От редакции портала Перемены

Александр Солженицын, человек, сыгравший в русской истории довольно двусмысленную роль. С одной стороны борец с советским режимом, который, режим, сейчас стал так привлекателен для многих. А с другой – марионетка в руках сил, которые просто хотели убрать с мировой политической арены мощного конкурента, Россию. Холодную (во многом – информационную) войну Россия проиграла, поскольку коммунистические генералы этой войны были ничтожествами. Ничтожествами, в частности, потому, что не сумели использовать некоторые особенности характера таких людей, как Солженицын. А противники России использовали Солженицына в полной мере, разыграли писателя втемную. И вот уже Советский Союз рухнул, Александр Исаевич едет в Россию и удивляется: что же это такое случилось? И прикидывает: как нам обустроить Россию. Нет, это пустое. Никому здесь его планы обустройства не понадобились. Просто потому, что Солженицын хорош именно как разрушитель, а обустроится Россия сама, лишь бы ей не мешали.

Так в чем же состоит великий разрушительный дар знаменитого русского писателя XX века? Для того, чтоб ответить на этот вопрос, «Перемены» опубликовали текст постоянного автора нашего портала Олега Давыдова «Демон Солженицына. Житейские узлы, выпирающие из ткани жития великого литератора». В принципе, этот текст известен, он написан в 1998 году, тогда же опубликован в «Независимой газете», получил премию Антибукер. Статья вошла в книгу Олега Давыдова «Демон сочинительства». Заранее предупреждаем: текст не слишком комплиментарен по отношению к Солженицыну. 

ДЕМОН СОЛЖЕНИЦЫНА
Житейские узлы, выпирающие из ткани жития великого литератора

Александр Исаевич Солженицын появился на свет 11 декабря 1918 года в Кисловодске, в доме своей тетки. За шесть месяцев до этого его отец умер от раны, полученной на охоте. Мать так больше и не вышла замуж. В 1924 году она с сыном поселяется в Ростове-на-Дону, где Александр заканчивает школу и поступает на физико-математический факультет университета. На первом курсе знакомится с Натальей Решетовской, ставшей в 1940 году его женой. С 1939-го учится на заочном отделении МИФЛИ, в 1941-м заканчивает университет, в октябре 41-го мобилизован – сначала обоз, потом офицерская школа. В ноябре 42-го получает звание лейтенанта и отправляется на фронт. Артиллерист Солженицын проходит путь от Орла до Восточной Пруссии, получает боевые ордена, становится капитаном. 9 февраля 1945 года он был арестован, 27 июля того же года осужден на восемь лет лагерей

Тюрьма

Арестовали его из-за ерунды. Он и его друг Николай Виткевич переписывались «и не могли, при военной цензуре, удержаться от почти открытого выражения в письмах своих политических негодований и ругательств, которыми поносили Мудрейшего из Мудрых». Так рассказывает Солженицын. Потом, уже в тюрьме, по поводу столь вопиющей неосторожности ему говорили: «Других таких телят и найти нельзя». Писатель добавляет: «И я тоже в этом уверился». До того «уверился», что через много лет словечко «теленок» выплывет в названии книги «Бодался теленок с дубом».

Итак: взрослый человек точно знает, что письма подвергаются цензуре, и все-таки пишет о том, как после победы он будет вести «войну после войны». И при этом хранит у себя в полевой сумке «Резолюцию № 1», где сказано: «Наша задача такая: определение момента перехода к действию и нанесение решительного удара по послевоенной реакционной идеологической надстройке». И далее: «Выполнение всех этих задач невозможно без организации. Следует выяснить, с кем из активных строителей социализма, как и когда найти общий язык». В «Архипелаге» Солженицын поясняет: «Даже без всякой следовательской натяжки это был документ, зарождающий новую партию». А в телеинтервью, данном в 1992-м Говорухину, комментирует эту резолюцию: «Ну не на что обижаться, что дали срок...» И оправдывает свою беспечность: «Не хватало все-таки мне ума сообразить».

Сначала Солженицын сидел в лагере под Москвой. Потом строил дом в Москве у Калужской заставы. В июне 1947-го его перевели в «Спецтюрьму №16» – шарашку, воспетую им в романе «В круге первом».

«Середину срока я провел на золотом островке, – пишет Александр Исаевич в том же «Архипелаге», – где арестантов кормили, поили, содержали в тепле и чистоте». За это от них требовался интеллектуальный продукт. «А я вдруг потерял вкус держаться за эти блага. Я уже нащупывал новый смысл в тюремной жизни. <...> Тюрьма разрешила во мне способность писать, и этой страсти я отдавался теперь все время, а казенную работу нагло перестал тянуть. Дороже тамошнего сливочного масла и сахара мне стало – распрямиться». В результате в мае 1950 года писателя отправляют «на этап в Особый лагерь». Там, на каторге в Экибастузе, он работает литейщиком, потом каменщиком, становится бригадиром, принимает участие в волнениях заключенных (январь 1952-го), в феврале в лагерной больнице ему вырезают злокачественную опухоль в паху. В феврале 1953-го Солженицын выходит из тюрьмы и поселяется в ауле Кок-Терек как ссыльный.

Все-таки в объяснении перехода с шарашки на каторгу, данном Солженицыным в «Архипелаге», есть что-то не слишком вразумительное. Действительно, разве нельзя было продолжать писать на шарашке? И что значит «распрямиться»? Некоторые объяснения этого можно найти в «Круге». Конечно, «Круг» художественное произведение, поэтому не имеет смысла искать в нем конкретные бытовые факты жизни Солженицына (они, конечно, есть, но в них легко ошибиться), а вот факты душевной жизни, феномены духовной биографии автора там ясно просматриваются.

Напомню вкратце (подробнее - здесь) содержание «Круга», абстрагируясь от затемняющих психологическое существо дела деталей. Итак, есть шарашка. На ней живет заключенный Глеб Нержин. Он занимается некими акустическими исследованиями (как и Солженицын). Изначально тема этих исследований сводилась к «секретной телефонии», но в руках Нержина «докатилась вот до распознавания голосов по телефону». Эта «наука артикуляции» оставляют герою много свободного времени для самосовершенствования, которое у него сводится к углублению понимания двух странным образом взаимосвязанных вещей. Во-первых, что тюрьма это благо, и, во-вторых, что режим, который сажает невинных людей в тюрьму, нужно разоблачить.

Но ему, математику, предлагают заняться «систематизацией криптографическо-шифровальной работы». «Конечно, завиднее достичь зрелости в своем исконном предмете», – размышляет в этой связи то ли Нержин, то ли Солженицын. Но: «Четырнадцать часов в день, не отпуская на перерывы, будет владеть его головой теория вероятностей, теория чисел, теория ошибок... Мертвый мозг. Сухая душа. Что же останется на размышления? Что же останется на познание жизни?». Нержин отказывается, и его списывают с шарашки.

Нахрап

В общем это соответствует тому, что Солженицын рассказывает о себе в «Архипелаге». Но есть в «Круге» и еще кое-что. Например, ночью после отказа от криптографии Нержин не спит. Он уже понимает, что этот отказ «был не служебное происшествие, а поворотный пункт целой жизни. Он должен был повлечь – и, может быть, очень вскоре – тяжелый долгий этап куда-нибудь в Сибирь или в Арктику. Привести к смерти или победе над смертью». Далее - внутреннее борение («вступала слабость: ведь еще не поздно и поправить, согласиться»...). Но это человеческое, слишком человеческое блекнет перед тем, что в действительности движет героем: «И, наконец, просыпался и раскручивался в нем – нахрап и хват, совсем не он, не Нержин, а тот, кто вынужденно выпер из нерешительного мальчика в очередях у хлебных магазинов первой пятилетки, а потом утверждался всей жизненной обстановкой и особенно лагерем. Этот внутренний, цепкий, уже бодро соображал, какие обыски ждут <...>. И был зуд – прямо хоть сейчас, при синем свете, вставать и начинать все приготовления, перекладки и похоронки».

О чем здесь идет речь? О некоем внутреннем существе, которое вынужденно выперло из нерешительного мальчика на рубеже 20-30 годов в хлебных очередях. В переводе на русский язык это значит: очереди первой пятилетки (читай: условия жизни на переломе) воспитали в мальчике некие качества цепкости, хваткости, нахрапистости, умения (и желания) жить отнюдь не в тепличных, скорей – в нечеловеческих условиях наполненной террором и ненавистью советской действительности тех лет. Жесткая социальная среда сформировала в душе его структуру, идеально приспособленную к этим условиям. Структуру немедленно «просыпающуюся и раскручивающуюся в нем» в определенные моменты и при этом – замещающую Глеба Нержина как личность («совсем не он, не Нержин, а тот»). Таким образом, у Солженицына речь идет (неважно, имел он это в виду или нет) о том, что в герое, прообразом которого является сам писатель, живет существо, идеально приспособленное к существованию в нечеловеческих условиях.

Итак, обнаружив (пока что только в Нержине) существо, которое мы далее будем называть Нахрап, присмотримся к нему. Солженицын рассказывает о нем много интересного. Во-первых, о почве на которой возрастал Нахрап: Глеб вырос, не прочтя ни единой книги Майн Рида, но уже двенадцати лет он «подробно читал стенографический отчет процесса инженеров вредителей». Как раз столько лет было Сане Солженицыну во время процесса «Промпартии», и он, как и Нержин, видимо, понял, что это ложь. Потом и в 13 и 14 лет чтение все тех же лживых газет, наполненных ненавистью. Это, конечно, не могло не повлиять на детскую психику.

Другой герой «Круга», подполковник дипломатической службы Иннокентий Володин, живет в довольстве на воле. Как раз в то время, когда Нержин отказывается заниматься иссушающей математикой, Володин узнает, о том, что на днях советский разведчик Коваль должен получить в таком-то месте в Нью-Йорке «важные технологические детали» производства атомной бомбы. И вот дипломат Володин встает, как раньше говорили, на путь предательства: звонит из автомата в американское посольство и сдает Коваля. Бдительные чекисты этот разговор, конечно, прослушивают, записывают на магнитофон и отправляют на шарашку, где при помощи акустических методов, в разработке которых участвовал Нержин (и хочет продолжать участвовать, чтобы не иссушать мозги математикой), предателя вычисляют и в конце книги благополучно сажают.

Получается, что Глеб Нержин помогает, хотя и косвенным образом, сесть в тюрьму Володину. Предательство Володина, как явствует из текста «Круга», имеет глубоко гуманистические основания: не дать в руки Сталину атомную бомбу. Но пристальное изучение романа убеждает в том, что дело не только в этом. Дело в том, что в душе Володина живет все тот же Нахрап – демон, которого мы уже обнаружили в душе Нержина. Володин не просто совершает самоубийственный звонок. Уже в самом начале романа, обуреваемый желанием позвонить, но еще сомневающийся Иннокентий выходит на из своего офиса и видит здание Лубянки, которое представляется ему огромным линкором. «И одинокий утлый челнок Иннокентия так и тянуло туда, под нос тяжелого быстрого корабля». Впрочем, это безлично-нахраповское «так и тянуло туда» (на Лубянку) Солженицын тут же и уточняет: «Нет, не тянуло челноком – это он сам шел на линкор – торпедой». Сам!

Вообще поведение людей, одержимых Нахрапом, трудно описывать. Даже такой стилист, как Солженицын, путается: Володин «звонил в одержимости, хотя знал, что все телефоны прослушиваются, и их только несколько человек в министерстве, кто знает секрет Георгия Коваля». Но после звонка все становится на свои места: Иннокентий «лежал, придавленный к дивану, и хотел только, чтоб скорей это все кончилось, чтобы скорей уж брали его, что ли». Скоро возьмут. И не только его. Но заодно еще какого-то несчастного Щевронка, повинного лишь в том, что имел сходные с володинскими речевые характеристики и знал тот же секрет.

Полагаю, не стоит пока дальше анализировать «Круг», тем более что я это уже делал в статье «Квадратура «Круга». Однако напомню, что все герои романа, которых Солженицын считает положительными: Нержин (в первую очередь), Володин, Герасимович, Хоробов, Руська, Челнов, – в лучшем случае стремятся в тюрьму, в худшем подводят под тюрьму других.

 

Таким образом, из текста знаменитого романа вычитывается довольно скандальная антропология: хороший, с точки зрения автора, человек устроен так, что в нем есть существо, которое по природе своей – предатель. Это существо может предавать на муки и того человека, в котором оно обитает (Нержина оно отправляет на этап, Володина тянет в тюрьму), и губить других людей (оно не позволяет Нержину понять, что «акустика» – инструмент для посадки, оно не позволяет понять Володину, что он подводит под тюрьму не только себя). То есть Нахрап даже лучших (по мнению автора) людей превращает в предателей, подставщиков, провокаторов, которые отличаются от плохих людей лишь прекраснодушием. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ