О ясномудрые вельможные мужи земли славянской от восхода ее до заката. Бьет вам об стол челом недостойным Владимир Веещак. На море, на океане, на остове на Буяне стоит бык печеный, в заду чеснок толченый – с одного боку режь, а с другого макай да ешь. И да не выказывайте беспокойства – присказка уж завершена. Летом 2006 года я был включен в состав комиссии по изучению подземного наследия города Москвы. Мэра чтоб запустить пятый срок мотать. Возмечтало руководство московское, хоть вальяжное да недалекое, что споют о нем песни в Млечном Удолии и былины сложат протяжные. Поспособствуют переизбранию. (К чести своей недевичьей, отмечу сразу, что пропагандой избирательного процесса и прочими подобными мерзостями я ни на земле, ни под землей, ни на море не занимался. Скорее наоборот.) И спустился я в царство подземное, не настигли чинуши московские!
Рой разноцветных бабочек встретил меня у кисельных берегов молочной реки. Боле никто не явился навстречь вернувшемуся из страны, откуда ни один не возвращался. Но птицы пели и трава шелестела о счастье, свободе и уходе от порождения диавола – времени, что так медленно текло в следственном изоляторе и столь быстро в жизни моей неудобосказуемой. И не тикали вокруг часы, лишь трещали кузнечики и пели птицы. Здесь нет часов и нет мерзавца, который мог бы изобрести их. А если бы и появился… Но чу! Что за плеск раздается сзади? Уж не Марья ли искусница вышла слиться с молочными потоками? Или русалки из болотной омутищи, хохоча залезли в молочную ванну?
О нет. Пока я созерцал шоколадниц и стряхивал с себя сгустки киселя, один из членов окаянной комиссии все ж настиг меня. Он плыл, еле двигая усталыми десницами, а порой переворачиваясь и на спину. А затем извернулся он затейливо и барахтаться начал и на помощь звать. И так уж этот тип плескал – молоко пачкал, так отвлекал от думок светлых, так звал о помощи - истомился видать. И пока каждая травинка обещала мне верность, шептала «я твоя»; показались часы на руке его, из пучины молочной машущей последним приветом… И раз уж не возлежало окрест камня тяжелого, взял я каменюку малую, с кулак землепашеский, и пустил в его сторону. Все, равно, думаю, промажу. Да нет, гляжу, попал в его головушку. Оживился он – забурлил да забулькал добрый молодец! Унесло его головушку по речной ряби ветерком да теченьицем. Увы мне, не пошла враз ко дну сволочь вражия.
В Млечном Удолье новые дома выросли на месте прежних. А порой и пепелище ветер седой землей подметает. А окошки изб уж по новой моде срублены. Хоть не пластиковые – с бычьим пузырем, а все лепо! И слюда блестючая вновь на хоромине князевой, свежесрубленной. Княжьи ворота поставили совсем недавно – баран пред ними мрачный стоит. Любит видно народ здесь строиться. Только глядит тот народ на меня недобро да неласково. Иные уж на реку с бадейками да ведрами побежали. Эх, как же статны местные бабы в косынках да с коромыслами! Хорошо хоть пожар не кричат. И не видно средь людей моей Марьюшки. Может так и парит она огненной птицей над лесами и долами?
Поклонилась и мне княжна средняя, аж зарделась в поклоне милая. Только Князь посмотрел как-то сумрачно. Эх – сказал, да и ушел в терема свои, свежей стружкой отдающие. Подождал я пару минут - совсем ушел Князь, не до меня видать. Вышел и я с двора княжьего, сижу кручинюсь. И мычит корова пегая - мычит грустную песню о возвращении… А тут топот да переполох: Илья фрязина словил, что по-нашему слово молвить может. Пригляделся я – нет уж часов на злом вороге. Тут уж народ сбежался: на фряга глядеть, обо мне позабыли – эка невидаль! Окружили его и глядят во все глаза, не насмотрятся. Молвит им московский гость нечеловеческим голосом: Не губите, стало быть, люди добрые. Пригожусь я вам, - значит, - для племени.
Тут уж и рты пооткрывались, будто и не слышат его, а дивятся, что уж такое им чудо привезли морское, что оно и молвить по-русски может. А он, пошатываясь аки рябинка ветреная, отцепился от стремени богатырского, подошел к княжне средней, что слишком сблизилась, рученьку ея схватил трепетную да и поцеловал - кавалер галантный. Да, видать не в ходу здесь такое обхождение. А писатель как нагнулся, так и разогнуться забыл, будто долгие годы этой встречи с княжной дожидался. Потом уж вовсе ей в подол уткнулся мордой битой. Баба Бобориха аж села от удивления со ртом разинутым, а толпа ухнула громадным филином. От того вздоха мирового заявился на улицу светлый Князь, и бежала княжна резвая да стыдливая от ухажера нежданного – еле кисть наливную вызволила. И пришелец пал на сыру землю и котенком шальным по ней раскатился.
- Я писатель, - кричит, - я Баян! – Может пьяный он пошел в экспедицию? Кто же трезвый прыгнет в ямы незнакомые?
- Илья, тащи это на двор! – указал Князь на писателя, - Царь русский нам прислал этого фряга, для новых былин да сказов. А привел его Владимир, что гостил у нас пред пожарищем. Я за то его бобровой шкурой пожалую!
И непознанная молодуха подошла пугливая, протянула мне с поклоном шкуру чью-то – редкость великую. Бедный друг, – думал я, вспоминая цвет шкуры помощника.
Ох и хороши традиции гостеприимства русского! Ох и хороши закуски княжьи опосля тюремных харчей! Не удержал Князь зла на меня – пригласил посидеть рядком, поговорить ладком. Да и побратима с медом выискалась, да Карл Иваныч пришел, а Илья сидит – за новым московским глядит. Да не лезет ничего из яств в Эдуарда – писателя (эка морда нерусская) молоком видать аппетит перебил. А лишь испил глоточек малый меда стоялого так и вышел раскачиваясь – кто ж так в гости то ходит!
Здесь поведал я Князю, что не фряг Ольховский, не немчин. То ли злой он ведун, то ли добрый - царь московский про то не ведает. А и убивать его не надобно, прорастут еще берега реки молочной костями рогатыми? Может стоит подержать его - подержать пару лет в изоляции? Выйдет сила из него ведовская да повыветрится?
И кивал Князь величественно, будто чуял давно за Ольховским недоброе, и повелел он Илье поутру отвезти Ольховского к Охальнику на Плешь на Ярилину. И не знал я места этого, но качал головой понимающе. Князь спросил о здоровье царя Владимира и кумы его крестовой - той что дочь Малюты Скуратова да и как земля стоит Русская.
- Ополоумела Русь от ветров западных. Среди ночи врываются лихие люди в честные дома и девок в кабак волокут. А порой и девки честных русичей на игрища в дома невеселые. А о сказке русской рассуждают немки да француженки, будто их спрашивают. Вот у тебя, Карл, жена немкой была, так рассуждала ль она о русской сказке?
- Нет майн либер порядочная жена была. И в кирху мы с ней ходили и кофий каждое утро…
- Вот, а сейчас стукнешь какую сказительницу нерусскую, а тебя в темницу!
- И у нас дела неважные, - Князь посетовал, - Как побила да пожгла нас рать злая, так ушла от нас пчела. Не к добру это! Мы построили для пчел новые ульи узорные и резным дубом покрыли их, но не захотели пчелы там жить.
Возвернулся Ольховский с улицы, весь зеленый – слился с природою - и с порога о ситуации, все вокруг царя Белорусского. Когда Эдуард (и имя людям русским непривычное) стал говорить о позиции Польши и Литвы, Князь сказал ведуну московскому, что русская земля Литва, а вот Польша нет. Еще с Аскольдом он о том говорил.
- И граница та, - говорит, - не нами установлена. С одной стороны все чисто да убого, да мелко, да бережливо…
- Аккуратно, - поддакнул Ольховский.
- а с другой стороны простор да раздолье, удаль да топи непролазные, песни протяжные и леса не оберешься!
Тут и Ольховский решил подтвердить талант сказителя:
- За высокими горами есть чисто поле, и есть там град. Но он не падает он всегда стоит там. А за сумерками города на высоком холме под красным шатром царь-батюшка Владимир Ясно солнышко и с ним по праву руку уважаемый мэр - начальник города! А еще дальше за синим лесом стоит потайной город Сталинград, на глобусе и игральных картах не обозначенный… Может в нем и сокрыта доблесть русская, что в верхнем мире лишь у малого числа осталась…
- Доблесть российская вроде в другом месте сокрыта. Впрочем, не все я знаю, давно не писал царю русскому… Научу я тебя Эдуард попозже, может весть удастся послать, что-то неладно вроде в России… А ты Карл собирайся в Москву, давно ведь просился; замену тебе знатную царь прислал. Да и на гуслях ты играешь неважнецки…
- Не погуби отец родной, - чуть на пал на колени Карл Иванович, - нет у меня там более родни, все знакомые в Млечном Удолье; провались эта Москва вместе с Санкт-Питербурхом. А на гуслях я еще такое сыграю – все печали в омут канут!
А на тех его словах вбегали в гридницу обе меньших княжны и давай в Ольховского костями лебяжьими да говяжьими кидаться. Носятся у столов, хихикают; средняя задком блюдо с кабаньей головой опрокинула. Улыбнулся им Князь, погрозил перстом. Да не усидел Ольховский на месте Красном (видно тяжела рука у средней доченьки) бросил он в нее раскрасавицу разносолом объемным. Заревела красна девица от знака внимания, да и Князь заревел мощным голосом:
- Ты Карл Иваныч сказителем останешься! А нечестивца грязного мы ныне конями порвем. Полетят клочки по закоулочкам!
Бросил Илья нечестивца грязного во подвалы, и продолжили мы пиршество веселое. Разжалобила тут княжна папу своего, приглянулся ей видать писатель неместный. Расхотел его Князь казнить – велел миловать. Тут и я решил спросить поднасытившись:
- Где же Марья, - говорю – где Искусница?!
Оглядел меня Князь и вымолвил гласом значительным:
- Злой Кощей захватил твою девицу. Сгинет в оковах она в месте неведомом, если не отберешь ты у Кощея три вещи. Меч мой Кладенец, скатерть-самобранку и гусли-самогуды. А главное не освободишь от злодея Василису нашу распрекрасную! И до светлого дня той победы ты не смей омрачать тоску мою. А мне пора дружину к бою снаряжать!
И Князь ушел. Гнулись, скрипели да не ломались свежеструганные дубовые половицы от статной и горестной его поступи. Илья усмехнулся над моим оторопелым лицом и, помолчав, произнес:
- Шуткует Князь. Зря ты про баб заговорил, хоть прекрасных, хоть искусниц. Василиса то на Горынь пошла: на песочке поваляться, в ключах горячих понежиться. Да и не вернулась.
- А где же Марья тогда, где Искусница?
- Кто ее ведает. После битвы да пожара не до нее было. Может, загоревала она по тебе, может по Поповичу, а может и нет. Пропала вовсе, ни следочка не оставила. И сестренка ее ушла, что вместе мы в бане парили.
- Может к русалкам в омут пошли они тропой лесною?
- Скорее уж на Горынь. Там теперь пир горой и пчелы с медом летят и гусли-самогуды играют день-деньской. Ну да ничего. Недолго им осталось гулять на зеленом лугу. Придет зима, и подкрадемся мы к ним на лыжах вострых…
- А сейчас не хотите подкрасться?
- Хехг. Кто ж летом на лыжах ходит? Ты лучше б сам искупался в реке иль бане: пахнет от тебя как от козла молоком.
Из других помещений раздался звук открываемых подвалов с терпким стоном Ольховского. Князь все-таки выпустил Змея Тугарина тосковать.
Заночевал я у Князя гостеприимного, взял эту хреновину со стрелами – сагайдак, да свежим днем и пошел по дорогам знакомым, по путям нехоженым на реку Горынь. Куда делся Сивка-Бурка после пожара и разорения никто не знал. Может к Кущею ушел вслед за пчелами… Деревенские приветливо махали мне вслед платками и косами лишь Карл Иванович, внезапно подзабыв свой чистый русский, крикнул вслед:
- Азиатски сволошь! Пош-шоль в лес! Затшем деревня палил?!
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете