Дело в том, что Иван Ильич был курильщиком. Не заядлым – просто покуривал. Но всю жизнь его за это стыдили. И друзья, и тренер по гандболу в СДЮШОР, и квартирная хозяйка, и всякое другое начальство. А потом уже и жена, и дети, глядя на нее, подтянулись. Даже уборщица на работе и та говорила: «Ф-фух!..»
Неудивительно, что Иван Ильич стеснялся своей слабости. Ну не получалось из него ни знатного животновода Мальборо, ни романтического геолога Индианы Джонса из рекламы сигарет «Кэмел», ни даже какого-нибудь слесаря восьмого разряда с золотыми руками и беломориной в углу рта из старых советских фильмов. Получался только робкий, стыдливый Иван Ильич с проблескивающей сквозь поредевшую шевелюру лысинкой и миролюбивым животиком. И когда Варенька кричала ему с кухни: «Рукавишников! Опять провонял квартиру? Миллион раз ему говорила... Ты утюг починил?» - он только покаянно вздыхал и разводил руками в канцелярских чернильных пятнышках.
Треснувшая на потолке штукатурка наполняла сердце Ивана Ильича тоскливой истомой, а ломающиеся бытовые приборы повергали его в отчаянье. Однажды в квартире перестали работать розетки – на распределительном щитке предохранитель выбило. И всего-то рычажок нажать надо было, а Иван Ильич решил, что проводка сгорела, вызвал электрика... В другой раз у телевизора звук пропал. Варенька три вечера у соседей «Тропиканку» смотрела. Ну так то ведь «Тропиканка», святое, а кроме нее и «Санта-Барбара», и «Улица разбитых фонарей» есть, и «Угадай мелодию» - да мало ли что захочется посмотреть после работы! К соседке каждый раз не набегаешься. У нее своих дел полно: закрутки, готовка, стирка, уборка. Пока Иван Ильич собирался мастера вызвать, пока то да сё – а Варенька каждый день с работы приходит расстроенная… В общем, позвонил наконец. Пришел телемастер. Кнопочку какую-то нажал впереди - звук сразу и появился. Это вы, говорит, случайно задели... Ее там и не видно было, ту кнопочку! И как назло, все в Варенькином присутствии...
Из всей домашней работы Ивану Ильичу удавалось только мытье посуды. То, как он моет посуду, нареканий не вызывало. А вот борщ и котлеты у него получались неважные. Борщ пресный, тусклый и пахнет от него говяжьим бульоном, а котлеты серые, рыхлые, без золотистой корочки. Зато сколько их Иван Ильич за свою жизнь переделал... В семье так сложилось – Варенька почти не готовила. Она общественник, член профкома, да и в бухгалтерии с деньгами работа ответственная. Возвращается домой поздно, уставшая, вся на нервах, Ивану Ильичу жалко ее. А дети, Машенька с Вовочкой, из школы придут – весь день дома одни. Значит, надо с утра пораньше встать, нажарить котлеток. Записочку написать – чтобы обязательно разогрели. Хлеба Иван Ильич заранее им нарежет, а то они сами поленятся. Все равно ведь похватают со сковородки холодными, так хоть чтобы с хлебом. Борщ дети ели только под надзором родителей, вечером. Нельзя же совсем без жидкого. Машенька, младшенькая, жалеет отца, говорит «спасибо». А Вовка злится. У него трудный возраст, ему тяжело сейчас.
В общем, будничную стряпню Ивана Ильича за еду не считали. Зато по выходным Варенька баловала всю семью пирогами. Случалось, лепила и пельмени-вареники. Вовочка с лыж придет, раскрасневшийся, голодный: «Мать, что на ужин?» И сам Иван Ильич в такие дни говорил: «Ну, Варенька, сегодня у нас праздник!..» Грех жаловаться. И все-таки иногда Ивана Ильича посещали мечтания…
Виделось ему, например, как приходит он на обеденный перерыв с работы. В конторе у Ивана Ильича обеденных перерывов не было – пробавлялись кое-как бутербродами, а потому он представлял себя работающим в каком-нибудь другом месте. Например, на заводе. Или даже на комбинате, от кипучей деятельности которого разливаются по жилам огромной страны сталь и чугун. Пусть теперь уже нет таких – для мечты Ивана Ильича это не важно было. Себя он представлял инженером, только не генеральным – те сидят в кабинетах, а в мечту Ивана Ильича письменный стол не вписывался. Иван Ильич был попроще, в спецовке и кепочке, не инженер с виду, а мастер. Бегает по цехам, где грохочут станки и стоит запах каленой стружки, тычет пальцем в чертежи, суетится… Рабочие уважают его.
И вот приходит он с завода домой – не на перерыв, конечно уже, а с ночной смены. Шаркает по валенкам специальным кургузым веником, топает ими как следует по обледенелым доскам крыльца, проходит в сени. Дом в мечтах Ивана Ильича почему-то всегда выходил деревенским. В сенях уж встречает Варенька – хлопотливо помогает снять ватник. Иван Ильич не противится – понимает, что ей прияно. С любопытством принюхиваясь к домашним запахам, бормочет: «Ух, сегодня и подморозило! Градусов тридцать, не меньше… Что труба – не замёрзла?» И заботливо, по-хозяйски проверяет барашек водопроводного крана.
– Я там тёплой налила в умывальник! – предупреждает Варенька.
Иван Ильич улыбается, он доволен. И труба не замерзла, и теплой налила, и обедать сейчас будут – все как надо, все как обычно.
– А что у нас сегодня за праздник? – пытается пошутить, входя в комнату и с удовольствием примечая: и чугунок на припечке, и хрусткие соленые огурцы с бурыми зонтиками укропа, и даже – во как живём! – до половины налитый лафитничек.
Варенька прячет улыбку.
Неожиданно для себя Иван Ильич запускает пальцы в карман и через прореху в измятой пачке выуживает толстую душистую «беломорину». Подносит к лицу, разминает и, замирая от стыдного удовольствия, тихонько нюхает…
– Ванюша!.. Курить?!
Смущённо насупившись, Иван Ильич прячет папиросу в карман.
– Да не, это я так… Дети в школе? Давай, что ли, обедать...
Варенька наливает ему борща – своего фирменного «знатного борщеца» с чесночком и огневым перчиком, заботливо придвигает сметанку, хлеб. А сама садится напротив и долго смотрит на Ивана Ильича, подперев щеку рукой… На этом мечта заканчивалась.
Что еще люди делают, когда счастье? Все счастливые фантазии Ивана Ильича крутились почему-то вокруг еды. Никаких отдельных мужских занятий, вроде рыбалки, футбола или старого «Запорожца», у него не было. Ходить в театр или в кино он не любил, да и Варенька, кажется, не любила. Спали они в разных комнатах, потому что Иван Ильич храпит. Единственным увлечением Ивана Ильича была дача. Но туда он ездил один.
Это ведь она для него – дача, а на самом деле одно название. У людей на даче главное что? Дом. А у Ивана Ильича – огород. Вместо дома он сам сложил (и откуда только руки взялись) халабуду из досочек. По собственному проекту – «полторы тяпки на полторы тяпки». В смысле длину тяпкой мерил. Можно дождик пересидеть, лопаты-ведра оставить. Вдвоем уже тесно. Зато огород у Ивана Ильича – на зависть соседям. Картошечка, огурцы, помидоры, перец – и болгарский и такой, горох детям, фасоль, клубника, капустка… Все ухоженное, все крупное, чистенькое. Конечно, не даром давалось. Соседи его «кротом» называли. Летом каждый вечер туда – и возится, пока совсем не стемнеет. А вставал в пять утра, чтобы успеть полить перед работой. И все выходные – с утра до ночи. Загорал за лето – прямо неприлично, до черноты. Женщины на работе косились:
- Где это вы, Иван Ильич, так хорошо отдохнули?
Он разводил руками с въевшейся в мозольные трещинки землей:
- Я на даче отдыхаю. Там весь мой отдых.
И женщины посмеивались, лицемерно вздыхая:
- Ах, до чего хорошо!..
А ведь ему и правда хорошо там, на даче, было. Иной раз приедет… Машины, надо сказать, у Рукавишниковых не было, и водить Иван Ильич не умел, так что на дачу добирался автобусом. Спасибо рядом была.
Так вот, приедет он иногда, дойдет до своего участка от остановки, отмотает проволочку, на которой держится калитка в ограде – и не берется за дела сразу. Присядет на перевернутое ведерко, вытащит сигаретку, запалит и сидит смотрит… На лес, на небо, на проволочную ограду, на заросли пырея под ней, на землю. Солнце к закату клонится, свет такой желтый, земля от него густая, шершавая… Красиво, наверное. Иван Ильич не думал о том, что красиво – он в такие минуты вообще ни о чем не думал. Просто сидел и был здесь, где эта трава, лес и проволочная ограда. И хорошо было ему.
Изредка вполсилы затягивался, смотрел, как медленно уменьшается сигареткин столбик. Странные мысли приходили к нему в это время, почти стихи. Один раз подумалось:
- Закуришь сигаретку – смотришь, как она горит. Она горит, и как будто бы существуешь. Она сгорит, и как будто не существуешь…
О чем это, Иван Ильич сам не знал. Мысль о предстоящей работе не утомляла – даже приятно согревала его. Думал – вот догорит до ободка и пойду... Дальше, за работой, уже забывал курить. Но такие бездельные минутки с сигаретой очень ценил. И тому, что ни Вареньки, ни детей с ним здесь нет, почти радовался.
Если бы кто-нибудь сказал Ивану Ильичу, что на даче он отдыхает от затюкавшей его и надоевшей ему семьи, он бы не поверил и очень расстроился. Он ведь любил жену и детей, любил! Особенно, конечно, детей. Но и жену. Он не представлял себе жизни без Вареньки. Даже в мечтах… Что говорить. И здесь тоже для них старался. В первую очередь. А потом уж… Что говорить.
* * *
В то воскресенье уехать на дачу не получилось – Варенька затеяла сразу и стирку, и пироги, и уборку. С утра Иван Ильич побежал на рынок за рыбой – он один умел правильно выбирать специальную рыбку под названием «Талисман» для начинки. Замотался – нужно было и мяса на неделю купить, и картошки – свою, молодую, еще жалко, и всяких порошков да моющих средств, что Варенька заказала, и туалетной бумаги... Назад шел с двумя полными сумками, сигареты купить забыл.
Дома в душной и раскаленной кухне уже кипел бак с бельем, тут же подходила квашня в кастрюле, а рядовая уборка, подогреваемая Варенькиным энтузиазмом, постепенно приобретала катастрофические масштабы генеральной. Скатанные в трубочку ковры явно дожидались в прихожей Ивана Ильича – рядом на полу грозно лежала извлеченная из шкафа выбивалка.
Иван Ильич глубоко вздохнул – перечить Вареньке в такие дни было немыслимо. Только пробормотал в обтянутую линялым халатиком и мечущую невидимые молнии спину:
- Варенька… Газ… Форточку бы открыть …
И поскорей выскочил, подставив уже собственную спину под воинственный крик:
- Все люди как люди! У всех нормальные стиральные машины давно! Одна я – «Варенька»! Всю вашу грязь зубами отгрызать должна! Как рабыня…
Уже во дворе, когда развесил ковры, хватился – пачка пустая. Киоск далеко, через два двора – ковры страшно оставить. Скатать, занести обратно и побежать за сигаретами – тоже немыслимо. Такой фортель кого угодно из себя выведет! Во время генеральной уборки… Иван Ильич вздохнул и стал терпеливо шлепать выбивалкой по седой от пыли поверхности.
Выбил ковры, занес домой, а там и вовсе беда – на Вареньку из кухонного шкафчика полка упала. В ванну под холодный кран ногу засунула, плачет – даже ругаться сил нет. Пока Иван Ильич извинялся, пока утешал ее, пока полку на место прилаживал… Потом пришлось в шкафчике и на антресолях уборку делать. Потом противни от пригорелого жира отскребал. Потом белье на балконе развешивал. Потом делал с Машенькой стенгазету «За ушко да на солнышко» – писал плакатным пером заголовки.
Так незаметно пролетел день. Ближе к вечеру суета наконец угасла. Душистые пироги томились под чистым полотенчиком на буфете, излучая благость, успокаивая нервы и вселяя в души домашних какую-то такую в чем-то уверенность. Забрезжил обед. Остались мелочи: разложить обеденный стол, расстелить скатерть, достать из шкафа выходную посуду, протереть ножи-вилки. Вовочка пришел с биатлонной секции, хлопнул дверью, радостно проорал:
- Мать, что на обед?!
Тут-то Иван Ильич и решил, что пора, можно. Пряча глаза, схватил мусорное ведро, виновато промямлил: «Ну я это, сейчас», – но… Вытирая руки фартуком, Варенька презрительно бросила:
- Снова курить?
Лживое предательское ведро чуть выпало из рук Ивана Ильича от обиды. Он даже попытался возразить твердым голосом:
- Ну почему, Варенька? Почему снова… Я же весь день… тут…
И вдруг распаренное кухней, смягченное пироговой сдобой лицо Вареньки улыбнулось:
- Ладно, чего уж… Брось ты ведро, сейчас все равно садимся. Там в моей комнате, в тумбочке… возьми сигареты.
Гормоны счастья под названием эндорфины ворвались в эндокринную систему Ивана Ильича и… заполонили… стало тесно в груди… в носу его защипало. «Она не только… Она поняла, что нет! Она…» Да что говорить.
Некоторое время он держался за ведро, как за соломинку: «Варенька, да я… да я же вынесу, господи…» Потом, видя ее незлобивую и какую-то великодушную – прямо любовь сквозила как будто в ней – ухмылку, бросил, махнул рукой и полез обниматься. Но Варенька отмахнулась: «Ну иди, бог ты мой, иди… Скоро садимся».
Иван Ильич тихохонько, чудищем бестелесным, скользнул в спальню, нащупал в тумбочке пачку «Интера», тут же была и дверь на балкон. Вышел, облокотился. Выцедил из пачки белую душистую сигаретину. Помал по привычке, понюхал. Конечно, болгарские… Это когда еще сигаретный кризис был, по талонам сигареты давали… Сейчас-то Иван Илич курил строго синий «Пэл-Мэл». Но тут – что говорить, весь день не курил…
Щелкнул зажигалкой…
Уставился взглядом в зеленую круговерть двора. Навалился грудью. Задумлся… Без мысли, как тогда, ну на даче… Хорошо было ему. Сделал четыре затяжки, заторопился вернуться. К пирогам, к деткам, к телевизору, к Вареньке. Домой – позади дом был у него…
Тут надо объяснить некурильщикам, что если целый день не курить, то даже у курящего человека от четерех глубоких затяжек «Интером» голова все же закружится. Вот и у Ивана Ильича... Целый день не курил и натощак… Повернулся он, протянул руку к балконной двери и как-то тяжело, непривычно даже для своих сорока четырех лет пошатнулся. И не пошатнулся даже, а упал, перевалившись через перила. Что-то – возможно, бельевые веревки соседей с нижнего этажа, хлестнуло его по не понимающей ничего спине. Потом что-то щелкнуло, треснуло. Зашуршало, больно вонзилось, вспыхнуло и захлопнулось. Зеленая круговерть двора равнодушно раскрыла свои объятья, чтобы тут же сомкнуть их и, не спася Ивану Ильичу жизнь, пропустить вниз, на жестокий сухой асфальт. Он упал. Странно так, не вовремя, но упал – прямо с балкона. Голова закружилась.
А жили Рукавишниковы на шестом этаже.
Что говорить… Соседи потом болтали, что Иван Ильич, дескать, специально выбросился. Горе-то какое семье, детям! Что говорить…
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете