Продолжение. Начало здесь. Предыдущее здесь.

ВЫЯСНЕНИЕ ЛИЧНОСТИ

Надо признать, что напавший оказался человеком не слишком опытным в подобного рода делах, вовсе непрофессиональным, хотя и довольно сильным: у меня запрыгали огненные круги перед глазами. Что тут прикажете делать? Я автоматически сделал то, что требуется в таких ситуациях: сложил руки в замок и что есть силы правым локтем саданул бедолагу по печени. Кажется, даже перестарался: за моей спиной послышался выдох страдания, напоминающий громкую отрыжку, зато пальцы, терзавшие мою шею, немедленно обмякли, а тело их владельца вяло сползло на засыпанный пемзой пол чердака. Искушенный читатель, конечно же, понимает, что произошло все мгновенно, и мой оппонент не успел даже сообразить, как это он оказался лежащим плашмя и оседланным. А я между тем уже рылся в его карманах. Ничего криминального в них не оказалось, кроме, пожалуй, записной книжки, на первой странице которой были имя, фамилия, адрес, телефон владельца – люблю обстоятельных людей. Короче, как следовало из книжки, она принадлежала Дмитрию Олеговичу Проценко. Разумеется, это не означало, что стонущий (держась за поврежденную печень) человек и есть Проценко, однако я почему-то не сомневался в этом (интуиция, знаете ли) и потому сказал:

– На ловца и зверь бежит.

Злобное рычание было мне ответом.

– Изъясняйтесь, пожалуйста, членораздельнее, – продолжал я допрос. – Вы – Проценко?

Снова рычание.

– Не получается у нас с вами разговор, не получается, – забубнил я, вспомнив, как точно так же когда-то (когда меня впервые задержала милиция) ныл допрашивавший меня мент. Он, видимо, считал, что это и есть культурное обращение с задержанным, и я именно его сейчас имитировал.

Но вообще-то пора уже было кончать валять дурака и начинать что-нибудь делать. Я оставил гипотетического Проценко в покое и осмотрелся. Слуховое окно, в которое я влез, было в двух шагах. Все время своего пребывания на чердаке я на всякий случай держал его в поле зрения, к тому же и никаких звуков не слышал – так что не было сомнений в том, что мой пленник забрался сюда раньше меня. Но когда? Еще ночью вместе с Кишкиным? Или позднее – скажем, за полчаса до меня? Тогда, конечно, проясняется оторванная от обшивки пожарной лестницы доска (хотя надо будет спросить лейтенанта, был ли ночью заперт чердак), но возникает вопрос: зачем этот парень сюда забрался? Если вместе с Кишкиным, то – за рисунком. Ну, а если позже?

Впрочем, распутывать все эти тонкости – вовсе не мое дело. Пусть у шефа болит голова из-за недоумков, которые ни украсть, ни убить, ни создать, ни уничтожить – ничего толком не умеют. А мое дело малое: схватить и доставить. Однако в том-то и фокус, что доставить Проценко к дяде Леше в гостиную не было никакой возможности – уж больно крепко бедолаге досталось по печени. Он весь скрючился, не мог отдышаться и ни в какую не хотел сотрудничать, а без этого, сами понимаете, невозможно спустить человека по прогнившей пожарной лестнице вниз с крыши шестиэтажного дома. Об обращении же за помощью не могло вообще идти никакой речи. Как можно было допустить, чтобы находкой, принадлежащей сейчас исключительно мне и сулящей сладостный гонорар, завладела милиция!

Я достал мобильник и стал набирать наш номер, чтобы (пока мой противник приходит в себя) доложить дяде Леше обстановку и получить инструкции. При этом ради удобства я оперся на стойку, поддерживающую какую-то перекладину изрядно прогнившей крыши, и – вдруг очутился на полу... Так что, когда голос в трубке пропел: «Я вас слушаю», – я не сумел ничего ему толком ответить, ибо все еще не мог сообразить, что случилось. К тому же в этот момент Проценко неожиданно ожил. Видя мое плачевное положение, он опять набросился на меня, и мне снова пришлось сделать ему больно. Несчастный крякнул так громко, что дядя Леша на другом конце провода услышал и – обеспокоился:

– Что у тебя там происходит? – спросил он.

– А вы что – не слышите? Веду неравный бой.

– Этого еще не хватало. С кем?

– Судя по всему, с Проценко. Но он все еще не хочет в этом признаваться.

– Сколько раз тебе говорить, – сказал дядя Леша, – учись выражаться ясней. Мне не с руки ломать голову над твоим глупым стебом.

– А мне, думаете, с руки ломать тут шею. Я намерен потребовать спецмолоко за вредность, а если вы мне откажете, обращусь в профсоюз... Ладно, докладываю...

Я изложил дяде Леше все, что со мной случилось, и что я сумел обнаружить после выхода из дома. Шеф удовлетворенно похрюкивал.

– Ты балку-то осмотрел? – спросил наконец он.

– А когда бы я смог это сделать, – огрызнулся я, – сейчас осмотрю, погодите.

Прижав трубку к уху плечом, я взял в руки балку (или стойку, черт ее знает!), на которую оперся в начале разговора с дядей Лешей, и которая рухнула под тяжестью моего тела. В сущности, это была довольно толстая доска, по длине вполне подходящая для того, чтобы крепкий человек, вытащив ее с чердака на крышу, мог дотянуться до головы Кишкина, висящего на уровне Рябчикова окна, и тюкнуть беднягу как следует сверху... Подойдя к слуховому окну, я обнаружил при солнечном свете на одном из концов доски два-три волоска и нечто похожее на микроскопический кусочек человеческой кожи... Мне стало окончательно ясно, что Кишкин был убит. Я доложил о своих наблюдениях дяде Леше, который, погумкав, велел мне поставить доску точно на то место, где она стояла, а гипотетического Проценко – немедленно доставить к нему в гостиную.

Разумеется, я не стал спрашивать шефа о том, как мне проделать последнее. Хоть я ему и племянник, но он не стал бы держать меня на службе, если бы я досаждал ему такого рода (как он считает) пустяками. Доставлять ему факты и нужных людей – это мой участок работы (как он выражается), и я должен сам уметь справиться с возникающими тут трудностями.

– Что же вы на людей-то бросаетесь, Дмитрий Олегович? — спросил я, подойдя к Проценко (а в том, что это именно он, я был абсолютно уверен). – При таком поведении очень трудно избежать травм, так что вы уж меня извините – за печень и за все прочее. Как вы?

За то время, пока я беседовал с дядей Лешей, в голове у несчастного немножечко, видимо, прояснилось, но – еще не совсем. Он спросил меня:

– Вы из милиции?

– Обижаете. Я действительно сыщик, но – частный. Я расследую это убийство, а вы мне мешаете. Нехорошо!

– Я принял вас за убийцу.

– Ах, мы, значит, с вами одного поля ягоды? Может быть, даже коллеги? И вы, значит, тоже расследуете это убийство? Да сами вы не мент ли случаем?

– Нет, я друг Вани Кишкина. Я журналист. Моя фамилия Проценко.

– Это я догадался. А давно ли вы здесь?

– Пришел минут за пятнадцать до вас.

– Тоже по пожарной лестнице?

– Да, оторвал доску и влез – ведь чердачная дверь опечатана.

– Правильно, но милиция вам все равно не поверит. Если не хотите сегодня же сесть, пойдемте к моему хозяину. Не беспокойтесь, он вас не съест, он очень добрый и вовсе не заинтересован в том, чтобы вы раньше времени попали в милицию. Поверьте, это для вас единственный выход. Как и для меня, – добавил я, указывая на слуховое окно.

Проценко, конечно, еще поломался, но иного выхода у него действительно не было. В конце концов он скрепя сердце начал спускаться с крыши. На всякий случай я держался от него на некотором расстоянии – чтобы избежать борьбы на лестнице, но все прошло исключительно гладко, и вскоре уже мы подъезжали к нашему дому.

Продолжение