День начинался очень странно. Я пешком шел до метро АВТОВО от Проспекта Маршала Захарова (я любил в юности долгие часовые пешие прогулки), и около Красного кладбища услышал выстрел. Звук был рядом, и я буквально оглох. Не успев даже сориентироваться – где и что, я на минуту перестал слышать. И двигаться. Застыл в шоке. Так было громко и рядом. Но кто стрелял и в кого стреляли, так и не понял.

Уже днем, когда я гулял после обеда, со мной произошел второй странный случай.

Обедал я обычно или у Французского Консульства, где в те дни раздавали томатный супик и белые вкусные батончики для бомжей, или шел к Музею Этнографии, где шла выставка, посвященная Международному Обществу Сознания Кришны, на которой всегда раздавали прасад. Помню, Ольга Хижняк, заведующая отделом ислама и буддизма принесла мне прасад в кулечке, рассказав об этой выставке. После ее вкусного подарка и рассказа я зачистил к кришнаитам, с удовольствием каждый день подкрепляя свои духовные искания вегетарианским питанием. Так вот, на послеобеденной прогулке недалеко от Зимней Канавки, на одном из мостиков Мойки меня окликнул голос: «Дима Мишенин?»

Я обернулся. И в следующий миг мне в лицо уставилось бездонное дуло пистолета. В меня целился мужчина с черной бородой. Я опять испытал это парализующее чувство, как с утра… Ни влево, ни вправо, ни пригнуться… В фильмах, когда в тебя целятся или рядом стреляют, люди моментально реагируют – пугаются и кричат, прыгают в сторону, пытаются увернуться. Ничего такого я не успел. Полный паралич. Не могу двинуться. Не то чтобы сказать что-то или даже руками лицо закрыть… Ну ничего. Смотришь, как кролик на удава. В это дуло. А что за ним – все расфокусированно…

Второй экзамен я также не сдал в тот день. И пока в меня целились, опять поймал себя на мысли, что вот с интервалом в несколько часов я нахожусь в подобной ситуации и не могу правильно среагировать. Правильно – как в киношной модели поведения. Вместо этого продолжаю глядеть в дуло. И не видеть, что за ним – потому что все расфокусированно.

А за ним были белые зубы и улыбка в черной бороде, довольное и радостное загорелое лицо Дини.

Диня был мой школьный друг. Но я этого не понял, пока он, увидев, что впечатление произведено, не спрятал среди бела дня пистолет в кобуру под мышкой и, закурив сигару, не спросил о моих делах. Дине было тоже 19 лет, но он курил сигары, выглядел старше своих лет, ездил на белой «МАЗДЕ» последней марки и ходил в белом костюме и белой шляпе. Очень манерно. Ну и пистолет носил тоже, и имел своего водителя.

Его выгнали из школы в 15 лет за неуспеваемость и прогулы. Он учился у Дмитриева и Богатырева актерскому мастерству в 16 лет и работал актером массовок. В 17 его уволили из Театра лично за подписью Товстоногова за срыв спектакля (он случайно вышел на сцену не в свое время и растерянно стал читать текст эпизодической роли во время диалога исполнителей главных ролей). В 18 он вовсю стал применять свои актерские таланты на волне разворачивающегося криминала. Диня был юный, вооруженный и крайне опасный, новый русский бизнесмен.

Я сказал ему, что у меня все ок, супер и что я продолжаю рисовать, сочинять, ну и подрабатываю кем придется в музее. Диня сказал, что он бросил рисовать, сочинять, актерствовать и занялся работой. Какой, уточнять не стал, но похлопал себя по пистолету, уточнив, что не нуждается в средствах. Потом он так же уверенно похлопал меня по плечу и сказав, что заедет проведать, подкинул мне денег со словами: «Выпейте за меня с Митей, передавай ему привет». И испарился.

Я принес деньги к нам в конуру в Казанском, рассказал о чудной экстремальной встрече Мите, и мы вскоре оказались на Садовой, где на полученные благотворительные средства купили бутылку крепленого вина и тут же напились в ближайшем подъезде – подкурив все это дело… Вскоре была куплена и вторая бутылка, веселье продолжилось в другом подъезде. Так за беседами о прекрасном нас застала ночь… А именно час ночи.

Метро не работало, деньги все были пропиты, и нам надо было где-то переночевать. Мысли наши сошлись на Мише. Парне, который работал с нами в Казанском соборе, большом поклоннике «Ти Рекс» и Марка Болана. Миша был всегда налысо выбритый, в спортивной шапочке, в потертой джинсе и темно-синей футбе без опознавательных брендов. С закатанными до локтей длинными рукавами, боевой паренек с боксерским видом. Он работал в Казанском и еще где-то в охране со своей безумной собакой, способной разорвать кого хочешь в клочья. Жил он на Старо-Невском, до которого мы и дошли с Митей, допивая бутылку вина и докуривая последние сигареты… Мы зашли к Мише и, стоя в дверях, крайне вежливо попросили у него оставить нас ночевать. Миша, оглядев нашу парочку, ответил, что у него двухкомнатная квартира. В одной он, а в другой комнате собака. Места больше нет. Сорри.

Мы сказали, что можем переночевать в коридоре. Миша ответил категорично, что в коридоре ему неудобно нас положить, так как мы не собаки. И закрыл дверь.

Таким образом в самом начале ночи мы оказались без денег, вина и сигарет, в старинном доме, у дверей своего друга. Это был крутой облом.

Мы попробовали заснуть тут же на лестнице. Но на ступеньках спать было невозможно. Жуткая ситуация. Лифт почему-то ездил с одного этажа на другой и открывался. Я ворочался, на секунду забываясь, но тут же просыпаясь от того, что в мои ребра впивались ступеньки. В конце концов, я подумал перебраться спать в лифт… Но в лифте был яркий свет и спать там было нереально.

Я сказал Мите, что стоит пойти на улицу. Там во дворе я нашел картонные коробки и устроил нам логово в корнях какого-то дерева. И когда мы стали уже дремать, вдруг полил дождь, и я, разозлившись, предложил двигаться от Старо-Невского обратно к Казанскому и там, каким-то образом поговорив с охраной, попросить открыть Собор и пройти к нам в служебную комнатушку с диваном.

Мы двинулись, сонные и продрогшие, в длинную дорогу. Меценатских денег реально не осталось ни копейки, а Митя все время говорил о том, что на машине тут десять минут дороги. Я, зевая, кивал и рубился на ходу. Алкоголь и усталость делали свое дело, погружая меня в какое-то состояние полугрез-полуяви… Вдруг Митя рванул от меня к какому-то рефрижератору-фуре типа «СОВТРАНСАВТО». Я не успел его остановить, так он припустил. Внезапно догадавшись, что он хочет сделать, я только крикнул ему: «Стой! Не надо! Неееет!»

Митя, не обращая внимания на мои возгласы, добежал до кабины стоявшей фуры, подтянулся, залез на подножку и стал будить водил, стуча по стеклу…

Я в трансе остановился и прошептал больше себе, чем моему сумасшедшему и охреневшему от наркотиков и алкоголя другу…

– Нет, зачем… Господи. Это ошибка. Большая ошибка, Митя. Зачем ты так… Бляяяя…

То, что это была ошибка, Митя понял уже буквально через минуту, так как вскочивший спросони шофер выкинул его ногой из кабины, вылез и стал награждать ударами такой силы, что мой друг моментально был сбит с ног и только перекатывался по земле, забыв все свои уроки карате и тейквандо, которым уделял массу своего свободного времени.

Я, очень нехотя, понял, что мне надо вмешаться и разделить эти пиздюли с ним. Мой друг был не прав. Прав был водила. Но стоять в стороне, видя, как моего приятеля избивают, я не мог.

Такое испытываешь разочарование, когда медленно приближаешься к драке, в которой не прав твой друг, и понимаешь, что в ней, скорее всего, тебя покалечит невероятно более сильный и, самое главное, правый противник. А может даже и убьет… Ужасно портится настроение, когда в это врубаешься. Но остановиться не можешь. Дружеские узы – страшное дело. Идешь ради них на смерть и муки.

Когда я стал приближаться, из кабины вылез второй шофер, с монтировкой. И направился мне на встречу. Приятельские связи, видно, были не только у меня с Митей, но и у этих дальнобойщиков тоже.

Я тоскливо так подумал, какой Митя идиот, что втянул нас в этот блуд. Так не хотелось сейчас валяться на асфальте с пробитой монтировкой башкой и обливаться кровью… Но давать избивать друга ведь – нельзя еще сильнее.

– Эй… – я начинаю мировую… – Вы все не так поняли, мой друг ошибся…

Но я не успеваю закончить фразу… Только «ЭЙ»… и тут же получаю удар в подбородок… Кулаком…

Ой, бля… Больно… Сорокалетний верзила хватает меня за волосы, как баба, и я понимаю, что если не хочу быть укокошенным, мне надо активизироваться. Здесь не прокатят мировые. Я – довольно сильный 19-летний парень… Легко вырываюсь из его лапищи… Еще один скользящий удар в висок не достигает своей цели, и я, уворачиваясь, слышу, как монтировка проносится прямо над моим темечком…

Фууууууухххх…

Я только что остался в живых…

Бью водилу ногой в грудь, слегка, без злобы, только чтобы отъебался… У него прерывает дыхание… Попал в солнечное сплетение. Случайно. Я пользуюсь моментом, хватаю Митю за шиворот и тащу в сторону... Второй дальнобойщик, видя мое появление, перестает пытаться добить Митю… И рвется ко мне. Чувствую легкий удар по голове… Опять скользящий… Я быстро покидаю вместе с Митей поле боя… Они не успевают за нами… Злобно что-то кричат вслед… Я чувствую, как у меня выступает кровь на темечке… Он все-таки задел меня… В последний момент… Чуть… Лицо Мити конкретно деформировано.

Мы быстро идем от озверевших взрослых… Но уже через несколько шагов, отдышавшись и придя в себя, начинаем хохотать…

– Все, все, все… Убежали бля… А водилы-то лохи, бить совсем не умеют… Смотри, как мы легко отделались. Я думал, сейчас загасят нас на месте и там же и похоронят…

Митя ржет…

– Серьезно… Только раз задеть смогли… Даже голову не проломили и челюсть не свернули. Они же взрослые козлы, не смогли справиться с юнцами. Дешевка. Но ты тоже кретин, Митя, на хуй ты к ним полез?

Митя конкретно протрезвел от ударов и прикладывал монетки к переносице, которой досталось больше всего.

– Да я ничего не делал. Просто залез к ним на подножку, постучал в окно. Он открыл, я сказал:

– Мужики, добросьте нас до Казанского собора. Ну, он сразу БАМ, БАМ, БАМ, ну пиздец…

– Бля, Митя! Ну, он же спал! Он же водила. Какой Казанский собор! Ну, они же нас могли замочить. Ты же их разбудил.

– Ну, хуй знает. Я вежливо попросил. Что им, в лом туда-обратно сгонять. Всего-то лишь Невский проехать. Хуйня делов-то.

Я шел с эгоистом нарком. Из-за которого нас сейчас чуть не избили. И понимал, что мы чудом остались целы. На темечке у меня была реально крохотная царапинка. Я вовремя нагнулся. Но она болела, и я приложил к ранке холодную монетку. Однако шишка все-таки вскочила. Как у Мити в перспективе – фингалы.

Мы вышли на Невский проспект веселые, довольные, и даже сон развеялся. Финишная прямая до Казанского была пуста. Мы двинулись не спеша, обсуждая, какая все-таки сука Миша, не пустивший нас ночевать. И как, наверное, хорошо сейчас спится его собаке в отдельной комнате.

Невский был как будто вымерший. Ну, совсем удивительно. Ни одного человека. Но или из-за усталости, или еще от чего – мы не заметили этого… Шли, прижимая монетки к головам, и болтали о гаде Мише, хорошем человеке Дине и лохах-шоферюгах.

Где-то на подходе к Аничкову мосту я услышал какие-то отдаленные щелчки.

– О, шины у кого-то лопаются на автомобиле.

Митя замер и остановился у Дома Журналистов напротив Дворца Белосельских-Белозерских. Прислушался и ответил…

– Неа, Дим… Это не шины.

– А, что тогда?

– Стреляют. Это выстрелы.

Я рассмеялся…

– Стреляют? Мить, ну ты че! Мы в центре Санкт-Петерубрга. Вот Аничков мост! Вот мужики с лошадьми, кто здесь может стрелять…

Наш короткий спор разрешил властный голос какого-то человека, прооравшего в мегафон:

– Ложитесь… Ложитесь, дебилы… Сейчас здесь всех поубивают… Ложись сейчас же!!!

Мы обернулись на голос, не веря своим ушам и не видя его источника, но одновременно с этим я явственно понял, что недавний звук – это не лопнувшая шина. Это был выстрел. И не один. И они приближались… Стремительно и оглушительно…

– Ложись, уроды, ложись, убьет!!!

Мы с Митей, как по команде, прыгнули на асфальт и поползли к стене Дома Журналистов.

В следующую секунду мы оказались не только в центре ночного города на Неве, но и в сердце ожесточенной перестрелки...

Продолжение