В 1999 году у меня произошел очень смешной случай сразу с двумя культовыми фигурами двух столиц.

Первый был – Тимур Новиков, профессор Новой Академии, о котором писал в тот год создатель киберпанк фантастики Брюс Стерлинг в легендарном журнале WIRED, называя создателем рейв-движения, первым и самым влиятельным арт-деятелем в Санкт-Петербурге и гуру для творческой молодежи.

Второй – Игорь Шулинский, главный редактор журнала «Птюч», стал героем не менее легендарного журнала ID, где к нему применили практически все те же эпитеты, обозвав отцом русского рейва, клубной культуры и идеологом экстази-генерации.

С обоими этими парнями я тогда общался изредка по делам, и они оба мне нравились и частично являлись примером для подражания. Они были на тот период для меня самыми стильными и близкими по духу, потому что оба символизировали самые своевременные вещи: один – «журнальный бум, воспитавший мое поколение и давший ему шанс показать себя», второй – «новую эпоху возрождения в искусстве, без которой мое поколение не могло создать будущий супер арт». Я любил их сильнее кино- и поп-звезд тех лет (у которых тогда не было ни мнения, ни идеологии и которые вообще никуда никого не вели). Хотя и понимал, что оба эти симпатичные мне кренделя с замашками сенсеев – конечно, подражатели и фокусники, мало имеющие отношения к настоящему искусству и бизнесу (которые меня влекли все больше и больше и которым я хотел научиться, как до этого учился профессиональному мошенничеству и уличному сленгу у питерских преступников).

Каждый месяц проходил слух, что «Птюч» закрывают за пропаганду наркотиков. Что на него подали в суд. Что был налет на офис редакции, и там обнаружили таблетки и порошок. Я работал тогда на процветающем кабельном телевидении помощником директора и часто пересекался с Кириллом Набутовым, монтировавшим там одну из первых эротических программ на Пятом канале – «Адамово Яблоко» (где впервые всплыли Олейников и Стоянов, будущие авторы «Городка», и где постоянно крутили отвратительные клипы Милен Фармер). Помню, как он брал у меня со стола во время ночных монтажей какой-нибудь свежий «ПТЮЧ» и говорил: «Ну, Дима, это же нереально читать. Это журнал для наркоманов. Я вроде бы не старый человек. Мне 40 лет, но я ничего не понимаю. У меня глаза устают. Я букв не разбираю. Это надо укуриться или вмазаться чем-то, чтобы такое читать. Эти шрифты нереальные. Цвета люминесцентные. Пипец какой-то».

Наблюдая за Набутовым, представлявшим для меня мейстрим-культуру взрослого мира с его телевидением и капитализмом, я искренно радовался, что он не понимает на физическом, а не только на эмоциональном или интеллектуальном уровнях мой мир интернета и нео-психоделической культуры. Это было сродни рок-революции 80-х гг. Появилось нечто новое, чего взрослые не приняли воинственно и категорично. И это был не «Аквариум» и не «Алиса», а журнал «ПТЮЧ».

Про Тимура Новикова в те времена ходили слухи не менее скандальные, чем про «ПТЮЧ». Говорили, что Тимур болен СПИДом, и поэтому ослеп и превратился из стильного гей-персонажа и тусовщика в умудренного жизнью старца с бородой и клюкой, вещающего продвинутым молодым людям о поэзии, фресках и Ренессансе. Что он – мессия современного искусства, окруживший себя учениками и ученицами, и что без его протекции никто не попадет ни в Русский музей, ни в более менее значимую галерею, ни, разумеется, в историю. Рассказывали, будто он смог с помощью пары звонков устроить выставку Роберта Меплторпа или Пьера и Джиля в Корпусе Бенуа, и что у него дома стояла банка супа Кэмпбелл, подписанная ему лично Энди Уорхолом. И все еще помнили, что он сделал первые Гагарин-пати в Москве, начавшие эру крупных рейвов в стране. Его фотографировал голливудский режиссер Гас Ван Сент, автор фильма «Мой личный штат Айдахо» с Ривером Фениксом и Кину Ривзом в главных ролях, он сам снимался в фильме «Асса» в составе группы «Кино», писал статьи в «ОМ», и Авторитет его не поддавался никакому сомнению.

И вот в один из дней мы созвонились с Игорем Шулинским и стали обсуждать мою новую публикацию. Речь зашла о моих первых совсем свежих фотографиях из только начатого тогда будущего проекта «Неоакадемизм это садомазохизм». Как только прозвучало это название, его голос изменился, и он начал тут же обливать говном Новую Академию и новый русский классицизм. Я понял, что Игорь врубился в то, во что не врубался даже мой партнер по проекту, великий фотограф Андрей Чежин: что это не ироничная пародия на неоакадемизм, а настоящая неоклассика. Он въехал сразу в мои снимки, и они его разозлили не на шутку. Ведь я наглядно и четко визуализировал все идеи Тимура Новикова, пусть даже официально и не примкнув к рядам новых академиков.

– Дима! Зачем ты связался с этим гнойным говном и склизким пидором Новиковым? Держись от него подальше! Я люблю Doping-Pong… Ваши комиксы… мы хотим их публиковать… Наши страницы всегда открыты для вас и вашей цифровой живописи. Это модно, это для молодежи. Вы крутые. Но ненужно этого черно-белого питерского дерьма мне присылать. Я тебя прошу… Я ненавижу всех этих старперов вроде Тимура Новикова… Не нужно тебе с ним дружить… Это все вчерашний день. Зачем тебе классика? Ты и так молод и хорош! К чему вся эта тяжесть и мрачность? Нам не нужно этого неоакадемизма занудного… Это не наш формат! Давай публиковать Digital petting! Не говори мне больше про Новикова и всю эту богемную погань…

Я внезапно почувствовал презрение и жалость к этому ограниченному и недоразвитому папику птюч-поколения, весь мир которого заканчивался на таблетках и компьютерных картинках. В тот момент мне даже показалось, что он говорит со мной с придыханием, как укокошенный пожилой рейвер. Я понял, что, наверное, это последний раз, когда я что-то хотел опубликовать в моем любимом журнале… Невнимательно слушая (и так даже и не дослушав до конца Шулинского), я поспешил попрощаться. Сказал ему спокойно «Пока» и повесил трубку…

Потом я посмотрел на телефонный аппарат и поднял ее снова… И ударил со всей силы… Потом еще, еще и еще раз… Один, второй, третий… Пока не раздолбал вдребедан офисный телефон факс.

– Ублюдок, тварь, подонок, гниль, дешевка. Да кто ты такой, редакторишка блядского продажного журнала, кто ты такой, чтобы поднимать свой голос против самого Великого из ныне живущих художников… Сука. Падаль. Фук.

На этом сотрудничество с журналом «Птюч» закончилось. Это было первое издание, увидев которое я сразу понял, что буду публиковаться именно в нем. В 1995 году, раскрыв его на Площади Восстания, где он продавался у уличного торговца в единственном месте в Питере, я увидел – это мой журнал, это мое поколение в нем, все мое. В 1997 году там впервые стали появляться мои фото и статьи. Начав с текстов о «Нож для Фрау Мюллер» и снимков Олега Гитаркина и пропаганде лаунжа и изи лиснинга, на которых я был тогда помешан, я постепенно пришел к созданию digital art проекта Doping-Pong и первых картин и комиксов. «ПТЮЧ» дал возможность экспериментировать всем талантливым людям на тот момент – без оглядки на возраст, образование и социальное положение. Если на Западе 90-е ассоциируются у меня с гранж-модой, воспетой «Нирваной», то, безусловно, в России это Птюч-эпоха, воспетая «Диии лайт». 

Мы виделись с Шулинским вживую всего лишь пару раз. На каких-то вечеринках. И почти никогда не общались, потому что оба постоянно были в жопу убраны какими-нибудь веществами, повышающими настроение. При чем настолько, что говорить было бессмысленно, так было хорошо все и понятно. Однако по делам в какой-то момент мы общались часто. Благодаря ему я заработал свои первые некриминальные и честные 500 долларов, когда зарплата вокруг была еще 100. За одну PR-публикацию для молодежного бренда стрит-одежды. Это показало мне, что можно жить и зарабатывать почти честным путем и своим талантом.

Однако практически сразу Doping-pong и я – конфликтовали с эстетикой «ПТЮЧ», потому что мы были из будущего, а они, несмотря на всю их внешнюю прогрессивность, – из прошлого. Мы создавали новое и невиданное, а они перепечатывали то, что увидели где-то, и воровали отовсюду картинки и идеи. Они были калькой. А мы оригиналом. Очень символично, что когда «ПТЮЧ» наконец-то загнулся – журнал «ОМ» попросил написать Реквием на его смерть именно меня. Я сделал это с нескрываемым удовольствием. Еще одна победа, которую одержал живой художник над спившимся куратором. Жаль, что когда сдох и «ОМ», уже негде было справить по нему поминки. Не осталось ни одного молодежного крутого издания. Все стали корпоративным чтивом. Но об этом отдельный разговор.

А пока – вернемся к нашей истории. В тот же день, после разговора с Игорем Шулинским я собрался к Тимуру Новикову.

Нам надо было обсудить печать открыток его соратников, которые я решил запустить как рекламу Новой Академии и Нового русского классицизма в рамках нового для города проекта «Бесплатные открытки для ресторанов и клубов», арт-директором которого меня пригласила русско-финская компания «Culture Media Art/Promaco». Заодно и просто пообщаться. В результате этой встречи вышли в тираж Гурьянов, Остров и Тобрелутс. Это была новая тема в нашей стране, еще не появились все эти FLY CARDS и куча подражателей, быстро превративших креативную индустрию в очередной примитивный рынок, и там была возможность продвигать арт-идеи, а не только тупо зарабатывать бабло. Но речь сейчас не об этом.

В тот вечер я встретился с подругой фотомоделью Олаф, как раз из этого так разозлившего Шулинского проекта «НЕО ЭТО СМ». Она и моя жена Маугли работали тогда в знаменитом питерском магазине «АКТИВ» на углу Апрашки и Садовой, самом модном магазине уличной одежды в стране. Жена работала продавцом, а Олаф – секретаршей у Сергея Скрибо, владельца этого магазина. Когда бутиков в стране еще не существовало. Обе работали за зарплаты, которых хватало только на машины, чтобы доехать до своей работы, а потом обратно домой. И делали это явно по каким-то другим причинам. Потому что место было своего рода тусовкой, где встречались ди-джеи, молодые бизнесмены, поп-артисты и всевозможные модники. Это было на заре становления бренда «ЭКСТРА», и времена, когда самые популярные клубы были «Грибоедов» и «Мама», все вокруг слушали Moloko, и не все – «Отцы Водорода», первый электронный проект Игоря Вдовина. Мы с Олаф были свободны, взялись за руки и отправились в гости к Великому Тимуру Новикову. Чей портрет был первой фотографией, которую я опубликовал в журнале «ПТЮЧ», а моя жена написала буквально панегирик неоакадемизму в виде рассказа о большом оупен-аире с участием Брайана Ино в Павловске.

Я давно уже молча считал себя частью неоакадемиков и удивлялся, почему они до сих пор не считают меня своим. Общение с Ольгой Тобрелутс и Егором Островым было всегда теплым, но меня шокировала их ограниченность, проявлявшаяся, когда они говорили о комиксах и рекламе как о чем-то сродни гладиаторским боям и цирку с уродцами, а не как об искусстве. Неужели, думал я, они не догоняют, что это и есть современное искусство. Не их заплесневелый музейный постмодернизм и авангардизм, а именно журнальные фото-фэшион-съемки и компьютерные игры являются современным артом. А Нерон – величайший артист человечества, а Вальтер Ван Берендонк  – творец на уровне Микеланджело. Но может быть Тимур Новиков поймет меня лучше, подумалось мне в тот вечер… Чем эти авторы самоделкины-подделкины. Я ведь всегда даю всем шанс понять меня. Как герои Клинта Иствуда в спагетти-вестернах Серджио Леоне…

Мы зашли к нему домой на Литейном и приступили к безумному чаепитию с ватрушками. Тимур всегда чувствовал конъюнктуру рынка и с первого момента нашего знакомства видел во мне перспективного художника. Но также и конкурента. Когда я отверг его предложение обменивать свои работы на его, он крайне удивился и даже переспрашивал пару раз. Но я действительно ценил и ценю свое творчество больше, чем его, и отказал. Так вот в тот день, узнав о моих новых публикациях в журнале «ПТЮЧ», Тимур Новиков преобразился и обрушился на это издание с гневной критикой. А также (что меня рассмешило уже вдвойне, учитывая мой предыдущий разговор) на его главного редактора.

– Дима! Зачем ты связался с этим московским неучем и проходимцем. Он же вошь наркоманская, паразит на теле искусства, невменяемое чмо, зачем ты общаешься с такими глупцами и барыгами, как Шулинский. Брось это никчемное занятие. Больше уделяй времени искусству, а не мимолетным журналам и этим бестолковым публикациям. Это все пустота, и ничего тебе не дает. «Птюч» – это рейверская мурзилка. Ее читают больные и убогие. Она не для романтичных людей вроде тебя. Игорь Шулинский – удолбанный фрик, не стоящий упоминания в истории. Унюханный московский лох, каких сотни там. Не трать на него время… твори новое и красивое…

Тимур стал показывать мне гигантские, метровой величины номера своего любимого журнала «МАНИПУЛЯТОР», который можно было листать только разложив на кровати или на полу… Он пытался проповедовать и увлекать… А я, поглядывая на Олаф, подмигивал ей и думал…

«Ебаны в рот! Что за хуйня! Да что тут происходит у них всех в мозгах. Ха-ха-ха-ха-ха… Какие то субкультурные питерские самопровозглашенные профессора выдуманных Новых Академий, именующих себя наследниками классического искусства, а на самом деле лабающих второсортный коллажный модернизм, клея вырезки на вьетнамские одеяла, мажут грязью и окатывают помоями целую молодежную культуру, по-настоящему современную и свежую, во главе с Игорем Шулинским и «Птючем». Которые первые дали мне возможность высказаться, предоставили мне трибуну, когда ни одна собака в моем родном городе не печатала меня и не выставляла. В пизду такие советы. В пизду таких советчиков. Я защищаю и пропагандирую их на каждом углу, а они так относятся к моему родному изданию. Невоспитанные черти».

Я уже ржал над ними обоими. Да как Тимур может так не догонять Игоря, а Игорь так не догонять Тимура… Почему в моем мире они уживаются легко и просто, а в своем они агонизируют от злопыхательства и неудовлетворенности всем, кроме себя самих.

Выйдя на улицу, я ебнул ногой по урне. И еще раз. Один, второй, третий… И бил, пока она не свалилась. А Олаф аплодировала.

Оба они помогали мне сформироваться в человека миллениума и самостоятельного артиста, и оба не врубались до конца ни в то, что делает Doping-Pong, ни в то, что делают они сами. И мне нравилось, как они оба боролись за мою душу, не понимая, что их души уже давно мною проданы и заложены силам гораздо более серьезным и мощным, чем их журнальчики и галерейки.

Наркоманы научили меня здоровому образу жизни, гомосексуалисты – гетеросексуальной нимфомании, а авангардисты – классике. Забавно.

Шел 1999 год. До миллениума, изменившего всю картину мира, а не только Санкт-Петербурга и Москвы, оставались считанные месяцы. Я терпел из последних сил и ждал, когда эти герои 90-х сгинут в преисподней, и молодая шпана, которая уже пришла, сотрет их с лица земли.

Сейчас всем моим друзьям и подругам от 15 до 25 лет. Я сижу с кем-то из них в ресторане, рассказываю им о кумирах моей юности Тимуре Новикове и Игоре Шулинском, а они смотрят на меня, не понимая, о ком я. И оказывается, что они росли не на них, как я, а на Doping-Pong и Messer Chups.

Я в шоке от такой реальности. Я никогда не мог подумать, что я или Олег Гитаркин, обычные парни с вашего двора, станем для кого-то таким же культом, каким в свое время для нас были автор журнала «Птюч» и профессор Новой Академии. Это нормальная преемственность поколений. Выросло поколение детей, которые провели свое детство, не наблюдая атмосферу рок-клубов и квартирных выставок, а видя экстаз оупен-эйров и инди-концертов в обторченном «Там-там» клубе.

Разумеется, созрев для психо экспериментов и творческой секс-эволюции, они пробуют применить в своей жизни все то, что окружало их в невинном возрасте. Когда вместо советских мультиков уже были компьютерные игры, а самые веселые картинки печатались в «Птюче» и «Оме». И, конечно, получается что мы, те, кто публиковались там, оказались на подсознательном уровне у них, подкоркой. Но они применяют все полученные от нас знания по-своему. Они абсолютно другие. Серферы, катающиеся в Доминиканской Республике, и сноубордисты, летающие в Лапландии, – все эти длинноволосые курильщики марихуаны это не крымские нуддисты-растаманы с дредами из 90-х годов, поющие «Чудо-остров» под даб-мотивы. Вроде бы одни наркотики и загар, но музыка и увлечения разные. Поведение не определяет сознание.

На самом деле сейчас мы видим не возрождение 90-х, а последнее убийство этого десятилетия. Жестокую и безжалостную расправу с недалеким прошлым. Наперекор всем этим PR-технологиями и наживающимся на вымученной моде мудакам от шоу-бизнеса. Конец всему, что олицетворяли 90-е вокруг нас. И я счастлив этому. Я хихикаю от радости. И потираю свои хищные ручки… Потому что, растолкав ногами всю эту дешевую и ничего не стояющую ностальгию, мы придем, наконец, к чему-то, ради чего начались нулевые. Я никогда не смотрю назад. Я прыгаю от нетерпения вверх и заглядываю вперед, в десятые года Нового века!

Бумажные модные молодежные журналы практически все закрылись, кроме парочки (не больше осталось, но и они никому не нужны). Ну и славно! Ни о чем не жалеть! Только желать! Клубы переживают далеко не самые лучшие времена, они стали сборищем и прибежищем шлюх и барыг барыг (и местами для бездарного времяпрепровождения потенциальных наркоманов и алкашей). Крупные рейвы превратились в попсовые концерты для деревенских жителей и гостей столицы. Все нормальные парни занимаются любовью со своими единственными и неповторимыми допингерлс и играют в Wii и PS-3, ведя жизнь домоседов и домохозяек.

Скажи бай бай ди-джею и драг-дилеру. Пришло время чего-то нового. Время того, чего не было ни в 90-х, ни в XX веке, чего-то такого, как Интернет, – но не по форме, а по содержанию. Когда это появится – мир молодежи изменится настолько же, как после «Smells Like Teen Spirit» или «God Save the Queen». И я дрожу от возбуждения, предчувствуя это время…

У меня писька встает при одной мысли о том, что мир изменяется.

Это мое главное возбуждение.

90-е годы не мое время.

Я всегда был чужим в этом десятилетии.

И среди бандитов, и среди богемы, и среди бизнесменов.

Мое время началось с первых ударов курантов в XXI веке.

Я человек миллениума. Принадлежу к поколению нулевых, хотя у нас разница в возрасте с этим поколением в 15 лет. Но как только умерли 90-е и родился новый век, мне стало дышаться и свободнее, и легче. И я чувствую теперь с каждым годом себя – все моложе и моложе. Время как будто пошло вспять, и наоборот пошла часовая стрелка.

Я не люблю все, что кончается, и люблю все, что начинается.

Что мне нравилось в 90-х, так это то, что каждый год была попытка придумать новый стиль и возродить определенное время. То 60-е с клешами и длинным хаиром, то 50-е с рок-н-роллом и серфом, то 70-е с панк-эстетикой, то 80-е с диско-прикидами, – перебрали весь XX век, как Тарантино – весь кинематограф в своих супафильмах… И, конечно, параллельно много выдумывали своего нового…

Только с гранжем и эмбиентом ведь далеко не уедешь. Помню, задолго до того, как стать участником группы «Ленинград», мой приятель диск-жокей Сева Антонов поставил в магнитофон кассету и сказал нам – всем сидящим за столом своим друзьям: «Слушайте внимательно. Это сейчас играется во всех английских клубах… Люди плачут от этой музыки…» И мы услышали нечто невообразимо прекрасное… Первые такты трип-хопа от Portishead… Потом появился брейкбит, потом был сезон драм-н-басс и детройт-техно, стили и направления менялись молниеносно и выдумывались постоянно. При всем информационном буме и изобилии, существующем сегодня, культуре крайне не хваетает революционности 90-х...

Такая революционность есть в гаджетах и игровой индустрии. Айподы, нинтендо, псп, блю реи, формальные вещи сейчас преобладают над содержательными. И эта ситуация требует исправления и корректировки.

Я думаю, главное наследие 90-х для современной молодежи это преемственность энтузиазма. Наш энтузиазм основывался на том, что ничего нет, и все надо получить путем создания собственных ценностей. А их – на том, что все есть, и они не боятся от этого отказаться ради каких-то других и еще более высших ценностей, уводя историю все выше и дальше.

Мы росли в наркоманском мире, разваливающемся у нас под ногами, и в городах, находившихся практически на военном положении из-за криминальной революции. В совершенно жуткой экономической ситуации, в стране, которую трясло, как в лихорадке, и где 100 долларов считались деньгами.

Сейчас ситуация поменялась кардинально. Выросло поколение, юность которого прошла в достаточно стабильной и сформировавшейся стране – без переворотов и дефолтов. Дети, которые отдыхали заграницей, обедали с родителями в ресторанах, с детства имели доступ к Интернету и компьютеру – это другое поколение. И оно отличается от тех, кому приходилось всего этого добиваться невероятными и часто противозаконными путями. Выросло целое поколение в мире без цензуры и потрясений. Не советское, не постсоветское. А нормальное, такое же, как западное. Им не кажутся сверхценными квартиры, машины и карьера, к которым стремилось в первую очередь предыдущее поколение. Их интересуют другие вещи, потому что они не видят особых материальных проблем. И в этом уникальность и эволюционность этого поколения.

Я уверен, что мода на 90-е – это мимолетное увлечение на год, и главное, что молодежь позаимствует оттуда, это не нью-рейвы и таблетки экстази, а, к примеру, умение придумывать для себя каждый год новый стиль в одежде, музыке, сексе и рисовании. А еще лучше – каждый сезон менять направление и стать переливающимися, как калейдоскоп. Калейдоскопическим поколением.

Вообще, прекрасно жить в мире, где креативная энергия сравнима с той, которая была в начале XX века, когда творились сюрреализм, футуризм, абстракционизм, гипперреализм, оп-арт, поп-арт… Когда все время что-то происходит новое, свежее, вкусное. И современное искусство на ближайшие пять лет не ограничится только digital и video art, а кроме хип-хопа, рнб и неорока – начнет происходить еще что-то в хит-парадах. Больше фантазии. Больше копаться в старье, извлекая старинки, которые выглядят, как новинки. Создавать новинки, не уступающие древним шедеврам и превосходящие их.

А главное, что современное поколение нулевых менее зависимо от денег и больше их презирает, чем испытывавшее в них острый недостаток поколение 90-х. И ради них продавшее практически все свои идеалы. Материальное должно подчиняться антиматериальному. Иначе вы проиграете игру, не начав ее. И когда стихи снова станут дороже золота, а лучшими друзьями девушек станут поцелуи, а не бриллианты – мир снова перевернется, и мы почувствуем, как в середине 90-х, что мы снова в Луна-парке нашего детства, на любимых аттракционах, и впереди нас ждет солнечный и беззаботный долгий день неограниченных возможностей для получения удовольствий. Быть взрослыми – для неудачников.

Тимур Новиков умер. Игорь Шулинский ушел в небытие. 90-е прошли. Пройдут и нулевые с корпоративными буржуями и аристократами от фанки-бизнеса, рабским сознанием и интернетнациональным духом, пресмыкающимися служками и свободными лентяями. Пройдут со всем прекрасным и со всем уродливым, что в них есть… И наступят неведомые десятые… И пусть в них уже никому не нужно будет доказывать, что звонкий смех и искренняя улыбка – важнее звона монет и шелеста купюр. Пусть в них мне будут верить без слов.

А воскресшие в юных мозгах Тимуры и Игори создадут новые средства массовой и персональной информации, которые дадут молодежи возможность высказаться и поверить в свои силы, забыв об армиях, президентах, бизнесе и всей этой всепоглотившей страну фальши, чтобы заняться своим основным делом – снова истреблять врагов человечества – драконов, и возрождать своих кумиров, как фениксов.

И пусть кто-то скажет, что это не конкретная цель…

Пусть кто-то скажет, что это не настоящая любовь.

Пусть только кто-то попробует что-то сказать, когда мы будем молиться об этом в тишине рождественской ночи…

6 января 2008 года

Далее: МОТОБИОГРАФИЯ: .ОЙ МЕРТВ! (1990 – 2008)