Жаркое солнышко превратило луг у деревни в переливающейся яркой изумрудной зеленью палас с запутавшимися в нем серыми комочками козлят. Шел я все бодрее, помогли знать пиявки с козявками, сошли с меня синяки да ссадины в воду непитую. Подожди Марьюшка, и с тебя сойдет печаль по Алеше Поповичу!
В Удолье вновь приветливые лица и рогатые платы на головах жен, за водой идущих. А на княжьем дворе средняя дочь венок плетет и радушной улыбкой цветет лицо ее румяное. Еще Илья Муромец коня своего былинного чистит да чешет, будто негде больше. Конь же испуганно ржет и фыркает.
- Ох не ходил бы ты к Князю, - обрадовался мне Илья и обнял так, что дух мой чуть вон не отлетел. - Горюет Князь да тоскует. Тугарина приказал обратно в погреба закатать, от него говорит все беды! Ведь слетела княгинюшка из дому в тот день как побила поганого Змея Тугарина дружина молодецкая! Может и совсем сгинула Прекрасная наша да Премудрая по лесам мыкаясь.
- Не печалься Илья, я несу Князю вести добрые: лежит Василисушка, а на крутом бережку – письма его дожидается!
Когда я взошел на крыльцо терема, Илья от печали богатырской хлопнул коня могучего дланью по спинушке – присел да замяукал статный конь! Князь восседал в пустой гриднице да за длинным пустым столом, как знатный валун на конце пути. А поодаль от него сидел фиолетово-черный Карл Иванович в ветхом парике и мрачно перебирал струны гуслей ветхих. И мелодия его тожь была средневековой да упадочной; эх не такая музыка в саду у песенников! И не изменились картина с музыкой, как подошел я к Князю с поклоном да поздоровался. Князь по-прежнему давил стол, меня суетного не замечая.
- Очнись светлый Князь! Весть тебе о Василисе! – чуть не прокричал я, а для вящего впечатления снял со стены ножны булатные, да и грохнул об пол их, что сил было.
- Прочь, - брезгливо молвил Князь, аж обидно мне стало, и злость меня покрыла.
Ушел я на двор, хотел хоть Муромцу тоску свою излить – совета спросить. Но ушел с подворья богатырь. И коня увел. Солнце лило с неба мед тягучий, и завяз в нем я и не мог шевелиться. Лишь средняя княжна томно колыхалась и сочилась во дворе – репей рвала с чертополохом сиреневым. Видать все цветки лазоревые на венки уж извела, теперь пакость всякую дергает. А может, по парню и венок?
- Что, - говорит, - добрый молодец головушку повесил. Поговорил бы хоть ты со мною. Я уж тут совсем сиротой сделалась. И матушка пропала, и батюшка седьмой день слова не молвит. Все гусли слушает.
- Эх, красна девица, да возрадуйся. Заговорил твой батюшка, открыл рот свой басистый. Взойди в гридницу. Обсуди с ним печали свои девичьи. Может и тебе произнесет чего ласковое да отеческое.
Послушная княжна деловито поплыла к крыльцу белым лебедем, но остановил я ее:
- Постой краса-девица. Слаще меда стоялого речи мне твои. Не мешай ты князю батюшке предаваться кантилене дивной. Ему Карл Иванович, видно, кольцо симфоний играет; коль прервешь, придется сызнова прослушивать! Так и не выберется папа твой из пучины гармонии. – Княжна от речей моих встала, обернула ко мне светлый лик с удивлением да надеждой и так вообще, будто этих слов моих целый век ждала. – А поведай ты мне лучше девица, где трава та разрывная, что принес я вам с матушкой прошлым летом? Перед самым пожаром злым, да набегом лютым рати Кощеевой? Ты верни мне хоть часть той разрыв-травы. Может, разгонит та трава печали мои, да и твою увеселит память девичью.
Мне в ответ махнули ресницы махровые. На реку меня княжна зовет на Серебряную. Обещает мне травы, очень радостная. Может там у ней трава призаначена.
Притомившееся солнце бросало последние пригоршни розового заката на тусклое серебро реки, и лесные птахи мирно щебетали ему. Вот из всей этой миролюбивой благодати и выступила княжна. Пришла – стала в танце прохаживаться; не сказав худого слова, да и доброго! Ох, сложен, видать здесь ритуал с разрыв-травою повязанный. Поглядел я на нее, встал с завалинки. Пораскинув белы рученьки неумело па ейным вторить. И ходили то мы так не долго не коротко, а потом присели зарумянившись.
- Что ж княжна, ненаглядная светлая, подавай мне скорее разрыв-траву!
А она замялась, расцвела пунцовым цветом и молвила:
- А что вы еще тут делаете, когда к реченьке приходите?
- Купаюсь… А и не поплавать ли нам в вечерних водах опосля того как отдашь ты траву заветную?
- А еще что? – потупилась княжна и сарафан на ней зарумянился.
- Рыбу ловлю. Правда не так как Дарья искусница. И крючком и лесой и пером гусиным…
- И с Марьею!?
- Того не доводилось. Мнится мне, что развивает рыбалка на удочку в девушках жестокость излишнюю.
- Ох и мне б Володенька той жестокости излишней развить! Ты не робей добрый молодец, объясни зачем парни с девицами ко бревну этому порой закатной ходят?
- Что ж, - молвил я, в лес посмотрев, - невелика хитрость. Сначала девушка на голове колесом ходит, а потом парень ей целует руку белую.
Увы, умение ходить вниз головой или кувыркаться через нее явно не относилось к достоинствам княжьей дочки. Посмотрел я на пару кульбитов и прекратил представление во всей его приглядной наготе. Нижнего белья на молодице нет, и коса траву собирает – неудобно то и двусмысленно!
И расплакалась княжна:
- Ничего у меня не выходит… Никогда я не узнаю как девушкой быть. Если б не сбежала я купаться на Ивана Купалу, меня бы батюшка до сей поры в люльке качал… Ох несчастная я, ох не стать мне девицей на выданье!
И, как мог, утешал я княжну: обещал, что научит батюшка обязательно ее кувырком ходить на головке девичьей, ну а если откажется, так вернусь я с Марьюшкой в Млечное Удолие; Марья еще и не такое ей покажет, на то и Искусница! Да только нет сюда Марьюшке пути без разрыв-травы.
- Ой и нету у меня той разрыв-травы, - вновь княжна порасхныкалась, - та твоя разрыв-трава быстро кончилась!
- То есть как это кончилась? И чем, позволь спросить, мы тут занимаемся?
- Как чем? Любовью, я давно того ждала, - и переминается в крапинках пота с одной ножки в сафьяновом сапожке на другую.
- Обещалась ведь ты мне, легкомысленная, дать разрыв-травы. Слово дала!
- Князя дочь я! Мы своему слову хозяева: я слово дала – я и взяла!
Встал я тогда в волнении, плюнул в сердцах ей под ноги девичьи и пошел во тьму лесную. А княжна уж ревет еще более:
- Вернись, вернись… - Потом чую, перестала реветь, а «вернись» кричит женским голосом человеческим, - вернись чего скажу.
И увидев меня, заговорила с придыхом:
- Есть в трех днях отсюда плешивый мужик. У него бабы ту траву достают, коль понадобится. Хоть и не каждой он ту траву даст. Очень по душе мне пришлось, как оглаживал ты мне шею и волосы, пока плакала я, девочка безутешная, слезами солеными. Может погладишь ты меня еще хоть капельку?
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете