Начало - здесь

Ленинакан не разрушен полностью. Первое, что повергает в изумление: необъяснимость, вот именно — стихийность случившегося бедствия, разрушившего, скажем, целиком девятиэтажный дом так, что от него осталась только огромная гора обломков и пыли, и при этом оставившего в полной неприкосновенности точно такое же здание в нескольких десятках метров от первого. На улицах бесконечное автомобильное движение, массы народа, так что, если смотришь на все это из окна автобуса, а в поле твоего зрения вдруг не попали развалины, то даже не сразу сообразишь, чем отличается сейчас этот город от других.

Все московские студенческие отряды были размещены на территории наполовину разрушенного текстильного комбината. Вновь приехавшие разбивали десятиместные военные палатки, в которых предстояло спать. В лагере стояли и две роскошные синие палатки американского производства: с тентами, верандами и пластиковыми окнами во всю стену. К слову сказать, эти две палатки — единственные из, как говорят, пятидесятитысячной партии, присланной из США, которые довелось видеть в районе землетрясения, да и те были не выданы, а выпрошены где-то у американцев студенческим руководством.

Первый вечер пребывания в городе был посвящен устройству лагеря, разведению костров и т.п. Только к ночи к старшему группы подошел сухощавый и подтянутый майор войск химической защиты (в штатском) и сказал, что из вновь приехавших (всего в этот день шестьдесят один человек) ему требуется двадцать — для работы с мертвыми. После недолгой заминки эти двадцать, включая троих, прибывших самостоятельно, были набраны.

Майор повел нас через разоренную территорию комбината в одно из административных зданий, в стандартном бомбоубежище которого провел беседы и инструктаж с группами по пять человек. Он еще раз просил подумать, каждый ли из согласившихся на работу чувствует в себе силы заниматься именно ей, так как предстояло извлекать из-под развалин тела мертвых, в том числе детей, из полностью разрушенных школ. Тела обнаруживаются в самых разных состояниях, зачастую начавшие (седьмой день после бедствия) разлагаться. Он объяснил, что меры предосторожности при этой работе должны соблюдаться неукоснительно, потому что очень возможно начало массовых эпидемий, заражение трупным ядом и т.п. Брать продукты питания не в лагере, употреблять любую воду, кроме минеральной, специально завозившейся в запечатанных бутылках, категорически запрещалось.

Всем, согласившимся на работу с трупами, были выданы резиновые костюмы химической защиты, полностью закрывавшие тело, и противогазы. После работы надлежало проходить тщательнейшую дезинфекционную обработку — хлорированной, а потом мыльной водой. В случае выхода из строя костюма надлежало немедленно возвращаться в лагерь или проходить санобработку у мединструктора, который должен быть придан каждой группе.

К работе приступили на следующий день. Встали рано. Никакой побудки не потребовалось, так как спали в палатках — прямо на полу, и, хотя и в спальных мешках, но так как ночью температура упала до — -5-6 градусов, то под утро стало нестерпимо холодно, и большинство вылезло к кострам сами.

Вопреки ожиданию, никакой организованной отправки на работу не было. Два-три часа ждали, что нас куда-нибудь направят. Обращались к руководителю отряда, но он сам ничего не знал и ждал распоряжений. Вчерашнему майору было не до нас — он проводил дезинфекционные работы. Комсомольского командира Сводного московского отряда (то есть всех студентов, стоявших лагерем), Борю, доискаться не могли, а когда, наконец, нашли, то выяснилось, что и он не в курсе чего бы то ни было. В конце концов командир отряда МИСИ каким-то образом сам разыскал для нас (четверых в этот день) объект работы, куда нас отвезли местные жители на частной машине.

Разбирали дом на другом конце города. Вокруг — группки оставшихся в живых жителей и приехавших родственников. Горят костры. Тут и там гробы с уже извлеченными, но еще не похороненными останками. К моменту нашего прибытия подъемным краном и экскаватором разгребли очередной пласт обломков. Теперь на груде плит и щебня метров десяти высотой — того, что осталось от дома, работала спасательная команда англичан с собаками — выискивали оставшихся в живых. Их не было. Англичане, в красивой и удобной форме, каждый с персональной маленькой рацией, тщательно обследовали всю гору, и, никого не найдя, удалились. Мы прождали еще часа полтора, пока подняли новый слой плит и камней, и обнаружили первый труп...

...После примерно часа работы, резиновая перчатка моего комбинезона разлетелась. Никакого санинструктора, разумеется, не было и в помине. Ребята в противогазах, напуганные вчерашней лекцией, прогудели мне, чтобы срочно шел в лагерь. Сделать это было, однако, не просто. Оказавшись на противоположном конце абсолютно незнакомого разрушенного города, я не мог отыскать дорогу назад. Текстильный комбинат, от одного из корпусов которого нас везли на машине, был огромным и разбросанным по Ленинакану. Противогаз я, конечно, в нарушение вчерашних инструкций, сорвал. Но и без него долго идти в резиновом костюме оказалось крайне сложно. Все сползало, развязывалось, расстегивалось и рвалось. (Мелькнуло: как это, интересно, страна собиралась ядерно воевать в такой защитной одежде со всем миром?).

Теперь, не из окна автобуса, а изнутри, город представился совсем другим. На тротуарах, вдоль стен бесконечные штабеля гробов — больших, маленьких, обитых черной или красной материей, или вовсе наспех сколоченных из древесно-стружечных плит. Местами они стоят в таком количестве, что перегораживают весь тротуар, и, чтобы обойти их, приходится долго идти по проезжей части. Среди до основания разрушенных домов встречаются и обвалившиеся не полностью, а, скажем, такие, у которых рухнули только два верхних этажа. У других — длинных — обвалилась вся центральная часть. У третьих же, наоборот, только торцовые стены, и видна обстановка оголившихся квартир.

Пару раз меня подбрасывали ехавшие мимо грузовики, но оба раза я попадал не к нужному мне корпусу комбината, а в какой-то совсем другой район, а где стоят московские студенты, никто, конечно, не знал. Я никак не мог сориентироваться. Кругом палатки, спасатели, тоже студенты, тоже из Москвы, но про наших им ничего не известно... Три раза подходил к главному городскому штабу по ликвидации последствий бедствия — он расположен в здании местного КГБ. Тоже никто ничего не знал. В штабе посылали смотреть объявления, вывешенные на окнах фасада... Позже очевидцы, побывавшие в этом штабе, рассказывали, что там, внутри, не было даже карты района бедствия... Сам я из-за толчеи и давки у входа так и не смог туда пробиться. На окнах действительно висели тетрадные листочки с каракулями, указывавшими местонахождение лагерей: Москвичи... Ленинградцы... Киевляне... МЭИ; МГУ: МИСИ... Тут же — списки погибших.

Три раза я ходил в болтавшемся костюме через город— мимо тех же бесконечных гробов, разрушенного собора, обрушившегося здания горсовета — по указанным адресам и схемам, и три раза не мог ничего ни найти, ни понять. В районном штабе посылают в главный: там толпа, внутрь не протиснешься, шлют смотреть на окна... Два раза в течение этого мотания от развалин ко мне подходили случайные люди, просили передать "своим", что по такому-то адресу четвертый, пятый день — в гробах — не убранные трупы, видимо, одиноких людей, тех, у кого не было или погибли родственники, и хоронить некому.

На улице, соседней с той, на которой располагается главный штаб, метрах в двухстах от него, меня окликнул и подошел сорокалетний мужчина: сказал, что здесь, на развалинах дома, работает несколько неформальных добровольцев. Утром команда израильских спасателей при помощи собак обнаружила под обломками живых. Уверяют, что их здесь шестеро. Для того, чтобы достать, требуется техника. Ее нет. Умолял попросить, чтобы помогли…

Позже, когда, найдя, наконец, лагерь, я, как положено, передал все майору, то узнал, что подобные обращения, просьбы и мольбы просто со стороны, к кому-нибудь — обычное дело, и реагировать на все — бессмысленно. продолжение >>