Когда в дверь профессора Быданова позвонили, тот сидел на полу в гостиной и задумчиво теребил вывалившуюся паркетину, на поверхности которой были уже едва различимы следы лака. Голоса в голове профессора говорили, что он все делает неправильно. Всего было четыре голоса, их наводил специальный прибор, встроенный спецслужбами в телевизор. Голоса дежурили посменно, сейчас была очередь старушки. «Ты должен жениться на Жанне! — твердила она. — Ты должен жениться на Жанне!» Старушка была не самым плохим вариантом, по крайней мере, она не ругалась матом. Хотя ее намерение непременно женить профессора на своих постоянно меняющихся фаворитках несколько утомляло. В дверь снова позвонили, на этот раз уже настойчивее.
Профессор прошлепал через длинный коридор, босые ступни неприятно липли к холодному паркету. По привычке остановился у зеркала в прихожей, хотя оно не радовало его вот уже лет двадцать. Вместо лица — какой-го обрюзгший серый корнеплод. Экскаваторные складки челюстей, переходящие в зоб подбородка. Мутные маленькие глаза, сросшиеся брови. Может, и правда жениться на Жанне, пока еще не поздно?
Быданов прильнул к глазку, но ничего не увидел — похоже, его прикрыли ладонью с другой стороны.
— Кто там? — спросил профессор.
За дверью молчали.
«Лучше сам открой», — посоветовала старушка и спешно удалилась, шурша многочисленными юбками.
Через несколько секунд Тима и Рита, поднырнув под рукой философа, пробрались в гостиную и изучали его жилище. Громоздкая лепнина на потолке была покрыта мелкими трещинами и слоем непонятно откуда взявшейся копоти. Старое пианино придвинуто к стене, вокруг штабелями сложены прямоугольные свертки, упакованные в грубый серый картон с масляными разводами — видимо, тираж одной из научных монографий философа. За окном прогрохотал трамвай, заставивший звонко задрожать пыльные двойные стекла. В пустом пространстве между ними мирно покоились кверху лапками засохшие комары и мухи — внушительная коллекция нескольких сезонов.
— Интересно, а зачем ему носок на люстре?
— Не знаю. Может, он ему счастье приносит? — предположил Тим.
— Ага! В личной жизни...
— А в чем, собственно, дело? — спросил Быданов, догнав друзей в гостиной. — С кем имею честь?
Философу никто не ответил: Тима уже раскачивался в стонущем от старости кресле-качалке, а Рита успела расковырять один из серых свертков и теперь с неподдельным интересом рассматривала объемный труд профессора.
— Кхм-кхм, — кашлянул философ, пытаясь привлечь внимание посетителей. — Так по какому, собственно, поводу...
Рита протянула философу экзаменационный листок, посреди которого красной ручкой было выведено: «Незачет! Профессор Быданов».
— Это вы написали?
— Позвольте... — философ взял листок в руки и, близоруко щурясь, поднес его почти к самым глазам. — Так-так... Да, я.
— И чем же вам не понравилась работа этой девушки? — спросила Рита.
— Кхм... — Быданов машинально оттянул большими пальцами рук свои широкие клетчатые помочи и тут же отпустил их. Подтяжки громко хлопнули о грудь профессора. — Она не раскрыла сущность герменевтики. Герменевтического подхода.
— Кого-кого? — переспросил Тима.
— Герменевтики, — почему-то смутившись, повторил Быданов и растерянно опустился на край выдвижной кровати.
Повисла долгая пауза. Было слышно лишь, как скрипит кресло-качалка да над кладбищем насекомых бьется о стекло муха, утомленная жарой и нудной бесперспективностью своих действий, очевидной для всех, кроме нее самой.
Тима заметил, что профессор как-то странно косится на него. Быданов кусал нижнюю губу и раздраженно заламывал ладони, будто бы с каждой новой секундой из его тела испарялась спинномозговая жидкость или происходило еще что-то, доставлявшее ему невыносимые муки.
— Что-то не так? — спросил мальчик философа.
— У вас на плече пушинка.
— Чего? — удивился Тима.
— Пушинка. На футболке, на плече. Вот здесь. Можно я сниму?
Тима брезгливо покосился на профессорскую руку, тянущуюся к его плечу. От нее неприятно пахло старческим мускусом. Мускус накладывался на затхлый запах мелкой бумажной пыли, которая циркулировала по давно не проветриваемой квартире.
— Вот так, оп-па... Не могу терпеть, когда неаккуратно...
Тима поспешно слез с кресла и отошел подальше от Быданова.
— Так значит, герменевтика... Рита, ты знаешь, что такое герменевтика?
Девушка молчала, увлеченная чтением монографии.
— Рита!
— А? Что?
— Ты знаешь, что такое герменевтика?
— М-мм... Да, знаю. Это философская такая штука.
— Ты что, философ? — спросил профессора Тима.
— Философ, — обреченно вздохнул тот.
— Ну хорошо, и в чем же тогда суть герменевтического подхода?
Профессор вдруг испытал давно забытое ощущение — будто бы он студент, безнадежно заваливающий экзамен, и преподаватель дает ему последний шанс, задавая неприлично простой вопрос. Он поднялся с кровати и с нескрываемым возбуждением принялся мерить шагами гостиную. С каждым новым шагом он чувствовал себя все увереннее.
— Молодой человек, это беседа не на час и не на два... — Быданов остановился, вновь продел большие пальцы рук под помочи и принялся едва заметно раскачиваться на носках взад-вперед, привычно входя в лекторский тон. — Тут нужно начинать с истоков, рассма...
— Ясно! — оборвал его Тима. — Рита, а ты можешь быстро объяснить?
— Конечно, могу, — ответила девушка.
— Ну, тогда рассказывай.
— Да-с... — вмешался уязвленный профессор. — Интересно было бы послушать...
— Хорошо, я расскажу, но только давайте договоримся: если я правильно все объясню, вы, Никанор Петрович, поставите мне зачет, — Рита помахала в воздухе листком с работой. — Поймите меня правильно, я бы никогда не попросила, но знаете, все эти допуски, пересдачи... Я так не люблю бюрократию...
Быданов пристально посмотрел на Риту.
— А, да-да, — протянул он. — Да-да, припоминаю. Вы же моя студентка. Очень редко бываете, вот я и не узнал сразу. А насчет работы вы сами виноваты, — философ послюнил палец и открыл какую-то замызганную тетрадку, — видите, не хватает целых трех плюсиков, а вот тут, двадцать пятого апреля, даже звездочки нет — просто точка, да и то — зеленой ручкой, а не красной... Поэтому мне и пришлось снизить вам балл. Да-да... Ну что же, договорились... Если мне понравится — ставлю зачет. Начинайте!
— Хорошо. Итак, герменевтика. Представьте себе заброшенный деревенский туалет. Снаружи дверь закрыта на щеколду, а внутри, цепляясь ногтями за края дырки, висите вы, Никанор Петрович.
— Хм... — философ явно не ожидал такого стремительного начала.
— Именно так. Висите себе по колено в булькающей зловонной жиже, поцарапанные щеки и локти ваши саднят, уставшие пальцы мечтают разжаться, а вы непонятно зачем все перечитываете и перечитываете газетное объявление, которое прилипло к стенке выгребной ямы.
— Что еще за объявление?
— Не имеет значения. Главное, что вы, Никанор Петрович, совершенно уверены, что тайные смыслы, скрытые в этом объявлении, обязательно помогут вам выбраться.
— Ну хорошо, допустим, я представил... Так в чем же суть герменевтического подхода?
— А суть герменевтического подхода заключается в пузырях, которые поднимаются со дна этой зловонной жижи...
— Нет, это спорно! — сказал Быданов после долгого размышления. — Рациональное зерно в вашем утверждении, конечно, есть, но... может быть, пример вы выбрали не совсем удачный?..
— Хорошо, у меня есть еще один, — сказала Рита, — более доступный... В школе у нас был один мальчик, ну такой, немножко не в себе, — Рита выразительно посмотрела на Быданова, тот вновь смутился. — Звали его Гриша. И однажды на перемене, пока в классе никого не было, Гриша построил на парте замок из дерьма... С башенками такой, с балкончиками.
— Какие-то однообразные у тебя истории, — заметил Тима.
— Не перебивай... Когда перемена закончилась и все вернулись в класс, учительница не оценила Гришин талант и заставила его отнести замок в туалет...
Так вот, Гриша сгреб замок на школьную тетрадку и отправился выполнять поручение. Но замок понемногу стал растекаться и капать на пол. Гриша добрался до туалета, выбросил свое сокровище, обернулся и... Какой бы он дурак ни был, но понял, что за коридор в капельках дерьма никто его не похвалит. И тогда, именно тогда, Гриша интуитивно прибегнул к герменевтическому подходу, — чтобы подчеркнуть важность Гришиного открытия, Рита подняла указательный палец вверх и даже посмотрела на него. Быданов последовал ее примеру и тоже посмотрел на палец девушки, будто бы за ним прятались ответы на все невысказанные вопросы, касающиеся его новых знакомых.
— Ну, так что же он сделал?..
— Гриша разорвал тетрадный лист на множество маленьких клочков и принялся по очереди накрывать ими каждую капельку. Одна капелька — одна бумажка.
— Феноменально! — вдруг закричал Быданов, с восторгом глядя на девушку. — На каждую капельку дерьма наклеить по бумажке! В яблочко! Я бы никогда так доступно объяснить не смог... Никогда! Очень вы красочно рассказываете. И очень верно. Вас бы к нам в университет, преподавать... Ах, ну да... Нет, это положительно превосходно. Положительно! Хотя, конечно, три плюсика... А, гулять так гулять: давайте скорее зачетку!
Рита благодарно улыбнулась философу. Потянулась, подняв вверх свои узкие запястья. Перехватила взгляд Тимы, который беспокойно смотрел на часы.
— Шесть часов, — сказал мальчик. — Сейчас новости начнутся.
— Нас там должны показать, — доверительно сообщила Рита профессору. — Мы денег немножко украли, — она кивнула на рюкзак Тимы и направилась к телевизору. Включила его, утопив в передней панели овальную черную кнопку.
«Все дело в том, что у нее нет иноземной ауры!» — донесся из ожившего динамика хриплый мужской голос.
— Нет-нет! Ни в коем случае! — профессор бросился к телевизору и выключил его еще до того, как изображение на экране окончательно прояснилось. — Не включайте! Нельзя включать!
— Почему? — удивилась Рита.
— Поверьте, на это есть причины, — неохотно сказал Быданов.
Ответ профессора Риту явно не удовлетворил:
— Расскажите, мы настаиваем! Я же вам рассказала про герменевтику...
— Ну, хорошо... Хорошо... — Быданов осторожно пробрался к электрической розетке и вырвал из нее силовой кабель, идущий от телевизора.
Затем подумал еще немного и развернул телевизор экраном к стене. Бордовая атласная подстилка под ним пошла широкими складками.
— Они установили туда специальный прибор! — шепотом сказал профессор. — Они хотят, чтобы я женился!
— Кто это «они»? — удивилась Рита. — Движение «За вырождение нации»?
— Нет! — профессор зажмурился и яростно замахал перед собой раскрытой ладонью, будто бы стирая невидимой тряпкой последнюю фразу девушки. Затем красноречиво указал пальцем вверх и на выдохе произнес. — Спецслужбы!
— Глупости! — сказала Рита. — Спецслужбы уже давно не встраивают такие приборы в телевизоры. Это слишком хлопотно и дорого. Пять лет назад в Коломягах целый комплекс построили. Полукилометровая такая коробка без окон и с вентиляторами. Она на весь город работает и еще часть Ленинградской области захватывает, до Петродворца. Так что телевизора вы совершенно напрасно боитесь!
— Правда? — с надеждой спросил профессор.
— Конечно! — успокоила его девушка. Телевизоры тут абсолютно ни при чем. А вы столько всего теряете! Мне кажется, давно уже пора отменить школы и университеты. Самые ценные знания люди получают именно благодаря телевидению.
— Это какие же, например, ценные знания? — заинтересовался Быданов.
— Например... — Рита ненадолго задумалась. — Ну, например, если ребенок случайно проглотит стиральный порошок или какое-нибудь чистящее средство, то его ни в коем случае нельзя отпаивать водой...
Быданов открыл рот, потрясенный новой информацией.
— Такого ни из одной книги не узнаешь, — продолжала девушка. — Книги вообще давно пора запретить, их какой только сброд не пишет, а люди всему верят. Я недавно нашла на подоконнике в подъезде книгу некоего Гельмонта, он философский биолог или что-то такое, в общем, ваш коллега. И вот он писал, что мыши появляются из человеческого пота. Он это экспериментально доказывал: вечером клал в шкаф свою потную рубашку и горстку пшена — а на следующий день в шкафу появлялись мыши... Вы, наверное, тоже какую-нибудь похожую теорию выдумали? О чем в вашей книге написано? — Рита вновь взяла с пианино монографию профессора. — «Смерть Автора. Быданов Н. П.». Ну кому это все нужно? Занудство какое-то...
— А про что там написано? — спросил Тима.
— Про смерть автора, — охотно ответила девушка. — Что автор умер и остался только один читатель, дескать, что хотел сказать автор — уже не важно, важна лишь интерпретация.
— Подожди-подожди! — остановил ее Тима. — Быданов, ты чего, серьезно так думаешь?
— Ну. В общем, да... — как-то не очень уверенно ответил философ. — Но это ведь не я придумал. Я, кхм, систематизировал, что ли...
— Да ты охуел! — взорвался Тима. — Как ты вообще можешь думать что-то, если тебя самого придумали! Тебя Даня придумал, автор вот этого всего, а ты говоришь, что он умер?
— Я... Не знаю... Я... Меня...
— Что меня? — передразнил философа Тима. — Да знаешь, что Даня думает обо всей этой твоей смерти автора?
— Что? — оживился Быданов. Любое мнение по поводу его работы было профессору небезразлично.
— Он на нее хуй клал!
Рита демонстративно заткнула уши средними пальчиками и укоризненно посмотрела на Тиму.
— Как это? — удивился профессор.
— Очень просто. Без всяких интерпретаций, а по-настоящему, совершенно буквально — взял и положил на нее свой авторский хуй! Причем не очень чистый, потому что воду горячую отключили.
— У меня тоже отключили, — растерянно произнес философ, — а с чего вдруг, осень ведь уже... Наверное, авария...
— Неважно, — отмахнулся Тима. — Главное, что автор, о смерти которого ты написал, и сейчас кладет на все это хуй. Вот, сам посмотри! — мальчик показал пальцем на монографию, которую Рита держала в руках. Вернее, на сиротливое пустое пространство, которое девушка все еще обнимала пальцами. «СМЕРТЬ АВТОРА» куда-то исчезла. На пианино ее не было, на полу тоже. Куда могла за одно мгновение испариться объемная монография, Быданов решительно не понимал.
— В общем, так... — Рита ласково положила руку философу на плечо. — Вы же теперь сами знаете, что делать?
— Что? Делать? — потерянно спросил профессор.
— Как это что? — Рита искренне удивилась непониманию философа. — Застрелиться, конечно же! Вот вам пистолет, — девушка расстегнула молнию на рюкзаке и достала оттуда оружие. Следом из рюкзака высыпалось на пол несколько бумажек: какие-то иностранные деньги, на каждой купюре был изображен портрет приятной пожилой женщины в короне.
— Ну, разумеется! Что же вы все вопросы задаете, вы же ученый, вы ответы должны давать! А у вас там в обойме девять замечательных ответов!
— Восемь, — почему-то смутившись, поправил ее Тима.
— А, ну да, восемь... Восемь замечательных ответов. Себе на все вопросы ответите и коллегам своим заодно. Я думаю, вы сами знаете, кому нужно.
— Да. Знаю! — неожиданно обрадовался профессор.
— Отлично! — подбодрила его Рита. — Тогда вперед! А то нам ночевать негде. Мы тут у вас остановимся пока, вы же не возражаете?
— Нет! Конечно же, нет! — в глазах профессора начали разгораться угольки фанатизма. — Располагайтесь. Будьте как дома... Только подумать — восемь ответов. Уж будьте спокойны, я им всем... — профессор восторженно потряс пистолетом перед лицом Риты. — Я им всем отвечу! Всем этим дармоедам! Всей этой кафедре методологии.
Быданов в необычайном возбуждении выбежал на лестничную площадку, но затем впопыхах вернулся назад, держась рукой за левый бок и тяжело дыша.
— Совсем забыл, — отрывисто сказал профессор. — Если со мной что-нибудь случится... То вы уж сделайте одолжение... Тут у меня... Я сейчас... — он подошел к стоящему в коридоре холодильнику и после долгих манипуляций извлек из него закрытую трехлитровую банку. Внутри банки из полузамерзшей зеленой жижи торчали останки сетчатых крыльев и членистых ног, по которым ползал одинокий темный кузнечик невероятных размеров.
— Вы это едите? — спросил Тима, который вдруг проникся к профессору уважением и оттого даже перешел на «вы».
— Нет, это, наверное, какой-то философский эксперимент, — предположила Рита. — Тут, похоже, целая банка саранчи была, но самая большая всех съела.
— Это изоляция! — строго сказал профессор. — Защита, чтобы не размагнитили, — он выразительно покосился на телевизор. Затем осторожно открыл банку и, засунув в жижу руку, извлек оттуда видеокассету, упакованную в герметичный полиэтиленовый пакет. — Это вам! — сказал он, протягивая кассету Рите.
На пол при этом тягостно шлепнулась большая зеленая сопля, ощетинившаяся ледяной кристаллической кашицей.
— Спецслужбы? — понимающе спросила Рита, на вытянутых руках подставляя под видеокассету еще один пакет.
— Да, — кивнул Быданов. — Если это попадет в прессу — спецслужбам будет очень плохо. Им конец. Тут у меня есть одна визитка. Сейчас... Костя Никитин. Мой хороший знакомый, журналист. Я вас умоляю, обязательно передайте ему эту кассету. За мной постоянно наблюдают, а вы люди новые, так что шансов у вас больше. Нельзя, чтобы эти материалы пропали. Кассету нужно растиражировать и показать всем.
— Никитин? — переспросила Рита. — Тот самый Никитин из «Мародеров»?
— Так вы его знаете?
— Да нет, просто читали кое-что... Не беспокойтесь, мы обязательно с ним свяжемся, нам он тоже очень нужен! Кстати, а можно вопрос? Зачем вам носок на люстре? Это что, талисман?
— Нет, — грустно вздохнул Быданов. — Носок — это декаданс.
Профессор вновь выбежал на лестничную площадку и понесся вниз по лестнице, шлепая босыми ногами по бетонным ступеням. Шлепки постепенно удалялись, затихали объемным звуковым рисунком, повторяющим зигзаг лестничных пролетов.
— Вот псих, — сказал Тима, когда где-то далеко внизу лязгнула магнитным замком дверь подъезда. — Ну зачем он нужен спецслужбам? И кузнечики эти еще... — мальчик накрыл крышкой банку, от которой понемногу уже стал распространяться подозрительный запах.
— Это все из-за климата, — сказала Рита, листая монографию Быданова. — Каждый, кто живет в этом городе больше 5 лет, обязательно сходит с ума.
Вжжж... Вжжж... Вжжж... На пианино завибрировал мобильный телефон, в спешке забытый философом. Радуясь новому пойманному сообщению, как живой, пополз к краю. Тима поймал его уже на лету.
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете