Продолжение. Начало здесь. Предыдущее здесь.

ЗАДУМЧИВЫЙ ОФИЦЕР

– Отлично, – сказал дядя Леша, обращаясь к Рябчику, – теперь давайте поговорим с вами. Вначале объясните мне, что это за рисунок, из-за которого люди готовы шеи ломать?

– Видите ли, это неизвестный до сих пор рисунок Лермонтова, – ответил Рябчик.

– Ага, так значит вы занимаетесь не только своим концептуализмом, но и старой культурой не брезгуете?

– Как вам сказать... дело не в старой и новой культуре. Культура едина. Она развивается, и старое становится элементом нового...

– Это понятно, – сказал дядя Леша, – не надо меня просвещать. Я ведь только спросил, занимается ваша галерея (или банк, не знаю, как правильно) коллекционированием старого искусства или нет?

– Нет, мы приобрели этот рисунок не для коллекции, а для того, чтобы совершить с его помощью концептуальную акцию.

– Как?

– Все очень просто. В понедельник у нас в галерее соберутся разные люди – художники, искусствоведы, критики, журналисты, – и я этот рисунок у них на глазах разорву на кусочки и всем по кусочку раздам. Понимаете?

– Нет, – искренне сказал дядя Леша, – зачем это?

– Ну, а зачем кружится ветер в овраге? – спросил Рябчик и грустно продолжил: – Вам это трудно понять, но как раз в подобного рода акциях и заключается самая суть современного искусства.

– Нет, я понял, что вы хотите сказать. Пусть так, но почему вы решили впутать меня в это дело? Я имею в виду: принесли мне рисунок вчера?..

– Потому, что я боялся, что его могут выкрасть. С тех пор, как я разослал приглашения на акцию, меня стали преследовать разные люди. Они хотели, чтобы я отказался от своего намерения. Они угрожали мне.

– Угрожали похитить рисунок?

– Не только похитить, но и морду набить угрожали.

– И кто же это? Вы их знаете?

– Разные люди. Есть один такой профессор Чащин. Мы его пригласили в качестве эксперта, когда приобретали рисунок. Он провел экспертизу, а как узнал, для чего этот рисунок предназначен, развопился, почти телефон оборвал, до сих пор все меня уговаривает не делать этого. Грозился с милицией рисунок изъять. Собственно, поэтому я к вам вчера и обратился – хотел его спрятать до понедельника у вас.

– Ну это вы зря беспокоились, – сказал дядя Леша, – у государства нет оснований отнимать у вас рисунок, если он вам принадлежит.

– Даже если я намереваюсь его уничтожить?

– А вы все-таки хотели его уничтожить?

– Я – нет, но ведь так могут подумать профаны.

– Конечно. Так профессор Чащин профан?

– Абсолютный. Он, может быть, что-то и понимает в своем девятнадцатом веке, но в современном искусстве – ничего.

– И по вашему мнению, он мог попытаться выкрасть рисунок?

– Сам не мог – он слишком респектабелен для этого, но кого-то нанять – вполне...

– Но вы сами, я вижу, в это не очень-то верите.

– Потому что я знаю, кто это сделал.

– И кто же?

– Проценко. Есть такой журналист. Он пишет во всякого рода патриотические издания. Просто – скотина! Он, видите ли, не верит, что этот рисунок нарисовал Лермонтов. Несмотря на все экспертизы, утверждает, что Лермонтов такую пакость нарисовать не мог.

– Простите, я как-то еще не успел поинтересоваться, – сказал дядя Леша: – а что, собственно, это за рисунок? Я могу его посмотреть?

– Разумеется, – ответил Рябчик, – и достал из кармана фотокопию пресловутого рисунка. Это, доложу я вам, оказалось нечто весьма экспрессивное. Представьте: уланский офицер стоит на пригорке и смотрит вдаль, держа в левой руке на отлете какую-то книгу, а рядом – крылатая голая девушка нависла в бреющем, так сказать, полете над его гениталиями, как бабочка олеандрового бражника над цветком, и – собирает нектар наслаждения. То есть, говоря совсем просто, окрыленная девушка (муза?) минетит улана, который при этом созерцает слегка намеченные на рисунке горные вершины вдали. Этакая поэтическая порнография, но, впрочем, довольно целомудренная, ибо – все слишком интимное тонко прикрыто: у девушки – собственной ручкой, расположенной как у Венеры Джорджоне, у задумчивого офицера – грациозной головкой порхающей девушки... Справа внизу латиницей – росчерк подписи Лермонтова, а сбоку, перпендикулярно рисунку, – следующие стихи:

Да, мерзкий критик, что ты ни толкуй,
А есть уста, которые украдкой
Кусать умеют сладко, очень сладко!..

– М-да, – сказал дядя Леша, рассматривая рисунок, – очень мило. Так, значит, Проценко не верит, что это нарисовал Лермонтов? Он что, специалист по Лермонтову?

– Нет, что вы, он просто ревнитель русской культуры. Это у него осталось с тех пор, как он служил цензором в какой-то газете. Старорежимный тип. Он не хочет, чтобы этот рисунок вообще где-либо появлялся, ибо, он говорит, это может подорвать высокий авторитет Лермонтова. Он считает, что это какие-то враги русского народа специально изготовили этот рисунок для того, чтобы дискредитировать... И поэтому хочет его уничтожить.

– Так чего же ему беспокоиться? – спросил дядя Леша. – Он разве не знает, что вы собираетесь уничтожить рисунок?

– Я его собираюсь пустить в оборот новой культуры, а не уничтожить, – возразил Рябчик. – Неужели вы не видите разницы между мной и Проценко? Он считает рисунок подделкой жидо-масонского заговора и на этом основании хочет скрыть его от широкой публики, а я хочу публично и с шумом его...

– Разорвать. Ну хватит об этом. Проценко вам угрожал?

– Не то слово. Он ведь страшный тусовщик и организатор. Создал какой-то комитет по защите чистоты русской культуры. В основном из дамочек предклимактерического возраста. Это – что-то! Там самая страшная истеричка – его жена. Они уже давно вокруг моей галереи пикеты устраивают, а вчера витрины побили. В знак протеста против надругательства над памятью Лермонтова... Не понимают, что создают мне рекламу и привлекают внимание к рисунку, которого, как они считают, нет в природе!.. И куда милиция смотрит? – неожиданно заключил Рябчик.

В это время раздался телефонный звонок, дядя Леша снял трубку, поугукал с минуту, записал что-то, поблагодарил, положил трубку и сказал, обращаясь к Рябчику:

– Ну, милиции, положим, не до ваших витрин... Лучше скажите: по-вашему, Проценко мог попытаться похитить рисунок?

– Конечно. Я и не сомневаюсь, что это он лез ко мне в дом.

– Откуда такая уверенность?

– А разве это был не он?

– Не знаю... По крайней мере, мне сообщили, – дядя Леша указал на телефон, – что погиб не он.

– Не он? А кто же тогда?

– Некто Кишкин. Вы знаете его?

– Знаю. Но при чем же здесь он?

– Понятия не имею. А вы как давно его знаете?

– Да недели две. Это еще один эксперт, которого мы приглашали, когда покупали рисунок. С тех пор я его и не видел.

– Понятно. Тогда рассказывайте, у кого вы купили рисунок и как. Со всеми подробностями...

Продолжение