Начало "Львиного концерта" здесь.

Меня вывели вперед, усадили в кресло и установили стойку с микрофоном.  Ошизительное ощущение. Все вокруг смотрят на тебя, а ты вне всего мира. Абсолютное спокойствие.

Я тут же стал импровизировать, и вставил практически во все свои стихи имена политиков тех лет – от Владимира Жириновского до Саддама Хусейна. А учитывая, что все мои стихотворения были эротично-педофилическими, эти люди предстали совершенно гомосексуальными мальчиками с изящными мечтами. Мне всегда импонировал нетрадиционный и сексуальный взгляд на политику.

Во время выступления несколько наших ассистентов запускали летать по залу огромные члены с яйцами, сделанные из воздушных шариков (один длинный и два обычных шарика, соединенные в одну конструкцию) и прозванные мною просто – СИКИ. Начали мы с композиции «КАСТРИРОВАННЫЙ АЭРОПЛАН, СЧАСТЛИВОГО ПУТИ ТЕБЕ!» Ну а потом пошло-поехало. Музыка, стихотворение под музыку. Музыка, стихотворение под музыку.

В принципе, самое интересное, по моему мнению, произошло, конечно же, в самом конце. Как потом мне рассказывали знакомые из зала, они были свидетелями следующего диалога, произошедшего во время моего второго литературного выступления в жизни между двумя девушками в зале:

– Ой… Мне кажется, сейчас что-то произойдет.

– Да. Мне что-то стало страшно. 

И в этот момент я стал громче, резко повысив голос, читать свое стихотворение «Колыбельная-будильник для задумчивых детей»:

- Не бойся! Не бойся! Не бойся ничего!

Это произвело на девушек неизгладимое впечатление телепатического контакта. Они чуть не описались со страху и покрылись мурашками.

Уже на середине мероприятия, слыша то, что оно сопровождается неизменными аплодисментами, я столкнулся со своей Леди Биг Ди.

Биг Ди проявляется во мне сиянием. Я сидел во всем желтом и был закрыт от публики волосами и черными стеклами, а Биг Ди говорила со мной, пока я читал стихи…

– Дима… Ты должен сделать это.
–  Что?

Биг Ди это моя Сущность. Она появляется всегда внезапно, и я никогда с ней не спорю… Я набираюсь смелости и делаю все, что она мне приказывает. Потому что я знаю, что не имею права идти ей наперекор. Часто из-за нее я попадаю в крайне сложные ситуации и выгляжу, как полный идиот, но…

Биг Ди говорит:

–  Сейчас или никогда, Дима. Ты сделаешь это сейчас, или никогда этого больше не будет.

– Что? Что я должен сделать? Скажи мне Биг Ди! Я весь во внимании.

В этот момент моего диалога под оглушающую музыку влетел Арт Поп, обхуяченный сиднокарбом (и салутаном уже тоже). Он летал среди зрителей с огромным шприцом, набирал у себя кровь из вены и хлестал ею себе же в рот и в лицо…

Я этого не видел, и поэтому считал, что все слишком спокойно, слишком спокойно… нет экстрима! Все слишком стерильно и скромно. И Биг Ди, наверное, не видела, потому что подзуживала устроить маленький… ну малюсенький… Helter Skelter!

Точно. Биг Леди Ди, по-видимому, ни-фи-га не видела из-за челки и очков юного поэта, и поэтому сказала настойчиво:

– Дима, ты должен закончить все большим ТАРАРАРОМ. Ты знаешь, как это делается. Сделай это для меня. Убери всех, кто рядом на сцене и среди публики. Сейчас же.

И как только мне это сказали с интонациями, исключающими возможность отступления, я начал читать свое стихотворение «МОЙ МОЯ». Про то, как я хочу разделить постель с Богом, и чтобы он явился мне в виде девочки или мальчика, и чтобы мы с Ним занялись сексом. Потому что я верю, что он есть, и не хочу секса ни с кем другим, Кроме Него-Нее. В общем, стих был о том, что я хочу потерять девственность с Богиней-Богом и расстилаю постель в солнечной спальне.

В какой-то момент, читая это нежнейшее поэтическое произведение, я перешел на дикий крик и животный рев, вскочил, и, схватив микрофонную стойку, с размаху разъебал ее об аккомпанирующего мне Митю. Он, разозлившись, ударил меня гитарой, да так, что я упал на пол, и тут же, совсем слетевший с катушек, Арт Поп уронил на нас какую-то декорацию.

Втроем мы образовали кучу малу… На нас еще прыгнул трубач, и тогда в первый раз за весь концерт я увидел краем глаза и испуганный зал, и совершенно потерянного барабанщика, бьющего изо всех сил по установке, разбивая ее в пух и прах, будто от ее разрушения зависело спасение всех… В следующий миг на меня упала деревянная колонна, и я вырубился на несколько мгновений.

Но внутренний голос мне сказал:

– Вот видишь! Все получилось! Теперь все будет хорошо.

Этим последним выпадом я уравновесил отсутствие на шоу охранников с собаками и кинофильма на заднике сцены. Показал, кто был главный сегодня вечером, и расписался в своей одержимости собою...

Пришел в себя я уже за сценой в служебном помещении и понял, что пьян нереально. И что больше всего хочу напиться еще, и побольше наркотиков, чтобы улететь еще дальше. Арт Поп был едва жив и глядел на нас, как с того света, – весь в крови.

Администрация Дома писателей смотрела на нас, как на законченных психов. Как потом выяснилось, мы записали весь концерт на студийный бобинный магнитофон. Но он не выдержал вибрации моего голоса и везде, где появлялся мой крик, запись пропадала… Это был просто невозможный трибьют Джальсомино.

После того, как мы выскочили пьяные и охуевшие из Дома писателей, его двери закрылись за нами навсегда. А вдогонку летел осуждающий немой взгляд женщины-администратора, которая разрешила все это сделать и впала в транс от того, что произошло. Такое невозможно было оправдать даже Перестройкой или Развалом СССР. То, что произошло, было НЕПОНЯТНО СОВСЕМ.

Мы все были счастливы. Мы сделали то, что здесь никто не делал. И сделали это до появления клуба "ТАМ ТАМ" и новой волны индипендент, когда такое поведение и шоу станет нормой. Сделали это в зале, где звучали "Аквариум" и "ДДТ".

Люди были не готовы к таким героям на сцене, но, тем не менее, заплатили деньги и пришли… Абсолютное непонимание нас не огорчило, но мы понимали, что нереально обогнали время.

Через каких-то несколько месяцев я услышал Nirvana и гранж. Увидел Курта Кобейна, который носил точно такую же прическу "челка на глаза", одевался, как я, в рваные джинсы, носил рубашки поверх футболок и кеды «Конверс», ненавидел трезвый образ жизни и постоянно был под наркотиками, не скрывал своего девиантного и маргинального поведения от общества и плевал на СМИ.

Как я обрадовался своему старшему брату – это что-то! Я влюбился в него неимоверно. «Слава Богу, – думал я, нюхая свои носки, пахнущие юностью, перед тем, как надеть их, – что хотя бы в Сиэтле можно все делать, как мне нравится». Я понял, что мне нужны деньги на новенький CD-проигрыватель JVS и американское издание NEVERMIND в черном картонном боксе. Тогда это стоило, как средний полугодовой заработок нормального человека, и, чтобы найти эти деньги, мне надо перешагнуть закон. И я прыгнул в ревущие 90-е из сказочной детской реальности 80-х. Без оглядки.

После этого авторского поэтического вечера мы навсегда расстались со всеми участниками моего шоу. Я – на пять лет забросил публичную деятельность и погрузился в хаотический мир криминально-безработной-беззаботной России, изучая изнутри дно общества, которое тогда было гораздо увлекательнее любых светских верхов (и на самом деле было этим верхом). Я продолжал заниматься творчеством и тратил большую часть нечестно заработанных денег на фирменные CD Pearl Jam, Beck, Soundgarden, Madhoney, L7 и Babies in toyland. Завесил свою комнату плакатами с Ривером Фениксом и огромными фото Нэта Финкелштейна с изображением Factory girls и Энди Уорхола. Скупал книги Люси Липпард, альбомы Яна Саудека и любые оригинальные издания по поп-арту и превращался из подростка-террориста в гурмана-коллекционера с киношной манерой поведения.

Когда я решил начать честную жизнь, денег от проданной коллекции изданий по модернизму и музыке хватило на пару лет скромной жизни в конце 90-х. В свободное от антисоциальной деятельности и паразитизма время я изучал современное искусство, слушал "Нож для фрау Мюллер" и придумывал то, что теперь называется Doping-Pong, ожидая, когда наступит мое время, и одновременно наслаждаясь совершенно не моей эпохой стрельбы и визга шин. Следующим моим выходом из глубокого андеграунда станет публикация в журнале ПТЮЧ за 1996 год. Но это уже совсем другая история, как говорится.

Денис Миронов успешно продолжал аферу за аферой и преуспел в бизнесе 90-х, пока не оказался во всесоюзном розыске и под следствием в 1996-ом. В 1997-ом он вышел из Крестов, продал все, купил ферму и уехал навсегда из города, увлекшись сельским хозяйством и православной религией. Но, как говорится, НИЧЕГО ГАРАНТИРОВАТЬ НЕЛЬЗЯ.

Митя Назарычев выбросил весь наш проявленный позже фильм на помойку, так и не объяснив причину своего поступка. Пытался пробиться в течение 10 лет на джазовой сцене, но безуспешно, и уехал в Канаду, где также пытается профессионально заниматься музыкой.

Андрей Коган продолжил обучение игры на трубе и сейчас играет в группе «Два самолета».

Артем Попов несколько раз попадал в тюрьму, опять же за наркотики, а вскоре исчез из поля зрения. Последний раз я видел его под дулом пистолета, уходящего с какими-то двумя бандосами в районе кинотеатра «Нарвский». Они показали мне вторым дулом, чтобы я не следовал за ними.

Миша продолжил работу с собакой в охранных структурах, и следы его затерялись.
Что с остальными участниками истории, о которых я забыл упомянуть, – простите меня, но я забыл даже, как вас звать. Когда я бросил наркотики, – моя память накрылась медным тазом. Как и здоровье.