Во-первых, - как рассказывал дедушка, - казаки-крестьяне (повстанцы), среди которых он оказался на той войне, беспробудно пили (горилку, небось, или просто самогон).
Ну и то сказать: будь ты хоть трижды богатырских достоинств, а не больно-то с трезвых глаз полезешь на германский (да хоть какой) - с красивым названием - пулемет, или – того напротив – не вдруг и засадишь складскому часовому, зазевавшемуся в мечтах о своей альпийской Розмари, вилы в шинельный бок, или тем паче, «режуще» разрубишь злой той шашкой лицо человеку, - пусть бы и петлюровцу или чехословаку, - так, чтоб из разъехавшегося черепа ползли наружу его еще живые мозги и тяжело пахнуло на целый мир черной липкой кровью.
Тут-то не могли не сказаться нюансы человеческой личности (дедушкиной в данном случае, и неважно при этом: генетически предопределенные или благоприобретенные вследствие предшествующего образа жизни и окружения). Росточку он был совсем небольшого, телосложения невеликого. Особенно, надо думать, бросалось это в глаза при сравнении (рядом) с, как сказано, крупными чубатыми днепровскими хлопцами... Общепринятой лексики их, - той, посредством которой было некогда составлено приснопамятное письмо к султану и вряд ли подвергшейся с тех самых пор существенным изменениям, - он не то, чтобы вовсе не знал, но особо не употреблял... Но главное! По его искренне поведанным мне словам: абсолютно не мог переносить алкоголь! Просто даже, - говорит, - ни капли воспринять не мог. «И от одной лишь только рюмки спиртного меня сразу буквально рвало.» (Под непременный, надо полагать, регот братвы).
Ну и что тут прикажете? Начальствовать-комиссарить? Втюхивать постоянно хмельным мужикам, день за днем несущим кому-то и – еще того чаще – самим принимающим ее, родимую – смерть, мутным от нее и от самогона, - толкать им идеи «за всеобщее равенство и братство в специфических особенностях текущего момента?»...
Интонации, с которыми дедушка рассказывал, да и сам факт того, что он так явственно, до самого конца жизни вспоминал это (а данная история была первейшей из всех, поведанных мне) лучше всего свидетельствуют о том, насколько серьезной была психологическая ситуация, в которой он тогда оказался. Да, думается, и общее его положение - тож. И, - как случается порой в моменты жизни и впрямь нешуточные, без дурачков, когда «или-или», - помощь ему пришла вдруг совсем с неожиданной стороны.
«А был у нас фельдшер...» - рассказывал дедушка. (Так и видится немолодой, этакий чеховский персонаж – провинциальный интеллигент, может, мобилизованный где повставшими ребятами, может, прибившийся к ним от безнадежной, чеховской же, тоски, а, может, и вовсе решившийся на склоне лет воплотить вдруг собственные ранние мечтания о новой и светлой жизни - из текстов все того, великого автора).
«...Отвел он, фельдшер, меня однажды в сторону...» (После очередного, - представим себе, - захода о «всемирноисторической правде коммунизма» среди общего пьянства с непременным последующим рыганием) «...Я, - говорит фельдшер, - вас, молодой человек, научу пить... Являйтесь ко мне - (в некую, полагаю, эскулапскую его палатку) – каждое утро. Завтра и начнем процедуры».
Дедушка рассказывал: «Пришел я на следующий день. Он дал мне кружку обыкновенной воды: «Выпейте». Я выпил. Вроде, ничего особенного. Немного только вкус какой-то странный, противный слегка. «Все, - фельдшер говорит, - приходите теперь опять завтра в это же время...»»
В том вся процедура и заключалась. В кружку колодезной воды фельдшер добавлял медицинский спирт, раз за разом увеличивая его дозу на одну чайную ложку. Давясь - (с течением времени, впрочем, все меньше и меньше) - дедушка кружку на этом ежедневном своем практическом занятии выпивал. Вода все более замещалась спиртом. Нетрудно посчитать, (исходя из среднего объема ложки – пять грамм), что уже через месяц все трехсотграммовое содержимое солдатской кружки должно было представлять собой обыкновенную - средней крепости водку.
И когда, по окончании месячного курса, дедушка ее, теперь уже даже – надо думать – не без некоторого удовольствия, хлобыстнул, причем вовсе не сблевал, а – напротив того – удовлетворенно крякнул, то это и стало вроде как сдачей его выпускного экзамена наставнику.
После чего фельдшер должен был, как водится, сказануть дедушке что-нибудь в качестве напутственной речи, типа: «не злоупотребляйте!» и с легким сердцем направить его в широкую жизнь, то есть, на общее пьянство с казаками. Последние же, полагаю, были немало удивлены, когда на очередной их попойке молоденький жидок-комиссар не токмо не обрыгался по своему всегдашнему обыкновению, но даже вдруг и превозмог иных в их самогонном рвении. Наверняка это способствовало поднятию дедушкиного авторитета среди повстанцев. И – соответственно – светлых идей коммунизма в их глазах, проповедником и, стало быть, воплощенным представителем которых он для них являлся.
До конца жизни выпить он очень любил. Фельдшера, в качестве первого своего учителя, как и положено, поминал с неизменной благодарностью, нежностью и почтением. Массивные комоды и буфеты обширного жилища, где он во второй половине своей долгой жизни царил патриархом большого семейства, были заполнены бутылками, как правило, подаренных ему, коньяков и вин разнообразнейших марок. И, ко времени взросления внуков (т. е. – в том числе и автора этих строк) стали основными стратегическими объектами периодических налетов и рейдов этих внуков и их сотоварищей, то есть, в широком, мировоззренческом смысле, его, дедушкиных, потомков и последователей (иным, заметим тут в скобках, суждено было в дальнейшем составить славу перестройки и позднейшей поры) – из числа столичных диссидентствующих демократов, литераторов и художнических деятелей – разрозненных отрядов славной армии под общим знаменем уже новой эпохи – всепобеждающих идей Венедикта Ерофеева. продолжение >>
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете