Сначала сели в автомобиль и поехали. И стали ехать. Повсюду была Москва. Очень много бетона. Очень много. Асфальтированные пути. В два, три, шестнадцать рядов. Тоннели. Опоры. Основной цвет – светло-серый, отсвечивающий на солнце. Пыльный, почти белый бетон. Люди, как невидимые муравьи. Масса людей несопоставимо мала по сравнению с массой выделенного ими за какую-то полусотню лет асфальта или бетона.
С массой людей сопоставима только масса привезенной сюда земли. Кое-где асфальт и бетон украшают земляные заплатки – на них выращивают немного странной, похожей на расчесанные волосы, но все-таки зеленой, все-таки декоративной травы. Землю привозят специальную, из особых мест – добывать обычную землю из-под вековой толщи асфальто-бетона нерентабельно. Поэтому землю для украшения бетона производят на фабриках. Строят специальные длинные бетонные коробки, сваливают в них пищевые отходы и запускают выращенных в лабораториях дождевых червей. Полученную смесь (кал червей) используют для украшения города. Когда-то Москва была маленьким городом, гораздо меньше Владимира. Но ей повезло сильно вырасти. А в XII веке Москва славилась только тем, что рядом с ней добывали белый известняк – камень, из которого построены Владимирские белокаменные соборы.
От словосочетания «белокаменные соборы» внутри у Петьки-на-даче ничего не шевелилось – он их никогда не видел и считал чем-то «официальным», скучным. Во Владимир ехал с надеждой увидеть совсем другое: заросли лопухов, коз, притаившихся в зарослях лопухов, покосившиеся бревенчатые избёнки, протоптанные через пустыри босыми пятками веснушчатых и лупоносых славянских детей тропинки, на которые ступаешь ногой с какой-то робостью: а имею ли право?.. или тут самое оно обувь снять? Впрочем, даже и не за этим. Петька-на-даче ехал во Владимир из любопытства.
Сидел, болтал ногами и елозил носом по окошку – «интересовался». Какое вокруг что. Какая вывеска, какие автомобили. Автомобилей вокруг было много – на выезде из Москвы, растянувшемся километров на тридцать, они еле ползли – так много было там их. Асфальтированные бронхи столицы забиты. В том числе и Петькой-на-даче, благосклонно наблюдающим первые приметы коварно притулившейся к самому боку Москвы-батюшки неприглядной и тем более впечатляющей его, Петьку-на-даче, реальности: выцветшие на солнце заборы, забетонированный пылью бурьян (вольный, некрасивый, столь не похожий на тщательно расчёсанные граблями волосы), чахлые чихающие из-за заборов яблоньки, покосившиеся избёнки. Интересно было ему.
В каждой такой избёнке хотелось остановиться и месяцок пожить. Да хоть бы не месяцок. Хоть бы только вдохнуть кислый, душный запах половиков, герани и кружевной накидки на обязательной, сомнений не вызывает, горке подушек. Одно ужасало: как они там – возле самой дороги? Петька-на-даче знал: территория, прилегающая к шоссейным и железным дорогам неслучайно называется «полосой отчуждения». И даже еще таинственней: патогенная зона. Жить в патогенной зоне нельзя. Хотя вся Москва, за редкими исключениями, – патогенная зона, а Петка-на-даче жил.
В каждой такой избёнке наверняка жила какая-нибудь единственная в своём непростом человечьем роде Дарья Спиридоновна (а то и Фёкла Евстафьевна), либо – молодой 52-летний алкаш Сашка, которого Петька-на-даче уважительно бы величал Александром Кимовичем, расспрашивая о пережитом-передуманном, и Сашка бы охотно рассказывал, налегая на купленную в сельпо поллитровку с малосольными огурцами, а потом бы полез драться, потому что Петька-на-даче несмотря на все свои эти-самые расспрашивал бы не так.
Эх… Велика Россия, а поговорить не с кем!
Почему так? Очевидное счастье проплывает мимо – год-другой и останется лишь вспоминать об утраченной навсегда чудо-возможности. Так уже было: когда у Петьки-на-даче умер сначала дедушка, потом двоюродный дедушка, а потом бабушка, он вспомнил: сколько всего можно было спросить! Сколько всего, недослушанного в рассеянном голопопом детстве, можно было б дослушать… Сколько узнать о доподлинном, настоящем устройстве мира. Теперь этот мир оставалось только наблюдать, как наблюдает геолог, случайно набредший на место самолётокрушения среди тайги, оранжевый «чёрный ящик». Загадочно и красиво. Но нет ни слов, ни музыки, ни сил дотумкаться, что внутри. И нужды нет. Оранжевый ящик превратился в странную часть окружающего ландшафта – не менее странную, чем дымчатые потёки ягоды-голубики или… неважно что.
Через три часа приехали во Владимир. Даже как-то неожиданно – раз и всё.
Свернули с Ленинского проспекта, в который превратилась Горьковская автодорога, на типичную провинциальную улицу, неизвестно почему называющуюся в честь композитора-страстотерпца Чайковского. Остановились в гостинице «Золотое кольцо». Не простое украшенье. Двухместный номер хранил следы буйно проистекавших здесь алкогольно-табачно-половых оргий. Придирчиво обнюхав постельное бельё (вроде бы пахнет мылом), покинули гостеприимный приют и окунулись в уличный компот улицы. Там было жарко. Постепенно пошли.
Первое, что бросилось в глаза и обратило внимание, – трещины на асфальте. Хороший асфальт – пористый, рыхлый. Похож на обгрызенную и облизанную детьми хлебную корочку. Делается это так. Берется буханка свежего, еще даже чуть теплого и очень-преочень пахучего белого хлебца. Из магазина. Ням, девочки. В магазине душистом пахнет-препахнет и маслянистыми боками консервных банок, и пыльными мышистыми крупами из колючих мешков, и скользкими липкими утёсами сомлевшей от жары волшебной серой халвы, и завяленными, перепачканными в перце кусочками венгерского сала, и самым вкусным, что бывает на свете, - аккуратненькими, желтыми и пористыми с боков, как луна, умилительными рядками выложенными на замусоленные, но чистые деревянные лотки буханками. С коричневой, припудренной мукой корочкой, которую так и тянет лизнуть. Но сразу нельзя лизнуть. Сначала нужно принести домой в чистой и тоже замечательно пахнущей изнутри хозяйственной сумке, очистить красно-фиолетовый зубчик злющего вонючего чеснока, макнуть его в солонку с крупной блестящей солью и густо натереть шершавую корочку, чтобы она стала совсем глянцевой, а потом можно лизать, лизать и лизать пока грудь высока. Вот такой примерно асфальт.
Земля совсем близко была под ним. И трава из нее растет сама – дикая. Будто и не асфальт вовсе, а древние исторические развалины Мачу-Пикчу, города инков. Кстати, инки ведь никуда из Перу не делись, просто переехали в другие места – в Лиму, например. Ну или во всякие сельского типа местности. А так же на рудники. О том, куда делись из Владимира его древние жители, Петька-на-даче пока не знал и шел, опасливо наступая ногами в старых и уже порядком рваных замшевых туфлях «Carnabi» на горячий, вздувшийся и пупырчатый, словно вулканического происхождения, асфальт. Странные птицы повсюду окружали его. Странные, с лохматыми головами. Чуть поменьше ворон. С древними, как у рептилий, ничего не выражающими черными бусинками-глазами.
«Притворяются», - решил Петька-на-даче и спросил:
– Кто это?
– Галки, – отвечали ему.
Петька-на-даче устыдился столь простого ответа и стал напряженно вспоминать, видел ли он в вообще когда-нибудь своей жизни галок. Столько точно не видел.
Еще вдоль асфальтово-травяной дороги росли какие-то невысокие, похожие на деревья растения. Типа кусты. С них свисали увесистые гроздья черных блестящих ягод. Наверняка ядовитых, подумалось Петьке-на-даче. Он спросил:
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете