракать. Мы позавтракали, и я вместе с Иваном отправился в школу. Мастерская у них большая, хорошая, имеется сверлильный станок, токарные по металлу и по дереву, циркулярная пила с электрорубанком, наждак и всевозможные деревообрабатывающие инструменты – пилы, долота, рубанки и т.д.

Иван стал делать дверь, я сидел, иногда помогая подержать что-нибудь, и болтали, вспоминая покойного Кардона и наши детские проказы. Заходил завуч Квашнин, и.о. директора, и Иван просился у него на сегодняшний день погулять, но тот что-то провякал неопределённое и скрылся. Мы ждали его долго, не зная, что делать – хотелось, воспользовавшись хорошей погодой, поездить по знакомым местам, а я также решил съездить в Березовку к Шурке Барабошкиной и узнать у нее всё относительно той Шурки. Падло Квашнин совсем пропал. Ванька крыл его в бога и в закон, но в начале одиннадцатого тот явился и отпустил Ивана. Он запер мастерскую, и мы побежали домой.

Я опять оделся в комбинезон. Васильки, которые вчера мне подарила на прощание Шурка, всё ещё были совсем свежие, будто только сорванные. Я выкатил со двора мотоцикл, и мы поехали сперва к мельнице. Там густо разрослись молодые ветлы, совсем скрыв старую мельницу. А тогда, в 1948-49 годах, тут было только колья. Затем мы поехали мимо реки к Гремячему. Впрочем, я отдал мотоцикл Ивану, а сам пошел пешком.

Как всё изменилось с тех пор, и как стало меньше! Расстояния, казалось, сократились вдвое. Бездонное озеро, до которого, я считал, километра полтора, едва ли было в полукилометре от мельницы, и над ним, на горке, стоял курятник. До Гремячего было с километр, а за ним уже совсем недалеко виднелись Фоминка, Озёрки и Покров. Река была такая же, но исчезли все кусты по отмелям, и вообще всё стало совершенно не дико, как раньше, когда я стрелял чирков на отрезке от мельницы до озера. Правда, и сейчас я спугнул несколько куликов – черныша, зуйков и перевозчиков.

Да, за 13 лет много воды утекло. Впрочем, я был тут в 1954 году, тоже шлялись везде, но как-то я не заметил таких перемен, или их было меньше? Ну, в позапрошлом году я только в селе и был, никуда не выезжал. У Гремячего я сел сам, перебрался через реку, причем пришлось вытаскивать из глубокого песка, и мы поехали в гору, в лес.

Лес тут был чудесный. В Кадницах леса, конечно, не могут итти в сравнение со здешними. Какое обилие зелени, какие запахи! На полянах в бликах солнечных лучей рдели в траве ягоды земляники, бриллиантами вспыхивали капельки росы. Томно пахло липой. На опушках в буйном цветении сплетались травы, пахли крепко и пьяно, нагретые солнцем. И всюду зелень, сплошная, дикая, всевозможных оттенков. Мы остановились в лесу на поляне, стали есть землянику.

Потом поехали через поля к овражку, к так называемому Студёному ключу. Там напились, сделали доброе дело – расчистили заросший ключ, и пошли искать клубнику. Сначала было мало – или еще не присмотрелись? А потом столько оказалось, что прямо ложились на землю и собирали, передвигаясь на животе или коленях. Наелись сами до некуда и Танюшке, дочке, набрали карман.

Оттуда проехали к тому месту, где лет 14-15 назад жарили с ним однажды грибы на костре. Тоненькая березка, под которой это происходило, превратилась в большое дерево. Посетив это памятное место, поехали мимо мохового болота обратно к Толбе.

Уже в виду села, на начале спуска, что к Перелетихе, навстречу попался Федор Федорович. Он на моторном велосипеде, но при помощи ног, ехал на сенокос. Остановились и стояли с ним минут 15, разговаривая. Затем спустились вниз и поехали к дому. Было около трех, и проехали мы 22 км. Дома была записка – Валя просила приехать с тележкой за травой, которую она наполола на колхозной свёкле.

Решили ехать на мотоцикле. Привязали тележку к ручке заднего сиденья, Ванька сел на тележку, и я потихоньку поехал. Конечно, неудобно на двухколёсном, но ничего. Только сильно ехать нельзя, а то разобьёшь всю телегу. Нашли Валю и траву, нагрузили и поехали обратно. Валя велела еще приезжать часов в 5. А теперь нам надо было ехать в Берёзовку.

Мы раскидали траву, чтоб сохла, и поехали. Ехали до Покрова, а там налево от трассы. Иван что-то хорошенько дорогу не знал, решили ехать через Ивановку. Березовка была ближе, но за каким-то сырым лугом, возможно, болотом, и дороги тут не было.

Проехали в Ивановку. Там зашли к какому-то Иванову родственнику, но никого не было дома. Потом зашли в магазин. Там, наконец, обнаружил вино. Было десертное горьковское, ликер «Розовый», сливянка. Я взял пару бутылок горьковского по 1-58, два тюбика пасты «Поморин» и банку айвового варенья. Спросили у мужиков, как проехать в Берёзовку, и поехали. Было тут с километр-полтора.

В Березовке нам указали, где живут Барабошкины, «у которых дочь Шура». Шурка была дома, муж у нее в Горьком, у него отпуск уже был, и она приехала одна с сынишкой. Я прямо спросил ее, что она знает о Шурке-тонкой, действительно она выходит замуж или нет и вообще что она думает обо всём этом. Говорили мы долго, и я узнал, что какой-то электрик у Шурки действительно есть, н выйдет она за него или нет – дело тёмное, т.к. у нее женихов было полно, а она всё время ищет лучше, и так вот и осталась пока не замужем до 30 лет. Она вообще скромная и нераспущенная, но очень легкомысленная и большая кокетка. Шурка убеждала меня не грустить о ней, забыть и не расстраиваться, т.к. она сама не знает, чего хочет и вообще жить с ней будет очень трудно. Раз уж, говорит, ты один раз ошибся, не нужно ошибаться второй раз, а тут как раз будет то же самое, т.к. Шурка любит, чтобы за ней ухаживали и носили ее на руках, легко влюбляется и так же легко забывает. В общем, я понял, что пожалуй, ничего бы я тут не приобрёл. Но всё-таки жалко, и страшно вновь ощущать пустоту под собой, бесцельность существования. Ну, и хер с ней, раз такое дело.

Пока я разговаривал с Шуркой, Иван катался. Потом мы простились и поехали домой. Решили заехать в Озерки к М.М. Шероновой, учительнице тоже, у которой я когда-то купил велосипед. Пришлось ехать через Покров и мимо Шуркиного дома.

Проезжая Озеркский парк, вдохнув пьянящий аромат липы, я вспомнил, как два года назад мы гуляли с ней здесь и я просил ее простить меня и выйти замуж, но она, справедливо, конечно, отказала. Впрочем, если всё, что Шурка-толстая говорила, верно, то вряд ли бы она вышла за меня и до того, как я женился на Файке, потому что она мастер писать ласковые письма и морочить мозги.

Дорога через Озерки была ужасная. Мы нашли дом Марьи Михайловны, но ее дома не было, одна мать. На этом наши визиты кончились, и мы поехали в Толбу. Приехали в 6 часов, пробежав 35 км. Поехали за травой. Валя одна ждала нас, все уже разошлись. Привезя и раскидав траву, пошли купаться. Ходили уже не к Перелетихе, а ближе, в огород покойного Сердюка. Вода тут гораздо чище, чем в Волге или Челкарском озере, но по сравнению с морем, конечно, жидкое дермо.

Накупавшись и нанырявшись, пошли домой. Стали ужинать. Ужин, собственно, как таковой, был весьма примитивен – лук, селедка, вареные яйца. Мы, опять вдвоем с Валентиной, попивали горьковское, довольно удовлетворительное вино. Потом в окне появилась рожа Квашнина. Его заволокли, я стравил ему пропадавшую водку, потом пришлось добавить и десертного. Потом долго со вкусом – с вареньем и вином – пил чай. Часов к 10 проводили Квашнина до квартиры, а вернувшись, легли спать.

продолжение