Предисловие (от редакции Перемен)

Архетипика детективного жанра в своем классическом варианте предполагает две фигуры, дополняющие одна другую: хозяина и слугу. Распределение функций между ними может быть разным и, соответственно, могут быть довольно разные отношения. Примеры: Шерлок Холмс и доктор Ватсон, Эркюль Пуаро и капитан Гастингс, Ниро Вульф и Арчи Гудвин, Глеб Жеглов и Володя Шарапов. Характеры их и отношения между ними во многом зависят от конкретного времени конкретной культуры страны, в которой они появились. Если взять очень старую детективную пару – Дон Кихота и Санчо Пансу, которые ведь тоже в своем роде расследователи: ищут истину и нарываются на приключения, – то там уж совсем особые отношения. Отношения безумия, обусловленные переходным временем, в котором они обитают.

Действие детективной истории, которую рассказывает Валентин Тульев, происходит в средине 90-х годов прошлого века. Это очень постмодернистское время: реальное совмещение двух сменяющих одна другую эпох, тотальная интертекстуальность жизни, вытекающая из естественного перемешивания старых и новых концептов. Отсюда и некоторые особенности поведения детективной пары, действующей в тексте. И некоторое безумие ситуации, которое нам, людям, живущим фактически уже в другой стране и в иной эпохе, кажется подчас странным и анахроничным. Но именно потому "Злосчастный рисунок" и стоит читать сегодня. По крайней мере, так считает редакция Peremeny.ru, начиная печатать в рубрике Нарратив детективный текст Валентина Тульева.

Вообще-то мы избегаем рекламы. Во-первых, то, чем мы занимаемся, далеко не всегда стопроцентно законно. А во-вторых, специальная реклама нам не очень и нужна. После нескольких дел, удачно раскрученных дядей Лешей, ему все время звонят несчастные люди, попавшие в беду, и просят помочь им. Никаких рекламных объявлений мы, естественно, не давали, просто – слухом земля полнится.

Да, слава подлинного детектива распространяется из уст в уста. Вряд ли лично вы пойдете к человеку, опубликовавшему в газете объявление о том, что он занимается частной сыскной практикой. Но вот если ваш хороший знакомый расскажет вам, что есть такой дядя Леша, который уже кое-что для такого-то сделал и притом очень ловко, вы, не сомневаюсь, запомните благодетельного дядю Лешу и в крайности обратитесь к нему, а не к милицейскому следователю, у которого в производстве одновременно три дюжины дел, который смотрит на вас с тоской и мечтает только о том, чтобы вы от него отвязались. Конечно, милиция вас бережет, но если вам станет по-настоящему плохо, вы плюнете на нее и разыщите через своих осведомленных знакомых нас с дядей Лешей.

Только не думайте, пожалуйста, что мой рассказ – скрытая форма рекламы. Дядя Леша загружен работой и в рекламе отнюдь не нуждается. Будучи частным лицом, он берется далеко не за всякое дело. Для него частный сыск – только способ заработать деньги на жизнь. А жизнь для него – спокойное копание в странных книгах...

НАС ПОСЕЩАЕТ КОНЦЕПТУАЛИСТ

Так вот в ту августовскую пятницу, когда завязалась история, которую я собираюсь здесь изложить, дядя Леша, прикрывшись каким-то объемистым томом, дремал на своем широком кожаном диване. Он всегда так проводит время после обеда – ляжет на диван, положит на лицо какую-нибудь книгу и дремлет. Не читает, но и не спит, а что-то такое таинственное совершается в нем. Не просто переваривание пищи, а какие-то блуждания души неизвестно в каких заоблачных далях. Сам он называет это словом «медитировать». Хорошее слово, но читателям и клиентам важнее знать вот что: дядю Лешу нельзя тревожить во время этих ежедневных послеобеденных медитаций (а обед у нас бывает всегда ровно в шесть), ибо, потревоженный, он может выйти из себя, и предсказать, чем это закончится, я не берусь.

Итак, мой шеф предавался свободным блужданиям мысли, а я в это время резался в покер с компьютером и вошел постепенно в то состояние, когда игра тебя уже так затянула, что ты просто не в состоянии остановиться. В таких случаях нужен внешний толчок, чтоб закончить, а иначе – все снова и снова, злясь на себя, сдаешь себе карты и... Вот почему меня очень обрадовал звонок в дверь.

А надо вам знать, что к нам не ходят без предварительного звонка по телефону, тем более – после обеда... Дядя Леша сдвинул немножечко книгу – так что стала видна половина его огромного бритого черепа – и глухо спросил:

– Ты кому-то назначил?

– Как вы могли такое подумать, – сказал я, включая систему наружного наблюдения.

На экране возник человек лет под тридцать, с округлыми формами тела, невысокого роста, слегка лысоватый, в очках, с бухгалтерским портфелем под мышкой и в какой-то, как мне показалось, стильной одежде – мешковатом мятом костюме и сандалиях на босу ногу. Не зная, что за ним наблюдают, он озабоченно прихорашивался. Его лицо мне сразу же показалось знакомым и, на мгновенье расслабившись, я вызвал в памяти ассоциирующийся с ним контекст: Пушкинская площадь, подъемный кран, снимающий с памятника оседлавшего его человечка, далее – человечка уводят озабоченные милиционеры, а он из-за их спин выкрикивает что-то о сущности современного искусства. Эту картинку я видел по телевизору пару месяцев назад, а потом еще прочитал о человечке в газетах, где содеянное им называлось «акцией концептуального хулиганства».

– По-моему, это человек по фамилии Рябчик, – сказал я дяде Леше. – Вы его не можете знать, потому что он не сделал себе громкого имени в китаистике. Это скромный труженик на ниве концептуального искусства. Он избрал себе трудное поприще гадить в каждом музее и церкви. И вообще – в каждом приличном месте. Не удивлюсь, если он нагадит и здесь, но только при этом вы не должны на него обижаться, ибо искусство требует жертв. Вы хотите стать жертвой?

– Короче, – сказал дядя Леша, – у тебя есть что-нибудь на него?

– Да, он должен быть у меня в архиве, поскольку им интересовалась милиция. Сейчас проверю.

Я сказал в микрофон посетителю, чтобы он подождал (а он, услышав на лестничной клетке голос, идущий неизвестно откуда, втянул голову в плечи и стал затравленно озираться), и выудил из компьютера информацию по Игорю Рябчику. Да, это он стоял сейчас у нас на пороге. Сосканированные мною газетные вырезки, с восторгом или возмущением описывающие его безобразия, содержали и фотографию (в полный рост в голом виде). Имелась также информация о том, кто финансирует мероприятия Рябчика, – некто Догин, президент банка «Рюськи креди».

С этим Догиным мы уже как-то имели дело. Год назад мы помогли ему – выявили в его банке сотрудника, который передавал информацию шантажистам из одной бандитской группировки. Сделали мы это столь изящно и тонко (как-нибудь на досуге я расскажу и эту историю), что Догин уверовал в дядю Лешу, как в божество. Он не только заплатил нам сполна огромный гонорар (с богатых людей дядя Леша берет неслыханно много), но и уже много раз посылал нам хороших клиентов.

Концептуалист, явившийся к нам, не оставлял, конечно, впечатления человека состоятельного, но связь его с Догиным все же подвигла дядю Лешу к тому, чтобы выбраться из облака медитативной дремы.

– Ладно, впусти его, – давясь зевотой, промычал он.

– И вы не боитесь, что он примет вас за памятник Пушкину и сядет на шею? – бросил я через плечо, направляясь в прихожую. Неразборчивое ворчание было мне на это ответом.

Так Игорь Рябчик впервые попал в нашу квартиру, расположенную на последнем этаже одного из домов сталинской архитектуры в районе метро «Рижская» и состоящую из шести комнат, в которых проживают сам дядя Леша; я, его верный помощник (и одновременно – ваш покорный слуга, Николай Корошилов); наша домоправительница Софья Павловна; а также наша славная псина Шахтер по породе лабрадор, сын чемпионки Британии, умнейший и добродушнейший малый.

Когда я ввел Рябчика в гостиную, дядя Леша перевел свое тело из лежачего положения в полулежачее и спросил посетителя, что привело его к нам. Рябчик сказал, что, будучи наслышан о высокой честности и непогрешимой репутации дяди Леши, хотел бы оставить в его сейфе до понедельника некий рисунок. За эту услугу он весьма деловито посулил нам сто долларов и, поскольку дядя Леша все время молчал, потянулся уже к застежкам портфеля... При этом осклабился и изо рта у него высунулась блестящая фикса желтого металла.

Я, естественно, сразу подумал, что сейчас начнется какая-нибудь концептуальная акция, и поэтому (просто на всякий случай) приготовился к нейтрализации Рябчика – мало ли какую пакость он может достать из своего стильного бухгалтерского портфеля... Но дядя Леша, весьма раздраженный тем, что его отвлекают по пустякам от послеобеденного медитирования, пресек на корню всякую возможность для дальнейшего концептуального развития событий.

– Нет, вы пришли не по адресу, – сказал он и язвительно прибавил: – Вам надо бы обратиться в ломбард или в камеру хранения.

– Но послушайте...

– И слушать ничего не хочу. Колян, ну-ка выведи отсюда этого рисовальщика.

Я так и сделал. Выходя из комнаты вслед за несолоно хлебавшим гостем, я услышал бурчание дяди Леши (он все время сам с собой разговаривает): «Ишь ты, сто долларов, сукин кот»... Справедливости ради должен заметить, что выгнал он Рябчика не из боязни влипнуть в какой-нибудь хеппининг (или, если угодно, перфоманс) и не из-за мизерности предложенного гонорара, а скорее всего потому, что после обеда какой-то концептуалист посмел без звонка потревожить его с пустяками...

Остаток вечера я провел дрессируя Шахтера, сортируя и загоняя в компьютер накопившуюся за день информацию, болтая с Софьей Павловной о связи фаз Луны со свойствами дрожжевого теста (она у нас странная, но очень по-своему умная и интересная женщина старой закалки). Короче, вечер прошел как обычно. С тех пор как я стал работать на дядю Лешу, я полюбил покой и устроенность. Это раньше, когда я был студентом юрфака, я проводил свои вечера по-буршески. Но с тех пор, как однажды я спьяну покалечил одного человека и из-за этого провел некоторое время в местах лишения свободы, я изменился в корне – пью очень мало, совсем не курю, в азартные игры играю только с компьютером... И все потому, что моя мамочка (она живет в Туле) уговорила меня после отсидки идти служить к дяде Леше (своему сводному брату). Он и сделал из меня то, чем я теперь являюсь. Чем именно? Думаю, это будет ясно из дальнейшего.

Продолжение