Даня Шеповалов Версия для печати
Таба Циклон (9.) - Последний Великий Писатель (5.)

Начало см. здесь / 2 / 3 / 4 / 5 / 6 / 7 / 8

9

На третьем этаже действительно относительно спокойно. Зал оформлен в нарочитом стиле рюмочной: столики застелены газетами, вместо пепельниц — пустые банки из-под кильки в томатном соусе.

Они садятся в углу. Даня стучит пальцами по поверхности стола в такт музыке — не знает, куда деть руки, ему почему-то неловко и неуютно. Из водорослей появляется официант:

— Добрый вечер!

— Привет! — отвечает Сидней, придвигая к себе поближе меню. — Так, кто что будет есть?

— Я ничего не буду! — говорит Рита. — Только красное вино!

— А я кока-колу.

— А ты, Даня?

— Мне утиный суп, чай... Или нет, утиный суп не нужно, лучше мисо с крабом и суши еще, вот этот вот набор.

— Обожаю японцев, — говорит Сидней. — Так лихо развести весь мир. Мисо с крабом, как звучит-то, а? А на самом деле — обычная рыбацкая похлебка из полуголодной деревеньки на богом забытом острове. Им даже дров жалко было, вот и стали сырую рыбу жрать. А весь мир за ними повторяет. По привычке, ведь самые крутые штуки — всегда японские. А все потому, что у японцев маленькие члены...

— Почему маленькие? — удивляется Рита.

— Ну, я не знаю, может, большие, какая разница...

— Кхм-кхм...— пытается обратить на себя внимание официант.

— Ладно, Алиса, а ты что будешь? — спрашивает Сидней.

— Мне, пожалуйста, персиковый сок и салат из морепродуктов.

— Понятно. А мне тогда то же самое, что и Дане, отбивную из ропана плюс еще два вот этих салатика и водочку. И еще две бутылки шампанского, день рождения все-таки...

Писатель по-прежнему нервничает. Чтобы успокоиться, начинает гладить себя по коротким отрастающим волоскам на побритой недавно наголо голове. Мягкая щетина щекочет кожу, прижатые волоски медленно распрямляются, наэлектризовывая мозг. Недавно у него появилось еще одно развлечение — трогать кончиком языка острый край сколовшегося зуба. Только вот язык постепенно стирается до крови и болит, если есть соленое.

— Даня, что с тобой? — спрашивает Сидней.

— Зуб скололся. Завтра схожу к врачу.

— А ты знаешь, что электрический стул изобрел стоматолог? — спрашивает Рита. — В дантисты идут не просто ради денег, эти люди — настоящие фанатики. Гестапо на тридцать процентов состояло из стоматологов...

За соседним столиком сидят двое мужчин. Оба как зеркальные отражения друг друга: в безразмерных свитерах с ромбами и высоким горлом. Усы, очки, бородки, опухшие от алкоголя лица.

— Аркаша... Ты гений! — торжественно объявляет один из ромбов.

— Чушь! — сердится второй. — Это ты гений!

— Ну, хорошо: и я гений, и ты гений!

— Друзья твои? — спрашивает писателя Тима.

— Смеешься, что ли! — Рита дарит писателю стервозную улыбку. — Единственные Данины друзья — это гормональные антидепрессанты! Правда, лапка?

— Лапка рельеф... — задумчиво произносит Даня, ни к кому не обращаясь.

Сидней хмурится и грозит Рите кулаком:

— Гады вы все-таки! У человека день рождения, а вы ему хамите, как последние скоты! О, а вот и наша водочка приплыла... — Он разливает водку по стопкам, одну из них протягивает Дане.

— Нет-нет! — качает головой тот. — Я не пью!

— Почему? — удивляется Сидней. — Ты же писатель! Все писатели пьют!

— Не знаю... Мне больше трезвым нравится быть, я чай пью. И к тому же у меня в последнее время печень как-то странно чешется...

— Ну, если печень чешется, значит, по крайней мере, она у тебя еще есть, — философски замечает Рита.

— Золотые слова! — радуется Сидней, сдирая фольгу с бутылки из-под шампанского.

Пробка выстреливает в потолок.

— Ну что, пумс-пумс, кролики! — Сидней поднимает свою стопку.

— Пумс-пумс! — подхватывает Никитин.

— Я, наверное, тоже буду, — неуверенно говорит писатель, — все-таки день рождения...

— Конечно, будешь! Ничего с твоей печенью не случится: почешется и перестанет. Давайте-ка, друзья мои, за Данюшу! Кстати, Даня, у нас с Алисой для тебя подарок! Детка, доставай!

Вера открывает рюкзак и вынимает из него игрушечную поролоновую крысу: ту самую, что лежала распотрошенной на столе у писателя дома. Только теперь крыса как новая — толстая и самодовольная.

— Батукада! Она ожила!

— Ахххаах! — смеется Сидней. — Это только начало, старик! Сегодняшней ночью сбудутся все твои мечты! И наши заодно! — он обнимает Веру. — Правда, детка?

— Ожила? — переспрашивает Рита. — А она что, умирала?

— Точно! Данины враги ее разрезали и выпотрошили. А мы с Алисой ее оживили.

— Даня, дай мне ее на секунду, пожалуйста, — Рита берет Батукаду из рук писателя, осматривает неровный шов позади крысы. — Вы чего, затолкали ей поролон назад через дырку в заднице? А потом зашили?

— Точно!

— И кто же это сделал?

— Я! — гордо восклицает Сидней.

— Хорошо, а чем именно ты это сделал?

Сидней устало смотрит на девушку:

— Рита, какая же ты все-таки испорченная, это жуть просто! Это у вас семейное: младшая сестра твоя тоже той еще штучкой скоро будет. Она уже сейчас себя иначе как Киской не называет и с тебя во всем пример берет... Они, кстати, приедут с Анечкой через неделю, ты знаешь? Вот тогда по-настоящему повеселимся!

— Нет, серьезно, чем ты это сделал? — не унимается Рита.

— Пальцем! — Сидней поднимает вверх свой указательный палец. — Пальцем я это сделал!

— Да я верю, верю, — успокаивает его Рита. — Чего ты так разволновался... А ты, Даня, все равно постирай ее лучше на всякий случай. Сидней у нас известный ловелас... Ты посмотри на него, довольный, как удав. Как думаешь, зачем он в Россию вернулся?..

— Я, между прочим, вернулся по делу! Продавать иранские фунты.

— Иранские? — Тима и Рита переглядываются. — А вот это не они, случаем?

Сидней рассматривает купюры на свет.

— Они! Роскошные бумажки, правда? Сейчас Иран — самая лучшая страна на свете. Там чего только не делают.

— Ну еб твою мать! — расстраивается Даня, выгребая из карманов деньги. — Только почувствовал себя магнатом, и вот...

— Дань, мы правда не знали... — говорит Рита. — Прости...

— Да конечно, не знали... А кто все знать должен, я, что ли?! У меня и без вас дел по горло.

— Мультики?

— Пошла ты! Сид, а ты надолго в Россию? Может, их поменять как-то можно? Ну, я не знаю, один к десяти хотя бы...

— Один к пяти можно, я над этим сейчас работаю, Данюш. Но сюда я ненадолго. С тех пор как Рита меня бросила, я живу в самолетах: не могу находиться в одном и том же месте дольше недели. В самолетах мне все нравится: там меня кормят, там за мной ухаживают, фильмы интересные показывают, рассказывают, куда летим, как летим... Только вот зачем летим, не рассказывают.

Он тяжело вздыхает, достает из кармана серебристую платформу и кидает себе в рот две таблетки.

— Это тебя в Иране научили ксанакс водкой запивать? — спрашивает писатель.

— Знаете, что я заметила? — говорит Рита, рассматривая опухшие коричневые полумесяцы под глазами Сиднея. — Чем больше город, тем лучше его обитатели разбираются в фармацевтике. И тем болезненнее они выглядят...

— Ну, и что?

— Так, просто... Вы, кстати, в курсе, что героин изобрели спустя 11 дней после аспирина, причем сделал это тот же самый ученый?

— Discovery? — понимающе кивает Сидней. — Ты, Риточка, нисколько не изменилась, все такой же телевизионный эрудит. Всегда знаешь: кто, что и когда изобрел... Вы тут все вообще жертвы масс-медиа: вон, посмотри на Никитина, он скатерть читает.

Журналист действительно с профессиональным интересом изучает газету, расстеленную на столике.

— И ничего я не жертва! — говорит он. — Я Дэну подарок нашел. Слушайте, какое здесь объявление. Земельный участок (1—2 сотки) или любое нежилое помещение 6—20 метров или гараж купит ответственная чуткая медсестра со стажем в реанимации...

— Вот это женщина! — подхватывает Рита. — Ответственная и чуткая! Даня, не упускай свой шанс: звони и женись! Будете ненавидеть человечество вместе!

Даня молча наливает себе в бокал шампанского, а затем щедро добавляет сверху водки. Содержимое бокала взрывается у него в голове оглушительным салютом, который оставляет после себя долгий мерцающий след.

— Еще бы у тебя после этого печень не чесалась... — замечает Никитин. — Дэн, ну ты дебил совсем, что ли? Ты знаешь, почему день рождения всегда грустный праздник? Биоритмы в нуле, а ты еще и накачиваешься какой-то дрянью.

— Малыш, правда, — говорит Рита, — побереги себя, ты нам еще нужен. Я такое пила, когда мне было пятнадцать лет и хотелось страстей и трагедий. Ничем хорошим это действительно не заканчивается.

— А тебе никогда не было пятнадцати лет! — говорит писатель. — Тебе сразу было семнадцать!

— Почему?

— Потому что я тебя узнал в семнадцать лет. И больше девятнадцати тебе тоже никогда не будет...

Рита перегибается через стол, берет писателя за руку и резко переворачивает его ладонь. Несколько мгновений смотрит на линии на ней.

— Так вот в чем, оказывается, дело, Даня...

— Да, именно в этом, красотка! — огрызается тот.

— Ты уже был там, да? Армас тебе подарил точку входа... Ты прямо сейчас в нем?

Даня таинственно ухмыляется и пожимает плечами.

— Именно поэтому я и смогла тебя найти, правильно?! Черт, я могла бы и раньше догадаться... И напиваешься ты сейчас потому, что тебе страшно! Или больно... Ты уже заплатил за вход? Понял, каково это, да?

— Вы о чем вообще? — спрашивает Никитин. Сидней растирает пальцем мокрое пятно на столе, прислушиваясь к разговору.

— Но ты же знаешь, что можешь не пройти его один, так? — продолжает Рита. — Ты бы не полез туда в одиночку: ты ведь осторожный до паранойи, чего только экспертиза для ножа стоит... Значит...

Она переводит взгляд на Веру.

— И ты что, ей ничего не сказал?..

— Кому он что не сказал? — нервничает Никитин. — Хватит загадками изъясняться!

— Алиса, пойдем танцевать! — говорит Рита.

— Я? — робко переспрашивает девушка, которая до этого тихо сидела в углу и потягивала персиковый сок через трубочку.

Продолжение         |         Купить "Таба Циклон"


ЧИТАЕТЕ? СДЕЛАЙТЕ ПОЖЕРТВОВАНИЕ >>



Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины»

Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.

Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?





RSS RSS Колонок

Колонки в Livejournal Колонки в ЖЖ

Вы можете поблагодарить редакторов за их труд >>